Малый драконий род

Посмотрев на меня, Вариен продолжал:

— Когда приплыла Ланен, я уже почти оставил надежду увидеть еще хотя бы один корабль, прибывший за лансипом, — на протяжении целого келла на наш остров не ступала нога ни одного гедри. — Улыбнувшись, он шагнул вперед и взял меня за руку. — Ах, Ланен! Покуда я дышу, никогда не забыть мне того, как ты впервые ступила на землю нашего народа! Я видел, как ты восторженно смеялась, шагая по траве. — Глаза его встретились с моими, и я почувствовала, как страсть, таящаяся в его взгляде, пронизывает меня насквозь. — Я смотрел, как ты преклонила колени, вдыхая запах самой земли, по которой ступали твои ноги.

Я вздрогнула. Самым сильным моим воспоминанием о первых мгновениях, проведенных на Драконьем острове, был запах примятой под ногами травы. До этого я не знала, что Акор, оказывается, наблюдал за мной.

— В первый же вечер мы тайно встретились. Мысленно Вариен добавил, обращаясь ко мне:

«И ты назвала меня братом, моя Ланен, несмотря на ту огромную пропасть обиды и ненависти, что разделяла нас. Уже тогда я любил тебя».

— На следующую ночь мы встретились вновь — под присмотром старейшего из нашего рода, моего сердечного друга Шикрара, который опасался, что я попал под влияние демонов или был околдован ведьмой гедри, — при этих словах Вариен рассмеялся. — Впрочем, вскоре он узнал ее получше! Однако он запретил нам видеться еще раз. И впервые за все время я, царь своего народа, более всех обязанный блюсти наши законы, нарушил этот запрет, ибо не мог выдержать столь скорого расставания. Я отнес Ланен в свои чертоги, что находились далеко за городьбой, отделявшей нас от гедри, и в ту самую ночь судьба наша была предрешена. Она полюбила меня, а я — ее, и каким бы безумием ни казалась любовь между гедри и кантри, даже самое беспросветное будущее не страшило нас. В душе мы воспарили вместе ввысь, слившись в полете влюбленных, — это священный обряд моего народа, столь же действенный, как и клятва верности, что мы дали друг другу во время брачной церемонии не далее как пару дней назад. С того времени души наши стали едины.

Поцеловав мне руку, Вариен выпустил меня и вновь поднялся, встав перед Джеми; во взгляде его одновременно читались достоинство и жалость.

— Это правда, Джемет. Вот кем я был и остаюсь поныне. Хочешь верь, хочешь нет, но в дальнейшем все случилось так, как рассказывала тебе Ланен. Марик, ее отец, навлек на нас демонов, которых мы уничтожили; он пытался принести ее в жертву, но я спас ее; он хотел похитить самоцветы душ моих сородичей, но мы с Шикраром остановили его, и Ланен помогла нам в этом; прежнее мое тело истекло кровью от ран, и когда не осталось ни малейшей надежды, вопреки пониманию и здравому смыслу и случилось невозможное: я очнулся таким, каким ты меня сейчас видишь, посреди груды праха, оставшегося от прежнего моего тела, и самоцвет души был крепко зажат в моей руке. — Он улыбнулся, на этот раз более ласково: Джеми, казалось, начинал понемногу верить его словам. — Она не рассказала тебе лишь о своем собственном вкладе в судьбу моего народа. Кейдра, сын Шикрара, и его супруга Миражэй ожидали появления детеныша — первого среди кантри за последние пятьсот лет. Однако роды протекали сложно, и мы все боялись, что и Миражэй, и малыш погибнут. Именно Ланен помогла сыну Кейдры появиться на свет, спасла и мать, и малютку и этим своим поступком заронила в сердца моих сородичей побуждение к переменам.

Вариен поклонился еще раз и уселся на свое место у огня.

Джеми долгое время молчал. Я видела, как он взвешивает в голове услышанное, и позволила себе ненадолго расслабиться; наконец я увидела, что он пришел к какому-то решению. Глаза его вновь обрели прежний блеск, и он кивнул Вариену:

— Я каждой костью чую, что тут должна скрываться ложь, однако я знавал на своем веку многих и могу распознать, когда говорят правду. Может, конечно, ты и тронутый, но то, что ты мне сейчас рассказал, — истина; по крайней мере ты сам в это искренне веришь, тут уж у меня сомнений нет. А тот крупный зеленый камень, оправленный в золото, который ты надевал во время женитьбы, — это, полагаю, и есть тот самый самоцвет души?

— Да, это он, — ответил Вариен. — Шикрар оправил его для меня в кхаадиш, прежде чем я смог предстать перед своим народом после того, как принял человечий облик.

— "Кхаадиш" — это по-нашему золото, да?

— Да. Мы... Со временем земля, на которой спят кантри, превращается в золото. Мы никому об этом не говорим. Кхаадиш — обычный металл, которому лишь изредка можно найти применение: например, если его отполировать, в нем можно увидеть свое отражение; но для нас он почти не имеет никакой ценности.

Джеми фыркнул:

— Да уж! На этот твой венчик можно купить всю нашу ферму, Да еще и несколько окрестных деревень в придачу. И это только на золото. Если вдруг окажешься когда-нибудь на мели, этот камушек может...

Я заметила, что Вариен начинает не на шутку сердиться, и вмешалась:

— Джеми, прошу тебя, прекрати. Это ведь совсем иное. Разве ты продал бы, скажем, свою ногу, если бы с этого можно было что-то поиметь?

— А что, неужели и этот камень для тебя — что часть тела? — спросил Джеми в замешательстве.

— Больше! — резко бросил Вариен.

Джеми посмотрел на него, но добавлять Вариен ничего не стал.

— Понятно, — произнес Джеми наконец. — Не хотел тебя обидеть, парень. А что до правды насчет твоего драконьего прошлого — утро вечера мудренее, как говорится, а пока постараюсь шире глядеть на вещи.

Вариен кивнул:

— Это редкий дар для любого народа. Благодарю тебя. Уголок рта у Джеми пополз вверх, и губы его растянулись в кривой усмешке.

— Всегда пожалуйста. А у тебя и впрямь царские манеры, откуда бы ни был ты родом.

— Мой народ так бы не посчитал, — ответил Вариен, и во взгляде его теперь угадывался слабый намек на веселость. — Они всегда заявляли, что я чересчур легкомыслен, излишне беспечен и из-за тяги к новшествам слишком быстро приемлю всяческие перемены. Кстати, о новшествах... Я знаю, что среди множества умений, которых мне недостает, есть одно, очень тебе свойственное, и я бы тоже желал его обрести.

— И что же это? — спросил Джеми, опередив меня на полвздоха: я собиралась задать тот же вопрос. Прежде Вариен никогда не упоминал ни о чем подобном.

— Поскольку мы намерены путешествовать по свету, мне придется научиться защищаться. Я ни разу в жизни не держал в руках боевого клинка. Ланен рассказывала мне, что ты в совершенстве владеешь этим искусством. Сумею ли я уговорить тебя обучать меня, пока еще позволяет время?

— Пока позволяет время? — переспросил Джеми. Однако в голосе его звучало согласие, и я знала, что наши намерения не были для него неожиданностью. И все же следовало все ему объяснить.

— Джеми, дело не в том, что меня вновь тянет повидать мир, — произнесла я.

Он приподнял бровь.

— Ну, то есть, — добавила я, рассмеявшись, — дело не только в этом. У нас неприятности. Не знаю, вернулся ли к Марику рассудок и возможно ли это вообще, но если он вдруг оклемается, то вряд ли откажется от своих замыслов насчет прежнего жертвоприношения, так что рано или поздно он явится за мной — или сам, или наймет кого-нибудь.

— Спору нет, — ответил Джеми, и глаза его слабо замерцали. — Я тоже подумал, что приключение ваше закончилось больно уж внезапно От заклинателей демонов так просто не избавишься — их нужно уничтожить. Уж поверь, я знаю.

— Но Кадеран-то мертв, — сказала я.

— Судя по твоим рассказам, он был мелкой сошкой. Я-то знаком с их братом и знаю: настоящий повелитель демонов нипочем не стал бы рисковать своей драгоценной шеей и не отправился бы в столь опасное путешествие. Этот Кадеран никогда не говорил о своем господине?

И тут передо мною всплыло воспоминание: я стою у тропы, ведущей к морю, спрятавшись в густом ельнике, и слушаю, как неподалеку беседуют Кадеран и Марик...

— Он упоминал о каком-то магистре шестого круга. Это тебе о чем-то говорит?