Подземелье смерти (=Конан и Бог-Паук)

— Отец!

Толстяк-хозяин, фартуком вытирая руки, вышел из кухни.

— Слушаю, господин, — учтиво сказал он.

Конан заказал ужин и кровать для себя и кадку зерна и стойло для Имира. Поужинав и выпив пива, киммериец рано улегся спать.

С рассветом Конан уже стоял у ворот Йезуда. Когда ворота распахнулись, Конан увидел незнакомых стражников и с ними офицера в красивом мундире. Офицер был мускулистый и ростом почти с Конана, с жесткими рыжими усами, концы которых лихо закручивались. Увидев киммерийца, офицер сказал:

— Ха! Это ты сюда приходил вчера поздно вечером и расспрашивал о работе в Йезуде? Рубаке здесь нечего делать, мои парни взяли крепость под свою охрану.

— Ты, конечно, капитан Катигерн, — догадался Конан.

— Да. Ну и что?

— Капитан, я хотел бы поговорить с человеком, который нанимает работников. Ведь я умею не только крушить черепа.

Капитан изучающе посмотрел на Конана:

— Не думаю, чтобы у него что-то нашлось для тебя. Расположен ли ты к культу бога Заца?

— Я расположен ко всему, за что мне хорошо платят, — сказал Конан.

Сжав губы, Катигерн поразмыслил над словами киммерийца. Повернувшись к одному из стражников, он сказал:

— Моркант! Отведи этого парня к викарию. Пусть он решает, можно ли ему доверить работу в храме. А ты, чужестранец, оставь пока тут свой меч.

Конан ни слова не говоря вынул из ножен клинок и пошел за Моркантом.

Городская застройка отличалась суровой простотой: один за другим следовала рады чистеньких, выбеленных лавок и жилищ с красными крышами, почти неотличимых друг от друга. Улицы были чисто выметены — никакого сравнения с другими городами, где пришлось побывать Конану; даже главная улица, по которой вчера провели стадо, была безукоризненно чистой.

Конан спросил у Морканта:

— Вчера я видел, как в город вошло стадо, до восьмидесяти голов скота. Неужто населению требуется такое количество жратвы? Городишко маленький, жителям и за месяц не слопать столько мяса.

— Не любопытствуй, чужеземец, — отрезал бритунийский воин.

Конан поглядывал по сторонам из-под тяжелых бровей, не попадается ли им по пути большой скотный двор, где могли бы разместить всех этих животных. Они проходили мимо конюшен и самых разных мастерских, но загона для скота Конан так и не заметил.

Наконец они приблизились к стенам храма. Конан, задрав голову, глазел, как деревенщина, на огромное строение, каких он прежде не видывал. Храм Заца был грандиозней, чем храмы и дворцы в Шадизаре и Аграпуре. Сложен он был из огромных плит светло-серого мрамора, на которых играли золотые блики солнечного света. От огромного центрального корпуса отделялось восемь крыльев, каждое с отделанными мозаикой колоннами с пилястрами. Концы крыльев соединялись стенами из отполированного гранита, но главный вход в храм не был загорожен, и к нему вели широкие ступени. Обширный центральный купол возвышался над постройкой, и утреннее солнце играло на его позолоте.

Перед главным входом — огромной двустворчатой дверью, украшенной бронзовыми барельефами, — два бритунийских воина стояли на страже: в алых новехоньких мундирах и блистающих кольчугах, с алебардами наготове.

— Посетитель к викарию, — объявил Моркант.

Стражник открыл маленькую дверцу в одном из бронзовых отсеков главного входа. Конан нырнул под притолоку и оказался в просторном, устланном коврами притворе, от которого в разные стороны тянулись коридоры. Напротив входных дверей была еще одна огромная дверь, украшенная изысканной золотой резьбой. И здесь стояли двое стражников с алебардами. Моркант, кивком поприветствовав стражей, повел киммерийца по одному из коридоров. Конан ощутил слабый запах падали. Он не однажды замечал это в храмах, где животных приносили в жертву божеству либо гадали по внутренностям. И потому он почти не придал значения этому неприятному запаху. Проведя киммерийца по хитросплетению коридоров, Моркант остановился у дубовой двери, которую охранял бритунийский наемник, и постучал. Из-за двери послышалось: «Входите!» — и Моркант, открыв дверь, знаком велел Конану войти.

За большим, украшенным резьбой письменным столом сидел человек в белом тюрбане и что-то писал при свете нефтяной лампы.

Конан вздрогнул и потянулся к мечу, но вспомнил, что оставил его у ворот. Сидевший за столон был не кто иной, как Харпагус, погрузивший его в гипнотический сон на болотах Мегары.

Похоже было, что Харпагус не узнал Конана. Конан вспомнил, что при встрече с заморийцами лицо его было обмотано лентами кафии. Даже за ужином Конан, опасаясь мошкары, ел, приподняв край полотнища надо ртом.

Подавив в себе вспышку ненависти, варвар сказал с напускным спокойствием:

— Меня зовут Ниал, я вольный воитель из Пограничного Королевства. Услышав, что в храме Заца нужны часовые, я приехал сюда.

Человек в тюрбане покачал головой:

— Ты опоздал на две недели, сын мой. Капитан Катигерн из Бритунии, которая сейчас не воюет, привел сюда свой отряд.

— Да, мне говорили об этом. И все же, господин, нет ли для меня какой-нибудь работы? Мне нужно хоть что-то заработать, прежде чем пуститься в обратный путь.

Харпагус потер узкий подбородок:

— Храму нужен человек, чтобы вести амбарные книги. Справишься ли ты с этой задачей?

— Нет, — покачал головой Конан. — Такая работа не по мне! Я не способен, дважды сложив колонку цифр, получить одинаковый результат.

— Ну, тогда… а, вспомнил! Храму нужен кузнец, по крайней мере на время: наш кузнец сейчас лежит в лихорадке. Родные говорят, он очень плох. Тебе знакомо ремесло кузнеца?

На лице Конана сверкнула белозубая улыбка:

— Мой отец был кузнецом, и я несколько лет проработал у него в подмастерьях.

— Очень хорошо. Замечательно! По крайней мере, ты для этого достаточно силен. Сегодня же можешь взяться за дело. Этот бритуниец покажет тебе, где находится кузница. За ней сейчас присматривает Лар, ученик Парискаса. Он будет твоим подмастерьем.

Выяснив вопросы насчет жалованья и жилья и договорившись о стойле для лошади, Конан выслушал от Харпагуса напутствие.

— Теперь мы все обсудили, сын мой, — сказал викарий. — Но ты должен также понимать, что, находясь в священном Йезуде, нельзя пить опьяняющие напитки, играть в азартные игры и предаваться разврату. И хотя бы раз в десять дней следует посещать богослужения.

Вдруг викарий нахмурился и спросил:

— Приходилось ли нам встречаться с тобой когда-либо прежде?

Конан почувствовал, как у него на голове волосы встают дыбом.

— Нет, господин, — ответил он с безразличным видом. — Разве что в Немедии, когда я там служил солдатом?

Харпагус покачал головой:

— Нет, в Немедии я никогда не бывал. И все же твой голос как будто мне знаком… Ну да ладно. Сейчас стражник покажет, где твое новое жилище. Дел у тебя будет предостаточно.

— Еще один вопрос, господин. Я хочу, чтобы мне вернули мой меч, он сейчас у стражников.

Харпагус тонко улыбнулся:

— Тебе отдадут его. Отнять клинок у кузнеца все равно что забрать стихи у поэта: он тут же сочинит новые.

Топая рядом с бритунийцем по узким улочкам города, Конан угрюмо спросил:

— Викария зовут Харпагус?

— Да.

— Я так и думал. Я правильно его понял, что в Йезуде нет ни вина, ни пива, ни женщин на ночь?

Моркант усмехнулся. Он стал держаться гораздо дружественней, как только узнал, что Конана берут на работу в храме.

— Верховный Жрец Феридун — очень праведный человек, и он надеется распространить благочестие по всей Заморе. Нам, наемникам из Вольного отряда, приходится спускаться к Бартейку для греховных увеселений. Феридун давно бы уже закрыл гостиницу, но он не решается это сделать, понимая, что мы тут же покинем Йезуд.

Конан хохотнул, зная, что наемники вовсю предаются разгулу, пока нет военных действий, однако нигде об этом не говорилось столь открыто.

— Не вижу причин для веселья, — обиженно проворчал Моркант.