Сказки о сотворении мира (СИ)

— Может, ты мне объяснишь, кто такая Марта и почему он второй день не в себе? — умолял Даниель. — Он пьет, Мирей! Он не хочет ни с кем общаться, собирается наложить на себя руки. Я не могу из него слова вытянуть. Ради Бога, кто эта Марта? Почему я должен терпеть это? Почему не имею права знать, что происходит? Он сказал, если ты не поможешь, ему конец. Мирей, я тебя умоляю!

— Успокойся! — приказала графиня. — Без нервов и без паники. Дай сюда этого старого маразматика!

— Он не может подойти к телефону…

— Принеси его к телефону, даже если он в доску пьян.

— Да, Мирей, — раздался в трубке спокойный и печальный голос Ханта.

— Сладкий мой, вытри сопли, возьми себя в руки.

— Да, Мирей, — обречено произнес Хант.

— Отправляйся в Зальцбург, выясни, когда первый самолет из России, и встречай меня в аэропорту.

— Спасибо, Мирей, — ответил Хант после паузы, и Мира швырнула трубку, чтобы разрыдаться на плече у Артура. Продолжать разговор у нее не было сил.

— Мне нужны деньги на самолет, — произнесла она сквозь слезы.

— Где ж нам их взять? — деликатно спросил доктор.

— Где хочешь! — вспылила графиня. — Где хотите, там и возьмите! Я лечу в Зальцбург прямо сейчас!

Глава 3

Появление на свет Элизабет Хант отбило у графини Виноградовой желание иметь детей. В ту пору ей только исполнилось восемнадцать, она приехала в Европу к любимому мужчине накануне его развода с женой и, вместо того, чтобы стать новым этапом личного счастья, стала свидетелем трагедии. Самых тяжких депрессий и запоев, самого стремительного краха самых естественных надежд на будущее. Тогда Мира решила для себя окончательно, что не хочет иметь детей, тем более что Юрген Хант зарекся от дальнейших попыток отцовства и утратил интерес к женщинам. У Миры на глазах из жизнерадостного бисексуала он превратился в отчаявшегося гея. С тех пор у Миры быть детей не могло, поскольку Юрген Хант был единственным мужчиной, от которого она могла представить себя беременной. С годами графиня поняла, от каких жизненных разочарований ее спасло появление на свет Элизабет. И как вовремя это случилось. В мыслях своих она благодарила женщину, которая опередила ее на один несчастный, проклятый год. Тот год, когда наспех прочитанное письмо Миры к Ханту пылилось в столе у агента. В глубине души Мира всегда воспринимала Элис, как собственную дочь, а ее болезнь, как несчастье своей семьи, просто волей случая они оказались в разных измерениях и редко пересекались.

Перед паспортным контролем Мира зашла в дамскую комнату, чтобы посмотреться в зеркало. «Мы знали, что однажды это случится, — сказала она себе. — Фрау Марта давно нас готовила к такому событию. Как мы ни молились за ее здоровье, а все-таки понимали, что пожилую женщину придется отпустить на покой. И то, что заменить ее некем, тоже знали».

Объявление в газету графиня сочинила еще в пути: «нужна сиделка с медицинским образованием, согласная постоянно проживать в сельской местности, работать без выходных и отпусков. Добрая, нежная, ласковая, умная, терпеливая, имеющая опыт работы с больными детьми, способная стать настоящей подругой девушке с расстройством психики. Сумму контракта укажите сами».

Хант ждал у выхода. Он явился в аэропорт в черных очках, закрывающих половину лица, черном пиджаке, черной шляпе, черных перчатках, с черной тростью в золотом набалдашнике и был так незаметен для окружающих, что редкий проходящий мимо не вывихнул шею, разглядывая его. Хант был бледен и сдержан. Не в такой ситуации Мира планировала их следующую встречу, но Хант был один. Свита, которая сопровождала его всю жизнь, вдруг чудесным образом оставила его в покое.

Графиня подала Ханту текст объявления.

— Сам переведешь на родной язык или нанять переводчика? — спросила она.

— Бесполезно, — ответил Хант. — Элис взрослая. Второй Марты не будет.

— И что ты предлагаешь?

Хант проводил графиню к машине и сам сел за руль. Мира не поверила глазам и на всякий случай огляделась. Эскорта не было. Пока они блуждали по улицам города, рассовывая объявления в газеты, Мира вспоминала прошлую жизни. Было ли хоть раз, чтобы за Хантом в течение дня не увязался никто? Случалось ли ей прежде проводить наедине с ним так много времени в одной машине, колеся по улицам города, где его узнают даже в парандже? Было ли ей когда-нибудь достаточно общества этого человека? Достаточно до такой степени, чтобы выйти из машины, помахать рукой и сказать: «О-ревуар! Позвоню, когда заскучаю». К концу дня ей хотелось выйти из машины, не прощаясь. Перед отъездом в горную деревню, где жила Элис, Хант остановился в мотеле и пригласил свою спутницу поужинать. Не потому что Мира проголодалась. Маэстро Хант боялся появляться в селении до темноты, и быть узнанным.

В ресторане Хант набрался храбрости снять очки.

— Опоздало твое лекарство, — печально произнес он. — Пораньше бы начать курс — пожила бы старушка. А там кто знает, может, я бы не дожил… Если б я мог подарить ей десяток-другой своих бесполезных лет.

— Ты только что с похорон? — догадалась Мира.

— Разве по мне не видно?

— Много раздал автографов?

Хант покачал головой.

— Не смешно, Мирей, — сказал он. — Кроме меня на кладбище не было ни души.

— А Элис?

— Как ей объяснить, для чего люди уходят под землю?

— Ты общался с ней?

— Разве с ней можно общаться?

Хант выпил холодного шнапса и закусил ветчиной. Мира поостереглась налегать на спиртное, помня о привычках товарища. В этот раз ей надо было добежать до машины первой. Хант всегда неплохо бегал. А трость носил лишь для того, чтобы держать соперника в заблуждении.

— Я ни о чем не спрашиваю тебя, Мирей, — сказал он. — Сама расскажешь все, что захочешь. Я даже не спрашиваю, как ты собираешься решить проблему. Я небедный человек. Ты можешь распоряжаться счетом на содержание Элис так, как считаешь нужным, а если не хватит…

— Я знаю всю твою бухгалтерию, Ханни. На содержание достаточно… Твои заначки мне не нужны.

— А что тебе нужно? — спросил Хант, опрокидывая следующую рюмку. — Что я могу дать тебе, кроме денег? Что я вообще могу теперь кому-либо дать?

— Успокойся. Я понимаю, что похороны не подняли тебе настроения. Но я не тот человек, перед которым ты будешь выпендриваться и демонстрировать характер, потому что я знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь, и ни капельки не боюсь. Выпей еще немного и послушай, что мне от тебя надо. Давай же, пей… — Мира сама налила третью рюмку шнапса. Она прекрасно знала дозу, после которой у Ханта за вспышкой агрессии начинается стадия торможения. — Вспомни своего приятеля, Криса, который получил в наследство виллу к югу от Лондона, — сказала Мира, переходя на шепот. — Вспомни его виллу, каминный зал, портрет вельможи, похожего на Шекспира. — После третьей рюмки взгляд Ханта слегка прояснился. — Мне нужно знать дословно, до буквы, что написано под портретом.

Проясненный взгляд собеседника сосредоточился на графине и вернулся в бездну самое себя. В его руках появился телефон, такой же черный, как костюм, с золоченой рамкой футляра. Список телефонных номеров замерцал и замер.

— Привет, — поздоровался Хант с собеседником по-английски, — да, это я… Крис, окажи мне услугу, ответь на вопросы мадмуазель.

Графиня взяла трубку.

— Крис?

— Да, да, — раздался приветливый голос.

— Крис, пожалуйста, как можно точнее… что написано под портретом рыжего вельможи в твоей гостиной.

— Ха, ха, — сказал Крис, и его голос утратил игривую интонацию. — Лорд Генрих Винстон Сэвидж младший, — ответил он, будто прочел с листа, — граф Уилтширский…

— Ни черта себе, — прошептала графиня, и Хант улыбнулся, видя ее растерянность.

— Крис, портрет перед тобой? Ты уверен?

— Мадмуазель, — воскликнул Крис, — я вижу это текст на протяжении многих лет помногу часов в день.

Мира вернула Ханту телефон и налила себе шнапса.