Точка Столкновения(СИ)

- Я не артэон, эмоции контролировать не умею. Может я и рад с вами согласиться, но на душе все равно тошно и мерзко.

- Главное живи, время вылечит все, - нравоучения Фросрея прервал зажегшийся в коридоре свет. Послышались глухие шаги. Охранник, услышав голоса, шел проверить камеры. - Так мы договорились? В смысле ты ничего такого выкинуть не собираешься? Они попытаются вернуть тебя в нормальную жизнь. Не дай бог, ты причинишь им боль. Я хранитель их общества, если ты обидишь их... - заторопился Фросрей.

- Не бойтесь. Хватит с меня приключений.

- Отдохни. Тебя ждут тяжелые дни. Они теперь от тебя не отстанут, пока не научишься снова улыбаться, - договорив, на секунды потухшим в коридоре светом Фросрей исчез. Охранник - солдат прошел мимо камеры, осмотрев ее суровым взглядом. Рэвул непонятно зачем притворился, что спит.

Теперь после разговора с Фросреем ему стало стыдно. Он такое натворил, а они ему все прощают. Как же это оказалось тяжело для него. Сумасшедшим дикарем он пришел сюда и напал на охрану. Вместо справедливой кары ему 'больному ублюдку' - каким он себя считал, даровано прощение. 'Почему они не могли просто убить меня? Как было бы легко быть просто казненным' - размышлял он про себя. Самым болезненным было осознание нарушения, казалось бы, таких понятных и простых предостережений мудрого Этхи. Он все-таки поддался гневу, все-таки возненавидел армидейцев всех разом, повел себя как идиот. Пусть это и было весьма глупо, бредово и наиграно. Его мысли в больном бреду мотивировавшие агрессию в том вечернем лесу у реки сейчас казались глупыми, забавными. Гневная фраза 'во всем виноваты армидейцы' сейчас казалась глупой шуткой. Армидейцы накачали его чем-то очень действенным.

Неизбежно его держащуюся на чуде внутреннюю гармонию разрушили воспоминания об убитой молодой девушке. Образ ее бледного лица на берегу черного озера лишал его покоя. Вспоминая, как проникал в ее дом, как крался, будто жаждущий крови хищник, он сам себя начинал бояться. Все больше в себе он видел ужасное чудовище, дикого пса которого нужно срочно усыпить. Как он мог совершить подобное? Почему не сумел дать номакскому голоду себя убить? Почему вообще поперся в этот путь? Все его мысли поглотило чудовищное чувство вины за совершенное преступление. Его снова убивали бесконечные сожаления и ужас осознания того что ничего нельзя исправить. Наверное, выветрилось действие препаратов. В темноте ему стало тошно и невыносимо терпеть свою гнилую тушу омраченную загубленной невинной жизнью. Смерть стала бы для него сейчас настоящим спасением.

В коридоре снова зажегся свет, вновь приходилось возвращаться в реальность.

- Извини нас, пожалуйста, - послышался заплаканный хрупкий голос. По ту сторону решетки стояла девочка с вьющимися каштановыми волосами. Рэвул глядя на нее замер в постели, не зная как быть. - Мне очень жаль твою страну, - шмыгая носом, говорила она.

- Аврора! - из коридора донесся разгневанный мужской голос. - Быстро иди сюда! Девочка, шепнув: 'прости', нежеланно подчинилась и ушла.

Спустя часы решетка камеры с грохотом задвинулась в стену. В камеру вошли два охранника - закованные в броню и вооруженные резиновыми дубинами. Следом два врача в белых халатах, в белых масках скрывающих нижние части лиц. Судя по глазам, это мужчина и женщина. Избегая контакта с Рэвулом, не сталкиваясь с ним глазами, прохладно без эмоций они его осмотрели, сделали несколько уколов, убрали странную капельницу из камеры. Он вел себя также молча и отстраненно. Снова оставшись один, он так и лежал без сна, бездумно глядя в потолок. Ночная попытка подняться с постели оказалась удачной. Боли почти не было. Он подошел к решетке. Темный коридор с множеством камер тянулся в обе стороны. Свет горел только в его концах. Он был здесь совсем один. Еще пара дней одиночества в темной камере, множество уколов, таблетки и непонятные горькие жидкости которые под присмотром солдат приходилось глотать в приказном порядке. С него сняли бинты, и он окончательно пришел в себя.

Сразу шестеро вооруженных солдат топотом армейских ботинок подошли к камере. 'Значит так дикарь, - войдя внутрь, сказал ему явно прибывающий в Малдуруме офицер. - Та артэонка при помощи, которой ты пытался утолить свой 'голод', мертва. Лично я бы тебя давно бы казнил за подобное. Но мое 'гениальное' правительство тебя прощает. Тебе решили дать второй шанс. Поэтому я советую тебе отнестись с уважением к их великодушию. Знай, если ты расстроишь их, тебя отдадут нам, и тогда мы уже будем разговаривать по-другому'.

Рэвул стал как шелковый. Задавленному неискупимой виной, ему стало стыдно смотреть артэонам в глаза. Он измученный стыдом и переживаниями, покорно молчал. Ему хотелось только одного - чтобы его поскорей казнили.

Ему дали больничную белую одежду и костыль. От костыля он отказался, и его руки заковали в наручники. В сопровождении солдат по лестницам и коридорам его повели наверх. Изолятор, где он находился, был глубоко под землей. Было неописуемо приятно вновь вдохнуть свежий воздух, почувствовать дуновение ветра и увидеть голубое небо под утренним солнцем. Кругом на территории между двумя огромными стенами защищающими город возвышались заборы воинских частей, тянулись военные гарнизоны. Огромный разрастающийся под землей изолятор, на поверхности возвышался маленькой серой невзрачной постройкой. После глотка свежего воздуха его снова спустили под землю, где усадили в специальную бронированную кабинку метро и доставили прямо в ЦентрЦитадель, в ее подземные служебные уровни. На лифте, затем еще по нескольким коридорам его доставили в черновую версию тронного зала.

Окружив кольцом, солдаты провели его закованного в наручники через зал к трону, где ожидала делегация тех, кто решал его судьбу. Вдоль стен с рядами колонн и статуй стояли ряды солдат в золотистой броне. Блистая лысиной в полумраке, на троне восседал Кратон в строгом армидейском плаще. Рядом в строгом платье для официальных церемоний сидела по-артэонски седая Инрилия носящая неофициальный статус старшей из жен правителя. Напросившаяся сюда ее дочь Аврора - та самая девочка, что заплаканная приходила ночью к его камере, в армидейском плаще поверх зеленого платья, со стороны матери сидела на лестнице, ведущей к тронным креслам. Несколько армидейских министров облаченные в положенные золотистые плащи стояли сбоку от правителя. Внизу перед тронным возвышением с одного бока мрачными тенями стояли вечно закованный в металлический костюм, командующий Кэлос, отвечающий за безопасность всего мероприятия и рядом с ним Фросрей опустивший взгляд. А также еще несколько гражданских артэонов в разноцветных армидейских плащах стояли с другого бока. Все собравшиеся на неофициальный суд старались не пронзать пристальными взглядами ведомого к ним под конвоем Рэвула.

- То, что случилось с твоей страной ужасно. Простые соболезнования здесь неуместны. Это ужасная трагедия, - поприветствовав Рэвула, представившись, говорил Кратон. - Как ты считаешь, Армидея виновата в этой трагедии?

- Я бы и рад сказать иначе. Но... Нет, не виновата, - после небольшого раздумья, нервно позвенев наручниками преодолев внутреннее сопротивление он все же нашел силы сказать это вслух. Странно, но после этих слов он почему-то почувствовал себя предателем. - Виноваты отдельные люди... или артэоны, - он посмотрел на Фросрея и, избегая ответного взгляда, быстро опустил глаза.

- Хоть прямой нашей вины в произошедшей трагедии нет, так или иначе, мы участники этих ужасных событий. Частично вина за все случившееся лежит на отдельных должностных лицах и на мне лично как на правителе все это одобрившем. Это бесспорно. Мы недоглядели, просчитались, ошиблись. Одно понятно точно: мы никогда не должны были вмешиваться в жизнь вашей маленькой общины. Но прошлого нам не исправить, того что случилось не вернуть. Теперь все что нам остается так это сожалеть, скорбеть и не допустить подобных ошибок в будущем. Произошедшее ужасно, всем нам к этому причастным тяжело и скверно, но мы должны научиться жить дальше, жизнь продолжается. Прощение перед твоим погибшим народом нам не заслужить никогда, за это нас я думаю, осудит тот, кто свыше. Я как представитель Армидеи прошу тебя - последнего из трагически погибшего рода в той мере, в какой мы виноваты, прошу простить нас. Не возлагая на тебя никакой ответственности, не прошу говорить от имени погибшего народа, обращаясь только к тебе. Я прошу тебя лично Рэвул, прости нас, если сможешь, - говорил Кратон, восседая в кресле.