День рождения мира

м присмотрелся к ее работе. Каждый большой деревянистый стручок следовало вскрыть по сросшемуся шву, что было непросто: нужно было тщательно искать точку вскрытия, а потом несколько раз с силой провернуть в ней острие ножа. Затем пузатые семена нужно было вытащить одно за другим и очистить от волокнистой липучей оболочки.

- А эти остатки есть нельзя? - спросил он.

- Нет, хозяин.

Это был трудоемкий процесс, требующий силы, навыка и терпения. Эсдан устыдился.

- Я никогда раньше не видел сырых дьюили.

- Нет, хозяин.

- Какой славный малыш, - сказал он с некоторой неловкостью.

Крохотное создание, лежащее в своей перевязи, опустив голову ей на плечо, открыло огромные иссиня-черные глаза, смутно глядя на окружающий мир. Эсдан никогда не слышал его плача. Дитя словно не от мира сего - хотя ему не приходилось часто иметь дело с младенцами.

Она улыбнулась.

- Мальчик?

- Да, хозяин.

- Прошу тебя, Камза, - молвил он, - меня зовут Эсдан. И я не хозяин. Я пленник. Твои хозяева также и мои хозяева. Может, ты будешь звать меня по имени?

Она не ответила.

- Наши хозяева будут недовольны.

Она кивнула. Уэрелиане кивали, откидывая голову, а не склоняя ее. За столько-то лет он совершенно к этому привык. Он и сам так кивал. Он обратил внимание на то, что обратил на это внимание. Его пленение и то обращение, которое он претерпел здесь, дезориентировали его. За минувшие несколько дней он больше думал о Хайне, чем за предыдущие годы и десятилетия. Уэрел был его домом - а теперь больше не был. Неподходящие сравнения, не относящиеся к делу воспоминания. Отчужденность.

- Меня посадили в клетку, - сказал он так же тихо, как и она, и запнувшись перед последним словом. Он не мог выговорить его полностью клетка-сгибень.

Снова кивок. На сей раз - в первый раз - она посмотрела на него, промельком таким посмотрела.

- Я знаю, - беззвучно сказала она и вернулась к прерванной работе.

Он не нашел, что еще сказать.

- Я была щенком, и в ту пору я там жила, - сказала она, бросив взгляд в сторону поселка, где висела клетка. Ее бормочущий голос был совершенно ровным, как и все ее жесты и движения. - Прежде тех времен, когда дом сгорел. Когда в нем жили хозяева. Они часто вешали в клетке. Однажды человек висел, пока не умертвился. Там, в клетке. Я это видела.

Между ними воцарилось молчание.

- Мы, щенки, никогда не ступали под ней. Не бегали.

- Я видел... земля там, под ней, другая, - промолвил Эсдан так же тихо пересохшим горлом, дыхание его прервалось. - Я видел, когда смотрел вниз. Там трава. Я подумал, что может быть... может быть, они... - Его голос пресекся окончательно.

- Одна бабушка взяла палку, длинную, подцепила ею тряпку, намочила и подняла к нему. Свободнорезанные отворотились. И все же он умертвился. И после этого еще гнил.

- Но что он такого сделал?

- Энна, - сказала она - односложное отрицание, которое он часто слыхивал из уст рабов: я не знаю, я этого не делал, меня там не было,