Жемчужница (СИ)

Соски торчали, твердея от касаний, и зудели, чувствительные почти до боли.

Алана глубоко вздохнула, силясь успокоить бешеное — слишком громкое, до смешного — сердцебиение, и накрыла руку мужчины своей. Так, что тот чуть сжал ее грудь в ладони от неожиданности — и замер.

— Ну… а все-таки? — если Тики будет прикасаться к ее хвосту (если сам захочет, конечно), она должна знать, как ему ответить. На земном жестовом языке. Так, чтобы он точно понял, что ей хорошо, и чтобы ему самому было хорошо.

Мужчина вполне ожидаемо коротко рассмеялся, словно зналзналзнал всё, о чём она думала, всё, что она хотела сказать и спросить, и горячо шепнул ей на ухо, касаясь губами кожи и пуская по телу электрические заряды, словно Алана угодила в гнездо к угрям:

— Просто получай удовольствие.

И девушка повиновалась, с почти незаметной горечью понимая, что мужчина вновь вертит ей, как хочет.

Просто она не могла сопротивляться. Даже… Впервые за всю свою жизнь она не просто не могла, а не хотела сопротивляться, потому что Тики никогда бы не причинил ей вреда. И Алана верила ему настолько, что у нее даже мыслей не было о том, чтобы как-то помешать, как-то отстраниться или сбежать.

Руки мужчины были такими ласковыми и нежными, такими горячими, а губы — ненасытными, что девушка буквально плавилась подобно айсбергу в жарких тропических водах. Думать не хотелось ни о чём: ни о своём уродстве, ни о молитве, ни о скором расставании, ни о Линке, ни о семье — ни о чём. А потому Алана отдалась в умелые руки, растворившись в своих ощущениях, и очнулась от наваждения только тогда, когда Микк игриво прикусил кожу у нее на горле, словно бы вырывая её из собственных мечт, и лукаво протянул:

— Не думаешь, что уже пора спать?

Спать и правда было уже пора, но от этих слов девушка ощутила острый укол разочарования. Ей ужасно хотелось понежиться в объятиях Тики хоть чуть подольше, однако… В общем, потерять голову было очень просто. Именно поэтому Алана улыбнулась и, обернувшись к мужчине, чмокнула его в губы, согласно кивая.

— Я слишком долго сегодня мучила несчастное озеро, — заметила она вскользь, на что Микк только рассмеялся, увлекая ее к шатру.

— Да ладно, озеро наверняка только радо тому, что в нем плескается такая потрясающая русалка, — заметил он ласково, и Алана смущенно зарделась, поспешно скрываясь за стенкой их спального места и прижимая ладони к полыхающим щекам.

Тики устроился рядом с ней совсем скоро, когда она сменила ханбок на ночное платье — он устало упал рядом, подгребая к себе свернувшегося калачиком спящего Изу одной рукой, а другой — подтягивая под бок саму девушку, тут же с удовольствием устроившую голову на его плече.

Ночь предстояла спокойная и теплая — как и все ночи до этого, душноватые, но какие-то сладко-тихие в своей лесной безмятежности, привлекающей Алану с каждым днем все больше и больше.

Суша была меньше морского царства хотя бы потому, что морское царство было царством всех морей в этом мире, но вместе с тем… жизнь на земле была многогранной и интересной, пусть и не лишенной своих опасностей, за небрежение которыми можно легко поплатиться. И за эту многогранность Алана любила мир Тики все больше и больше. И понимала — все лучше, постоянно вспоминая наставления Элайзы на этот счет.

Вот влюбишься в человека, говорила сестра с улыбкой, когда расчесывала ей волосы, и отправишься за ним на сушу, а знать ничего не будешь, так что слушай сейчас, пока я жива.

Алана тогда смеялась на это в ответ, задорно отнекиваясь от такой незавидной перспективы, уверенно говоря, что никогда ни в кого не влюбится, потому что среброволосые никому не нравятся, а люди… а люди слишком мимолётны, чтобы влюбляться в русалок. Сестра лукаво улыбалась, качая головой, и продолжала с восторгом рассказывать о суше, а Алана, бывшая ещё совсем малюткой, внимала каждому её слову.

Знала бы она тогда, что сейчас будет плавиться в руках человеческого мужчины, будет любить его так сильно, что отпускать не хочется, знала бы, что ждёт её в будущем… Да даже если бы и знала — вряд ли бы смогла изменить что-либо.

Она слабая русалка, которая ни на что не способна вдали от океана.

Как сейчас, например. Когда верхом её никчёмной силы является лишь кратковременный контроль капель воды, находящихся в воздухе. Близлежащее озеро, конечно, значительно облегчало задачу, потому что в нём заключена магия, но даже это не позволяло чувствовать себя способной защититься.

Алана тяжело вздохнула, замечая, что Тики уже сопит, но между его бровей вновь залегла та самая тревожная складка, которую неимоверно хотелось разгладить.

Спать не хотелось.

Волнение заливало с головой.

Вновь девушку затапливала паника.

Алана остервенело прикусила губу, с наслаждением чувствуя, как кровь стекает по подбородку, унося с собой часть опасений, и, несколько мгновений поразмыслив, аккуратно выпуталась из объятий мужчины.

Наверное, стоило все же поплавать еще немного. Вдруг это поможет ей успокоиться? Прежде ведь всегда помогало, даже после того, как она лишилась плавников.

Выскользнув из шатра, девушка потянулась, разминая спину, и двинулась обратно к озеру. Его томная гладь с радостью приняла ее, оставившую на земле одежду, и окутала приятной прохладой. Алана легла на живот и, сделав над собой усилие (как же непривычно было без плавников!), загребла воду руками, двигаясь вперед.

Нужно было как можно скорее привыкнуть к отсутствию руля и натренировать подходящую ему альтернативу, ведь до столицы оставалось не так уж много. И к тому же… если Алана устанет сейчас, то можно будет с чистой совестью отправиться спать и валяться потом в шатре до самого полудня.

Не на пусть и теплых, но жестких камнях в бухте, а на мягком лежаке в шатре, стенки которого утром красиво подсвечивает восходящее солнце. Разве не хорошо это? Разве не заслуживает она немного такого безмятежного спокойствия за все эти сотни лет затворничества и одиночества?

Алана была виновата и знала это, но за эти годы так устала винить и ненавидеть саму себя, что порой ей казалось — она настрадалась достаточно. Особенно часто эти мысли посещали ее теперь, когда у нее была семья — настоящая семья в смысле. Люди, которые пытаются помочь ей, приободрить ее, а не которые запирают ее до лучших времен, на время забывая о ее существовании и периодически посылая претендентов в женихи на разведку.

А не образумилась ли там моя доченька? А не хочет ли она выползти и послужить народу, раз уж больше ничего не осталось?

Ощутив внезапный прилив злости от воспоминания об отце, Алана сжала губы и хорошенько хлопнула хвостом по воде, расплескивая в разные стороны тучи брызг.

А ведь так и было на самом деле. Нет, она ни на минуту не переставала винить себя за то, что не смогла спасти близких, мелкая, глупая и бесхребетная, но ведь и отец был хорош! Будь он рядом — может, она давно вышла бы замуж и всего этого не было бы! Не было!

…не было.

Тихая гладь озера ответила на ее злость едва слышным шорохом покачивающихся вод, и девушка в растерянности остановилась, доплыв наконец до места, в котором всегда занималась попытками повторить ритуальную молитву.

…неужели вода отозвалась на её эмоции?

На эту злость, на эту ненависть, на это раздражение? Неужели Тики был прав в своём предположении, что следовало отдаться чувствам, а не следить за правильностью поз?

Но ведь Алана сейчас даже не молилась!

Озеро вновь стало спокойным и печальным в своём молчании.

…прямо как она на протяжении этих четырёх сотен нет. Одинокая, ледяная, мрачная и ненавидящая себя. Отошедшая от мира в попытке раствориться в пустоте, что окутала её чёрную ядовитую душу.

В пустоте, что и стала её душой.

Вдруг вокруг всё забурлило, и Алану потянуло вниз сильным течением, будто озеро пыталось обнять её, пыталось защитить или утешить, и девушка, на секунду зажмурившись, с удивлением обнаружила перед собой огромные сапфировые глаза. К её хвосту прикоснулось что-то мягкое, невесомо-пушистое, медленно провело по чешуйкам до тонких белёсых шрамов, аккуратно коснулось живота, осторожно погладило по спине, а Алана не смела и взгляда отвести от двух синих омутов, что, казалось, собрали весь солнечный свет, который только достигал глубин озера.