Инженер магии

– О хаосе и гармонии, – рассеянно отвечает Доррин, глядя наверх, где у люка собрались любопытствующие матросы. Потом он тянется к лопате. Яррл открывает заслонку, и в топку летит еще одна порция угля. Котел разогревается, и струя дыма над трубой становится все плотнее.

Еще раз проверив все отводные патрубки, Доррин смотрит на Яррла и, со словами «будем надеяться...» открывает поочередно оба клапана. Пар подается к цилиндрам.

По мере нарастания давления к лязгающему стуку поршней и шипению пара в цилиндрах примешивается еще какой-то слабый, свистящий звук.

Склонив голову набок, Доррин прислушивается, стараясь определить его источник.

– Вроде все нормально! – кричит, перекрывая шум двигателя, Яррл.

Доррин переходит к тяжелому маховому колесу – Яррловой придумке, которая должна обеспечить более равномерную передачу усилия. Правда, сам передаточный механизм к маховику еще не подсоединен – осталось поставить последнюю шестерню. Потом, если механизм будет работать, можно будет соединить двигатель с валом, а вал с винтом и спускать «Черный Молот» на воду.

Глядя на маховое колесо, Доррин задумывается о том, как можно будет усовершенствовать следующий двигатель. Ладно. Чем мечтать невесть о чем, нужно сначала довести до ума то, что имеется.

Повторившийся свист заставляет юношу вернуться к котлу.

– Слышал? – спрашивает, склонившись к его уху Яррл. – Знаешь, что это такое?

Покачав головой, Доррин начинает прослеживать путь пара и через некоторое время устанавливает, что в вакуумную полость конденсатора поступает воздух. Он-то и свистит. Беда, однако же, не в свисте, а в том, что нарушение герметичности снижает мощность двигателя.

Опустившись на колени, Доррин тщательно исследует обшивку.

– Вот в этой пластине есть трещинка. Крохотная, простым глазом невидимая, но из-за нее мы теряем движущую силу. Придется ее заменить.

– Вечно что-нибудь да не так... – ворчит Яррл.

Доррин кивает – так оно и есть. Вроде бы стараются предусмотреть все, однако это уже четвертое испытание, и каждый раз обнаруживается новая проблема. Правда, сейчас все не так уж страшно: когда он чуточку повышает давление, поршни работают без сбоев.

Испытания и исследования продолжаются все утро. Наконец Доррин снижает обороты, а потом стравливает остаток пара и заглушает двигатель. Потом он снимает щипцами дефектную пластину и заворачивает ее в плотную ткань, чтобы отнести в кузницу.

– Машина пусть охладится сама, – говорит он Тирелу. – А эту штуку мне надо будет починить или, возможно, заменить. Ну а потом доведем до ума передачу.

– Сколько это займет времени? – спрашивает Тирел.

– Примерно восьмидневку, – отвечает Доррин.

– Значит, за это время мы должны будем закончить рубку? Но потребуются листы для обшивки.

– Знаю.

Листы, поставляемые с рудника, слишком толсты, а перековка каждого, даже с помощью молота, приводимого в движение водяным колесом, требует времени.

Сгибаясь под немалым весом крышки конденсатора, Доррин бредет вверх по склону.

– Давай помогу, – предлагает Яррл и берется за один край парусинового мешка.

– Как насчет подшипников?

– Они прекрасно передают усилие, но если установить их вот так, вал пойдет вразнос.

В кузнице Рик кует на малой наковальне гвозди, тогда как Ваос трудится у большой над шипами. Работа несложная, но и то и другое требуется всегда, причем в большом количестве.

– Давай взглянем на подшипники, – предлагает Доррин, отложив пластину в угол.

Яррл вручает ему один из разработанных ими подшипников, в которых шарики заменены маленькими цилиндриками. Доррин проводит пальцем по внутреннему кольцу и, хотя с виду оно совершенно гладкое, чувствует, что стальные края стерты. Под внимательными взглядами Ваоса и Рика юноша вращает подшипник, стараясь определить, куда приходится избыточная нагрузка, а потом говорит:

– Давайте попробуем отшлифовать на краях скосы.

– Я об этом думал. Но не станет ли он вихлять?

– Не исключено... но хвостовики должны помочь.

– Ну что ж, попробовать стоит.

– Ну-ка, Ваос, – говорит Доррин, скидывая тунику, – давай-ка покрутим большой камень.

– Как скажешь, мастер Доррин.

– Ну, тут я тебе не помощник, – замечает Яррл. – У тебя чутье потоньше, как раз для шлифовки. А мне лучше заняться болванками.

– Ладно, – кивает Доррин, зная, что ему придется до вечера провозиться с точильным камнем, а потом еще и со злосчастной крышкой конденсатора. А когда все будет готово, им снова придется испытывать систему на вибрацию. Возможно, не единожды. Порой ему кажется, что корабль вообще никогда не будет достроен.

Хорошо и то, что за обедом он сможет повидаться с Лидрал – до того, как она уедет в Край Земли. И тут же он тяжело вздыхает, вспомнив о сырорезках. Трех самых настоящих сырорезках, которые ему необходимо закончить до ее отъезда.

CLXXI

Привязав Баслу к железному столбу, Доррин бросает взгляд на Черный Чертог, где обычно проходят заседания Совета. По обе стороны влажной после утреннего дождя каменной дорожки, на клумбах еще красуются желтые цветы, но скоро они увянут. На Отшельничий надвигается осень.

С кожаной папкой в руках юноша шагает ко входу. Дверь открывается прежде, чем Доррин успевает взяться за ручку.

– Рада тебя видеть, – с улыбкой говорит Ребекка, обнимая сына. – Как поживает Лидрал?

– Дела у нас налаживаются, – отвечает Доррин, прекрасно понимая, что имеет в виду мать. – Я рад, что ты занялась ею, и сейчас во всем следую ее указаниям. Конечно, – он слегка морщится, – радости от этих упражнений с прикосновениями немного. Всегда трудно вспоминать о потере...

Ребекка сочувственно кивает.

– Хочешь соку?

– С удовольствием.

Сока он не пил с начала лета, с того дня, как покинул гостиницу.

– Что в папке?

– Кое-что для отца.

– Он в библиотеке. На террасе уже прохладно. Ступай к нему, а я скоро подойду.

Оран отрывается от книги и указывает сыну на стул, который наверняка перенес сюда заранее специально для беседы.

– Спасибо.

Положив толстую палку на колени, юноша встречается с отцом взглядом. И Оран, второй раз на его памяти, отводит глаза.

– Чего ты хочешь? – спрашивает маг.

– Мне бы хотелось, чтобы ты перестал убеждать окружающих в том, будто все, творимое мною, вредоносно и связано с хаосом. Я уже не маленький мальчик, а ты не вправе считать себя непогрешимым.

– Доррин, ты мой сын, и я люблю тебя, однако всю эту твою возню с машинами и черным железом считаю вредной. Ты ведь не хочешь, чтобы я объявил правильным то, что таковым не считаю?

– Никоим образом. Мне бы хотелось убедить тебя задуматься о том, почему ты считаешь мои действия неправильными. Ведь и Креслин совершал поступки, которые не укладываются в наши представления о чистой гармонии, но поведи он себя в свое время иначе, ни тебя ни меня здесь бы не было.

– Ты многого добился, Доррин, но ты не Креслин.

– Я отдаю себе в этом отчет, однако время ставит перед нами те же задачи, что и перед ним. Я хочу спасти Отшельничий, а ты, сознательно или нет, толкаешь его на путь самоубийства, потому что никогда не понимал сути гармонии.

– Да как ты, никогда не касавшийся бури, не летавший с ветрами, можешь судить о сути гармонии?

– Вот это, – Доррин поднимает папку, – я переписал для тебя. Пребывание в Кандаре и вправду открыло мне глаза на многое – в частности, и на то, что все книги в твоей библиотеке рассказывают лишь о налагаемых гармонией ограничениях, не объясняя ее природы. Вот я и попытался...

– О, стало быть ты приложил к понятию гармонии свою инженерную логику? – криво улыбается Оран. – Небось, силишься доказать, что паровая машина есть творение ангелов Небесных и основана на гармонии? Интересно.

– Не совсем так, – отзывается Доррин, сумев удержаться от тяжелого вздоха. – Речь тут идет вовсе не о машине, а об основополагающих понятиях. Тех самых, ссылаясь на которые, ты силишься убедить совет снова сослать меня куда-нибудь на задворки мира.