Красная луна

Потому что я не такая. Я шестнадцать лет прожила в лесу.

Но у меня не было и тени сомнения, что Бен не «симпатичный» и не «секси». Он красивый. Кожа бледная, но не неприятно. Не болезненно бледная. Он не выглядел так, будто он откуда-то не отсюда. С другой планеты, например. Он стоял прямо передо мной, такой настоящий, такой божественный.

Его кожа светилась. Он сам светился в лунном свете, который подчеркивал совершенные черты его лица. Высокие и острые скулы. Нос. Тоже идеальный. Губы… Когда я посмотрела на его губы, у меня в животе что-то сжалось и по телу разлилось тепло.

— Наверное, тебе лучше уйти отсюда, — сказал он, пристально глядя на меня своими темными глазами.

Я вспомнила дом Рене, кровать в гостевой комнате, которая стала теперь моей комнатой, о том, что она меня ждет. Когда встанет солнце, начнется новый день, и мне надо будет идти в школу. Следовало возвращаться домой.

Но дом Рене — не мой дом. Я уже у себя дома, тут мое место. А вот Бену здесь делать нечего.

— Это тебе, наверное, лучше уйти отсюда, — повторила я. — Это все-таки мой дом.

— Ты не хочешь вернуться? — В его голосе я уловила удивление.

— Нет, не хочу, — ответила я. — Ты как знаешь, но все же не тебе указывать мне, что делать и куда идти, к тому же ты так и не сказал, что ты сам тут делаешь. Ты у меня дома, и если сейчас же не объяснишься, я вызову полицию.

Я просто пугала его. У нас был телефон, но я уже обратила внимание, что холодильник работает от солнечной батареи, значит, света нет. А это говорило о том, что и телефон — он у нас был, как говорил папа, «капризный» — тоже отключен. Тантосы на телефон плюнули давно — у них он постоянно отрубался.

— Ты правда не собираешься возвращаться? — спросил Бен.

Похоже, он был настолько удивлен, что я ответила:

— Ты что, не понимаешь, что это не твой дом?

— Я знаю, — чересчур серьезно произнес он. — Эйвери, я пришел сюда, потому что чу… — Он смолк.

— Чувствуешь? — повторила я.

— Тут произошло нечто ужасное, — сказал Бен, словно и не слышал моего вопроса или не хотел акцентировать внимание на том, что чуть не сказал «чувствую». — И все еще не… Тот, кто это сделал, на этом не остановится. Нет, он не собирается этого делать. Это еще не конец, и ты в опасности. Поэтому я сказал, что тебе лучше уйти.

— И как именно ты все это чувствуешь? — спросила я.

Бен отвернулся:

— Я… просто чувствую. Ага? — Он распрямился, словно чего-то ждал.

Может, моих обвинений в том, что он спятил. Наверное, если бы он сказал такое кому-то другому, именно это и услышал бы. Но мои родители учили меня, что мир не ограничивается тем, что видят люди, что в нем возможно все. Я жила в лесу, самые главные тайны которого оставались непостижимы для большинства. Я сидела рядом с разодранными телами собственных родителей — их уничтожили, словно они вообще были ничем. Сделать такое с человеком другой человек не мог. И я ничего не помнила, или помнила недостаточно, и не знала, что же именно с ними случилось.

Так почему не поверить в то, что он мог что-то чувствовать? Знать, что тут стряслось нечто ужасное. А если он мог…

— Ты знаешь, кто убил моих родителей? — прошептала я. — Или… хотя бы почему?

Бен уставился на меня, у него просто глаза на лоб полезли.

— Так ты мне веришь?

Я кивнула:

— Я видела лес изнутри. Такие места, куда не заходят люди. Моя мама любила на него смотреть, любила выходить и любоваться птицами, деревьями, она заглядывала так глубоко, как только могла. И мне тоже позволяла смотреть. Там что-то есть. Нечто старое и могущественное, и люди никогда… Лес будет стоять всегда. А Вудлейк — нет, это разные вещи. Есть нечто более сильное, чем люди.

— Ты это видишь?

— Да, — прошептала я, заметив трепет в его голосе и его пристальный взгляд.

— А что еще ты видишь?

— Ничего, — ответила я. — Я не помню, что случилось с моими родителями. Я стараюсь изо всех сил, но ничего не вижу. Я только… кровь видела. Помню, что чувствовала, как у меня от нее вся обувь намокла. И кожа. А еще я видела какие-то серебристые вспышки. Это что-то двигалось, резало. И движение было… нечеловеческое.

— Серебристое? Какое-то оружие? Может, пистолет?

— Нет. Движение было очень быстрым и бесшумным, не пистолет. К тому же вспышки были очень яркими, ярче любого пистолета. С моими родителями произошло что-то неестественное. Человек этого сделать не мог.

— Что? — произнес Бен очень тихо и спокойно, и где-то в глубине леса завыл волк. Это был одиночный и длительный вскрик. Он как будто предупреждал об опасности. И ясно становилось, что этот зверь не боится людей.

— Я… может, это были они, — мягко проговорила я. — Волки.

— Волки? — переспросил Бен со смехом, но он прозвучал как-то очень странно. Резко. В нем слышался испуг. — Волки на людей не нападают.

Я глубоко вдохнула:

— Как правило, нет. Обычные не нападают. Но я слышала, что в лесу живут и непростые волки. Они похожи на людей, но не люди, они могут…

— Слышала? — перебил он. — От родителей?

— Нет, — ответила я, — папа сказал, что это всего лишь старые байки.

— Так почему ты в это веришь? Это… ну… безумие какое-то.

— Если ты чего-то не видел, не значит, что этого не может быть, — сказала я. — Я не могу вспомнить, что случилось, но помню, что видела их тела, когда Рон увозил меня. Они… они были разодраны. — Голос дрогнул, но я продолжала: — То, что с ними произошло… Люди так не поступают. Просто не могут такого сделать. И я видела это серебристое нечто, такое странное. Это был не человек. Дело в том, что все произошло совершенно беззвучно. Люди всегда издают какие-то звуки. А вот волк, непростой волк, мог бы двигаться настолько тихо.

— Даже если случилось нечто подобное, если… — Его голос дрогнул. — Если такое возможно, зачем этому существу убивать твоих родителей?

— Лес становится все меньше. Мы постоянно посягаем на его внешнюю границу. Ты сказал, что чувствуешь, что кому-то нужно это место. Если тебе больше некуда деваться, а на пути у тебя люди… — Я остановилась, всхлипнув. Если бы только моя проклятая башка работала. Если бы я могла увидеть…

— Такого просто не может быть, — сказал Бен и протянул ко мне руку. Она оказалась сильной и теплой, мне полегчало. — Эйвери, никаких следов животных тут не нашли. Только кровь. Только люди.

— Мои родители, — начала я, — они все еще… Ты чувствуешь, что они тут?

— Нет. Прости. Я понимаю, что ты по ним скучаешь, но я знаю лишь то, что тут произошло нечто ужасное. И что это еще не все. Но я буду за тобой присматривать.

Я подняла на него взгляд. Он стоял так близко и тоже посмотрел на меня. Его губы раскрылись, он дотронулся пальцами до моей щеки. Рука у него была длинная, бледная, большим пальцем он провел по моей нижней губе.

— Эйвери, — сказал он, — я не могу…

И тут он меня поцеловал.

Я ощущала в нем внутреннее сопротивление. Он противился поцелую, мне самой, я почувствовала, как он напрягся перед тем, как наши губы встретились. А потом он сдался, и мы слились в поцелуе.

Он целовал меня так, как будто я была единственной девчонкой во всей вселенной, как будто ему только и оставалось, что поцеловать меня. Как будто он не смог удержаться. Как будто я была какой-то особенной, как будто я ему небезразлична.

Он целовал меня так, будто его влекло ко мне.

А меня точно влекло к нему.

Я забыла обо всем — где я находилась, как пришел он, что сказал, все свои заботы и страхи, все. Его чувства — его желание — наполнило меня, и я увидела, как я прекрасна.

Я, простушка Эйвери, казалась Бену прекрасной. И он хотел…

Ох. Я чувствовала, что он хотел дотронуться до меня, хотел большего — этого — с того самого момента, как увидел меня. С того дня, когда мы встретились впервые, а мне показалось, что он меня почти не заметил.

— Эйвери! — Он отстранился, тяжело дыша. — Я чувствую, что чувствуешь ты, а ты…