Большая игра (СИ)

- Вы говорите несколько необычно, как для простого торговца, - Александр все еще не мог раскусить собеседника. Контраст даже не речи, а ее содержания и внешнего вида говорившего затруднял понимание.

Торговец же тем временем взглянул на карманные часы и внезапно засобирался:

- Да что вы? Но, Марк, я вынужден раскланяться - совершенно забыл о важном деле в Сельдем порту.

'В порту'? Избыточное уточнение. Кто он, его... странный собеседник, Александр уже не питал себя иллюзией слова 'нечаянный'.

Роман же - если это было его настоящее имя - встал и, бегло пожав на прощанье Горьева за локоть, заторопился прочь.

- Ваш саквояж! - окликнул тот уходящего.

- Что? О, нет, это ваш саквояж, - улыбнулся через плечо 'торговец'.

***

Что это было? Шпионские игры? Подстава? Помощь уже забытых друзей? Александр не торопился брать подозрительный предмет, цепко озираясь по сторонам.

За ним следили? Или все еще следят? Монолог 'торговца' обретал смысл - 'без принуждения человек не сдвинется', 'важное дело в порту'. Он точно не принадлежал к Его знакомым или все это часть привычной обоим игры? Тревоги не было, но и былая праздная расслабленность ушла без следа. Тронь саквояж и за твою жизнь не дадут и гроша - 'бросьте оружие, не двигайтесь! А что это тут у нас?!', но кому это может быть нужно? Ответ - кому угодно. Былой Он мог иметь врагов где угодно, кто угодно же мог желать его смерти, заключения, бесчестья. Так что делать? Встать и пойти прочь - 'ни малейшего понятия, жандарм, это оставил какой-то торговец, во всяком случае именно так он отрекомендовался'.

С другой стороны - ему некуда идти. Его провал в глазах знакомых с ним людей - вопрос времени, так стоит ли оставаться? 'Без принуждения не сдвинется' - не сам ли он минуты назад взвешивал все 'за' и 'против' бегства из нигде в никуда. 'Дело в порту' - ничем не лучше и ничем не хуже, нежели любая другая неизвестность. Продолжение игры с неизвестными правилами? Пусть так.

Александр подвинул к себе саквояж ногой и одновременно призывно махнул рукой возницам, терпеливо поджидавшим 'жирного' клиента поодаль.

- Сельдий порт.

Глава Пятая. Горий Грызнов, виконт Олесский.

С наступлением темноты жизнь в столицах не прекращалась. Сколь бы скудно не чадили масляные фонари вдоль основных улиц-артерий, сколь бы не распалялась кровь у лихого, да и просто не умного люда от выпитого накануне - по мостовым спешили брички, знать и простой люд, завершив службу или просто отдохнув после дневных работ неспешно следовали в гости друг к дружке. Бал ли или просто ночное застолье в кругу знакомых лиц, богатых манили призывно театры и салоны, дорогие бордели и клубы. Люд попроще торопился на ночные представления, даваемые прямо на улицах, площадях или набережной. Суета дня оставалась в прошлом, вечерний сон уже придал сил и наступал черед неспешной, степенной праздности.

Вот прямо у стальных вод Исены визуализатор-недоучка прямо из воздуха ткал волшебное кружево - нити обращались в мистических мотыльков, мотыльки, едва прянув прозрачными крыльями, обращались в цветы. Цветы, в свою очередь, причудливо переплетаясь, внезапно являли изумленному зрителю густой лес, объятый пламенем. Пламя же, отдаляясь, становилось лишь огнем очага бродячей кибитки. Пусть мастерство чародея оставляло желать лучшего - картина дрожала, грозясь то и дело растаять или обратиться чем-то не столь лицеприятным для ока - простым горожанам и этого было вдосталь.

Вот на площади 'великий и несравненный', если верить тканому штандарту, пиромаг в безумном темпе андрованских дарбук, голосящих в умелых руках ассистентки швыряет и жонглирует пламенными булавами, крутит над головой пылающее кадило и проглатывает факела, даже не удосуживаясь вынуть обратно длинные древка. Истинно ли он был магом или лишь умелым фокусником - для зрителя не имело никакого значения.

Здесь прямо на площади танцы под звездами, тут - нежные струнные переливы сопровождают грустный вокал, там - экзотическим танцем смуглокожие девы распаляют ночную страсть, словно намекая на недалекий дом удовольствий. Город живет своей жизнью и днем, и ночью. И при свете солнца, и в тени Комиссариата. Немногочисленны часы затишья.

Лишь незадолго до рассвета дремают Хала и Ровиан. Часы, когда и примерный семьянин, и ушлый маркитан, и уличный карманник смыкают усталые очи. Когда пришла пора второго сна - отдыха от бесед, историй и развлечений, предваряющего дневную рабочую суету. Но и в эти часы жизнь продолжается, пусть уже и не бьет ключом. В гетто - самый разгар трудового 'дня', ифы не терпят яркого света, пусть и нечастый он гость в густой тени Комиссариата. Стража - активней патрулирует улицы, где-то беря давно 'проработанных' нарушителей прямо из теплых постелей. Убийцы, контрабандисты, 'черные' торгаши разворачивают бурную деятельность, пользуясь относительным запустением улиц.

Нет покоя столицам, считаны минуты, когда город точно вымирает. Застать такие минуты - настоящая удача. Без суеты улиц, без голосов, шагов и стука копыт. Без смеха и слез, без ругательств и благодарностей. Но даже застав их - рушишь. Ибо как минимум один житель не спит, нарушая покой - ты.

Так и в роскошном доме по проспекту Единения 34 покой был обманчив. Спала в своих постелях постоянная прислуга, по домам - приходящая. Дремал единственный охранник, вздергиваясь время от времени во сне. Спал престарелый терьер, годы назад отлученный от охот. Но был в доме и еще некто.

Половая решетка в задней кухонной каморке, куда кухарка сливал отходы или же даже просто 'отработанную' жижу из котлов и кастрюль, сдвинулась. Бесшумно, без, чего можно было ожидать, скрипа ржавчины о камень. Не хлюпнув влажно забившейся в щель между плитами и железом влагой - точно загодя кто-то озаботился тишиной. Тени, черные среди черноты, выскользнули из стока и замерли, вслушиваясь.

Двое. Невозможно рассмотреть этого в кромешном мраке, но оба - ифы. Темные облегающие одежды на одном и грязный балахон на другом, будь в во всем доме хоть единственный источник света, оттенили бы их иссиня-белую кожу. Низкорослые, как и все представители их народа - почти на голову ниже обычного человека, тонкие и жилистые. Один - обритый наголо, как принято среди мужчин его народа, губы окрашены черным. Второй - неприлично, по женственски, космат - пегие волосы нескольких сантиметров длинной. Лица обоих безразличные, умиротворенные, но то естественная черта для 'народа вечного мрака', народа курганов - нет смысла демонстрировать свои эмоции там, где с трудом можно различить контур фигуры. Еще один - дозорный - остался внизу, по стоком. Рабы, как, впрочем, и вообще все в странном, уродливом владения всех над всеми и ритуального каннибализма их обществе.

У ног ифов присели и тянут носом воздух несколько жирных откормленных крыс - питомцы второго, косматого в балахоне. Разведчики, глаза и уши.

Минуты прошли, прежде чем бледнокожая пара двинулась вглубь дома, крысы бросились вперед, не отдаляясь, тем не менее, от хозяина. Тишину дома нарушал лишь едва различимый цокот крохотных коготков, когда зверьки перебегали с ковра на плиты пола, да шелест балахона.

Единожды грызуны, а с ними и люди, насторожились - звери почуяли терьера, своего почти биологического врага, но собака спала где-то за дверями, запах остался еще со вчера.

Ифы знали куда идут. Они не отвлекались на двери и коридоры по пути, не наскакивали случайно на декоративные столики и не задевали аппликаций на стенах - они шли не по выданному кем-то плану, а по 'визуальной' разведке.

Вот и цель - тяжелая дубовая дверь хозяйских апартаментов, способная, будь нужда, выдержать удары ручного тарана городской жандармерии и дать владельцу драгоценные минуты. На двери врезной замок, но главное препятствие, знали ифы, не он, а внутренняя щеколда, больше напоминающая засов, открыть которую снаружи - задача не для тривиального интеллекта. Ее расположение также было известно им с точностью до миллиметра.