Пещера Черного Льда

Ему стало легче слезать со скамьи, и в голове не так стучало. Он потянулся к пузырю с водой, и боль оказалась меньше, чем он ожидал. Напившись вволю, он ощупал свои синяки и ссадины. Ребро, сломанное при первом избиении, уже начало срастаться, на удивление ровно, хотя и отзывалось болью. Под левой почкой прощупывался кровоподтек, величиной и очертаниями напоминавший баранье сердце. Райф поморщился, исследуя это место. Разошедшиеся швы на груди зарастали снова, порезы на руках и ногах тоже находились в разных стадиях заживления. Все мышцы ныли. Потрогав железки на шее, Райф наткнулся на шнурок от амулета.

Аш. Она здесь, и с ней ничего не случилось. Ему не нужно было дотрагиваться до амулета, чтобы это знать.

Он перестал обследовать свои болячки и лег, чтобы отдохнуть и подумать об Аш. Сознание того, что она жива и здорова, успокоило его, и он опять заснул.

Его разбудило чувство, что он не один. Не открывая глаз и продолжая дышать, как спящий, он оценил степень освещенности и состояния воздуха. В камере стоял полный мрак — это мог быть любой час долгой зимней ночи, но густота и плотность тьмы предполагала, что ночь настала уже давно. По запаху собачьей шерсти и собачьего сала Райф понял, что к нему пришел Собачий Вождь.

Он открыл глаза.

Лунный свет серебрил камеру, мерцая на воде и придавая стенам льдистый блеск. Собачий Вождь смотрел прямо на него с наполовину скрытым тенью лицом и глазами, как чернильная яма. Его грудь поднялась, вдохнув пахнущий смертью воздух.

— Мне сказали, что твоя горячка прошла.

Райф подтвердил это, слегка пошевелив головой. Это вызвало раздражение вождя, и он ударил ногой по воде, плеснув в лицо Райфу.

— Ты живуч, но те, кто попадается тебе на пути, умирают быстрее, чем младенцы в зубах у волка. Почему?

Райф смахнул с лица воду и сел, не отвечая Бладду. Слышен был только плеск воды о стены камеры.

Собачий Вождь провел большой красной рукой по лицу и косам, на миг показавшись Райфу очень старым, и вновь промолвил дрожащим голосом:

— Какое же зло гнездится в вашем клане, если он рождает таких, как ты и Градский Волк?

Градский Волк. Вот, значит, как прозвали Мейса.

— Не связывай его имя с моим, — сказал Райф.

— Почему это? Ты убивал его именем и на Дороге Бладдов, и у печного дома.

Райф вспыхнул. Ему было нечего сказать.

— Отвечай!!

Райф сжался, но смолчал. Ответить значило бы предать свой клан... предать Дрея. Правда умерла в тот день на Дороге Бладдов, и он не собирался воскрешать ее.

Собачий Вождь подошел, расплескивая воду, схватил Райфа за горло и закричал, вдавливая большие пальцы ему в гортань:

— Ты убивал моих малюток — там, на холоде, в снегу. Малых ребят, которые дрожали от страха и цеплялись за юбки матерей. — В голосе вождя заключалось столько горя, что каждое слово встряхивало его всем телом. Рисуемая им картина была так близка к правде, что Райф не смог смотреть ему в глаза. — И звали на помощь деда, а дед их не слышал.

Вождь внезапно разжал пальцы и отвернулся. Мышцы у него на шее ходили ходуном, но он быстро унял их.

Райф сплюнул кровью. Гортань жгло огнем, но он ответил твердым голосом:

— Вы убили нашего вождя на Пустых Землях, его и еще дюжину человек. Вы начали этот танец с мечами. Вы нанесли первый удар.

Собачий Вождь отмахнулся.

— Наш клан не нападал на Черный Град. Пусть Градский Волк говорит то, что ему выгодно, — Дагро Черный Град умер не от моей руки.

Райф встал. Ему, наверно, следовало бы удивиться словам Собачьего Вождя, но он не удивился. С нарастающим в нем холодным гневом он уставился в повернутую к нему спину Вайло Бладда.

— Почему же ты не выступил с опровержением?

— А зачем? Когда одна половина кланов восхваляет тебя за удачный набег, а у другой моча примерзает к ляжкам от страха, как бы с ними не случилось того же, разве станет кто-то отрицать и говорить, что ничего такого не делал? Я, во всяком разе, не стал.

— Кто же тогда? Кто это сделал?

Что-то в голосе Райфа заставило Бладда повернуться к нему. Его глаза были тверды, как сапфиры, но Райф ответил не менее твердым взглядом. Этот человек знал то, что могло положить конец войне.

Косы на груди Собачьего Вождя дрогнули от дыхания.

— Меня не спрашивай. Не я приехал с побоища на Пустых Землях и объявил себя вождем.

Гнев Райфа немного ослаб. Собачий Вождь высказывал его собственные мысли. Стремясь добраться до истины, Райф спросил:

— Ну а раны? Брон Хок присутствовал при вашем набеге на Дхун, и он говорил, что ваши мечи не проливали крови. То же самое я видел в лагере на Пустых Землях. Моему отцу разнесли ребра вдребезги, но крови едва хватило, чтобы окрасить его рубашку.

Собачий Вождь выругался, тяжело опершись рукой о стену.

— Мне следовало бы знать, — пробормотал он. — Дьявол ведет двойную игру.

Волосы на руках Райфа поднялись дыбом, и он сразу вспомнил то, что сказала ему смерть «Убей для меня целое войско, Райф Серванс». Его пробрала дрожь, и он спросил каким-то чужим голосом:

— Что ты хочешь этим сказать?

— И ты еще смеешь спрашивать меня, что я хочу сказать? Ты, хладнокровно убивавший детей, а трех моих воинов искромсавший так, что я не допустил вдов к их останкам? — Вождь брызгал слюной, и косы мотались у него по плечам. — Я не стану отвечать на вопросы Свидетеля Смерти. Клафф Сухая Корка прав. Тебя надо прикончить, и поскорее. Жаль, что он и его люди не зарубили тебя там же, на месте, а приберегли для меня. Все было бы кончено, и мне не пришлось бы марать о тебя руки

Райф стоял молча и прямо, принимая на себя его ярость. Только часть ее он мог отнести на свой счет. Вайло Бладд ничего не знал о ранах, нанесенных убитым на Пустых Землях, но теперь он узнал, и это известие потрясло его.

Собачий Вождь, ступив три шага к Райфу, взялся за его амулет.

— Говорят, ваш ведун назначил тебя вороном. — Одним резким движением вождь оборвал шнурок. — Если бы не моя клятва дочери правителя, ты умер бы этой ночью, Райф Севране. Знай это. Подумай об этом. И моли Каменных Богов о милосердии, ибо от меня ты его не дождешься, когда время придет.

С этими словами он повернулся и пошел к двери, на ходу швырнув амулет в темную маслянистую воду у себя под ногами.

Райф покачнулся, но заставил себя стоять прямо, пока Собачий Вождь не ушел.

40

ПОКОИ КРАБЬЕГО ВОЖДЯ

Заметив, что горящий в фонарях рыбий жир раздражает глаза Сарги Вейса, Вайло приказал зажечь еще два. Он сам терпеть не мог этот запах — он сидел в этом высоченном круглом доме уже шесть дней, и вся его одежда вместе с волосами провоняла речной рыбой, — но будь он проклят, если сделает эту встречу хоть немного приятной для Женомужа. Пусть его лучше прозовут Рыбьим Вождем!

Видно было, что Марафис Глазастый и Женомуж чувствуют себя неуютно. Нож сразу облюбовал себе дальний угол и теперь топтался там, весь напряженный под своими кожами. То и дело он оглядывался, зыркая на железные кочерги и церемониальное оружие, как помышляющий о побеге узник. Он слегка прихрамывал, хотя старательно это скрывал. Что до Женомужа, он выглядел точно так же, как при их с Вайло последней встрече. Белая одежда и лайковые сапожки почти без пятнышка, несмотря на долгую езду от Иль-Глэйва, и он как-то ухитрился побриться: морда у него гладкая, как шелковый кисет.

Они прибыли сюда в полдень вдесятером: Нож, Женомуж, гвардеец с тремя пальцами на правой руке и семерка Рубак. Их появление на утесе южнее круглого дома вызвало волнение в клане. Рубаки с их кровавыми клинками, черными кожаными плащами и вышитыми на груди птицами-собачниками олицетворяли для кланников всю мощь города Вениса. Свои железные птичьи шлемы они сняли, лишь когда дюжина копейщиков остановила их в ста шагах от двери круглого дома, но Вайло заставил их поплатиться за эту высокомерную выходку.

Он продержал их четыре часа в овечьем загоне, но их манеры, похоже, от этого не улучшились.