Семь дней Создателя

— Солнце для работы, лунный свет для любви — верно?

— Почему луна так беспокоит женщин?

— Не знаю. Но согласись, какая-то колдовская сила в её свете присутствует, а нас испокон веков с нечистым в связях обвиняли.

Нырнула мне подмышку.

— Хочешь, околдую?

— Нет.

— А что хочешь?

— Гитару.

Пришла с инструментом на следующее рандеву. Не настроенным.

Я пел ей: "Самое синее в мире…."

Она: "На побывку едет….", под мой аккомпанемент.

И вместе: "Снова замерло всё до рассвета…."

Были светлые тёплые ночи, и отношения наши чистыми, чистыми….

…. Вовка вышел из своей светёлки в день бабушкиных Сороковин. За столом сидели гости. Негромкая текла беседа, инструмент позвякивал столовый. Вдруг разом тишина, будто покойная сама явилась на поминки. Он вырос в дверном проёме, прислонился к косяку:

— Не ждали?

Взгляд скорее недобрый, чем ликующий.

— Ой, Володя! — Люба бросилась к нему на грудь. Но он отстранил её, не грубо, но решительно. Сел на освободившееся место.

— Пьёте?

— За упокой души.

Вовка замахнул стаканчик водки, сунул два пальца в тарелку квашеной капусты, захрумкал крепкими челюстями. Старухи истово крестились — отошёл столбняк.

— Блином, блином помяни.

Муромец поднял на меня тяжёлый взгляд:

— Пойдем, выйдем.

Вышли. Старушечьи лица прилепились к окнам. Вовка отвесил мне земной поклон с касанием земли рукой.

— Спасибо, братка, — протянул оптимизатор. — Всё исполню, как обещал. Прощай.

И прочь со двора. Следом Люба. Вернулась подавленная.

— К своим пошёл. Пешком за восемь вёрст.

— Пусть промнётся — належался.

— Сказал, чтоб замуж за тебя шла.

— Правильно сказал. Идём к гостям. Завтра в дорогу.

Помянули, вымыли посуду, навели порядок в доме, сходили на кладбище попрощаться. Люба начала собирать вещи, а я улизнул в малуху.

— Всё, Билли, где твой инструктор — пора перевоплощаться.

— Ещё не время. У тебя что, зудит?

Ну, хорошо, интриган виртуальный, ничего ты не добьёшься — моё слово крепкое.

Вернулся в дом. Люба, расправляя постель, взбила две подушки. Я подошёл к ней сзади, взял за плечи, ткнулся носом в аромат ухоженных волос.

— Не будем спешить — сначала ЗАГС и свадьба, потом всё остальное.

Потом всё было в обратном порядке — пыльный автобус, вокзал и зыбь под спальным вагоном. Только вопросительный Любин взгляд преследовал повсюду. Я прятал глаза, а он сверлил мне спину и затылок.

Наконец, был задан вопрос. Мы сидели в вагоне-ресторане.

— Ты служишь на атомоходе?

— Да.

— Очень близко от радиации?

— Совсем рядом.

Показалось, услышал скрип Любиной кожи, когда напряжённую растерянность на лице она перекраивала в жалкую улыбку.

— Есть последствия облучения?

— Не замечал.

— Тогда почему сторонишься меня? И вообще — зачем я тебе?

— Для совместной счастливой жизни.

— Твёрдо решил? А силы для этого найдёшь?

— Жаждешь доказательств? Прямо сейчас? Согласна раком в гальюне?

И прикусил язык. Как он повернулся такое ляпнуть? И в мыслях не было оскорбить любимую. Нервы сдают, капитан.

Люба швырнула на стол нож и вилку, встала и удалилась — независимая, гордая, оскорблённая. Будто моя прежняя жёнушка.

Вопреки логике, не бросился догонять с извинениями. Сидел и сок прихлёбывал, не обращая внимания на любопытные взгляды из-за соседних столиков. Им невдомек, с кем вёл диалог, смакуя апельсиновый аромат.

— Билли, хватит, возвращай на Землю.

— Потерпи, Создатель, эксперимент не завершён.

— Надо мной?

— Ты что так напрягаешься?

— Тогда найди убедительный предлог избавить нас от близости.

— Нашёл проблему!

— Билли, или, или — или я выхожу из игры, или перестань мучить Любовь Александровну и выставлять меня в неловком свете.

— А ты бы за речью последил.

— Сам не понял, как получилось. Обиделась Любаша крепко на мою глупость — может с поезда сойти.

— Остановок вроде не было.

— Возьмёт и спрыгнет.

— Так что сидим? Удивляюсь твоей чёрствости.

— Да брось — с таким учителем….

Люба не спрыгнула с поезда, она спала в своём ложе. Присел, взял руку, погладил, поцеловал, опять погладил. Если б сейчас потянулась ко мне — клянусь! — плюнул на затаившихся в купе соседей и притиснулся, а там будь, что будет. Но Люба спала или делала вид.

В Севастополе у меня была названная мама — Анна Филипповна — жена начальника штаба Черноморского флота. Это она выхлопотала мне, холостяку, жильё под боком — в двухквартирном коттедже на побережье. Надо ли рассказывать, как обрадовалась приезду невестки. Завладела её рукой и вниманием, протащила по усадьбе, начав со своей квартиры. Побывали в моей — теперь нашей с Любашей. Вышли в весьма ухоженный сад, которым Анна Филипповна гордилась и называла "каторгой". Дамы нашли общий интерес среди кустов и деревьев. Мы с вице-адмиралом нажигали угли в мангале и смаковали домашнее вино в полумраке увитой виноградником беседки.

— Одобряю, — кивнул на гостью начштаба.

— Бабушкин выбор.

— Ну и, правильно. Так и надо относиться к браку — старшим доверять. У молодых-то ни ума, ни опыта — не успели свадьбу отыграть, а уж бегут разводиться.

Вечером состоялась помолвка. Филипповна из свекрови быстренько перерядилась в тёщу и потребовала соблюдения традиций. Пришлось просить у неё руки возлюбленной. А потом и у самой виновницы, преклонив колено. После согласия, нас объявили женихом и невестой, разрешили троекратно расцеловаться. Что мы с удовольствием исполнили. Театральность представления раззадорила Любашу — она раскраснелась, разговорилась, сияя белозубой улыбкой. Бросала через стол лукавые взгляды.

Стемнело. С моря потянул прохладный бриз. Я вооружился гитарой. И потекли по-над берегом прекрасные украинские песни, до которых Анна Филипповна большая мастерица. Пели русские песни. Захмелевший вице-адмирал пролил слезу.

— Как я вам завидую. Мать, ты помнишь нашу свадьбу?

— И-и-и-и! — Филипповна пустилась в пляс на пятачке перед беседкой.

По её знаку Люба выскользнула из-за стола. Закружилась — платье колоколом. Адмирал рискнул вприсядку. Я аккомпанировал.

Угомонились за полночь. Люба за посуду.

— Утром уберём, — махнула Филипповна. — Идите уж. Сыночка и дочку за одну ночку.

Шёл за Любой садовой дорожкой и любовался изгибом её спины, удивительно тонкой талией.

— Билли, пора.

— Нет.

— Тогда придумай что-нибудь или я в бега подамся.

И он придумал. Едва вошли, зазвонил домашний телефон. Беру трубку.

— Товарищ капитан второго ранга, говорит помощник дежурного по кораблю мичман Лобода — вам три восьмёрки.

Три восьмёрки — условный код, означающий срочное прибытие на борт.

— Машину выслали?

— Нет.

— Понял. Буду.

Вызвал такси. Облачился в форму. Чмокнул невесту:

— Прости, дорогая.

— Не так, — Люба бросилась на шею, припала губами.

Билли, держать!

Сквозь все блокады оптимизатора почувствовал позывы страсти. А Люба, кажется, успокоилась:

— Я буду ждать — поторопись.

Дел на крейсере всего лишь открыть сейф и передать курьеру Генштаба некий пакет, суть которого не имеет отношения к этой истории. Можно было возвращаться, но я остался и завалился спать в каюте. От греха подальше.

Люба подозревала во мне холодность, отсутствие чувств и ломала голову о причинах, побудивших улестить её из села и даже просватать. Утро встретила в слезах. Вышла в сад, где Филипповна разбиралась с посудой.

— Что случилось, донюшка? Дома не ночевал? А где ж его бис носит? Вызвали? Ну, я ему сейчас….

Свекротёща набрала номер моего мобильного телефона.

Как оправдаться? Перешёл в контрнаступление.

— Сейчас заканчиваю занятия с личным составом и сразу в город. Прошу привезти Любашу в магазин для новобрачных и оказать помощь в выборе платья.