Кузница Тьмы (ЛП)

- Да, сир.

- Ну-ка, избавьтесь от знаков различия Легиона. Вам приготовлена запасная одежда.

Нарад был достаточно близко, чтобы расслышать разговор. Он так понял, что Инфайен Менанд - эта женщина-офицер, хотя не был уверен. Однако Нарад различил в сумраке гримасу неуверенности на лице возвращавшегося Бурсы.

- Вы слышали лейтенанта, - сказал тот. - Все к той груде одежды, и поскорее. Переодевшись, попробуйте заснуть. Задолго до рассвета мы пойдем пешими. Едим всухомятку. Ну, давайте.

Нарад вместе со всеми пошел к куче одежды. Начав рыться, обнаружил на некоторых тряпках липкие кровавые пятна.

- Рухлядь отрицателей, - пробурчала женщина рядом. - На случай, если кого из нас зарубят.

- Такого оставят позади? - спросил Нарад.

- Так бывает, Жижа.

Нараду не нравилось прозвище, которым его наградили, но он понимал: жалобы сделают только хуже. Еще одна ложь.

Женщина кинула на него взгляд. - Сказал что-то?

- Нет.

- Я рада, - буркнула она чуть слышно, выбрала куртку и встряхнула. - Четыре года голода после отставки. Однажды четверо парней из благородных поймали меня на сельской дороге. Сказали, я воняю, и чуть не утопили в реке. Смеялись и лапали меня, бросили голой в грязи. Я рисковала ради них жизнью, а они что сделали? Неправильно это, и теперь они заплатят.

Нарад уставился на нее. Другие тоже остановились но, кажется, они не успели расслышать всю историю. Наверное, у них есть свои. Списки обид, склеивающих воедино не хуже крови. "А мне изуродовал лицо ветеран Легиона, так что в Бездну вас всех". Он посмотрел на выбранную рубаху - и бросил. - Да ведь мне ничего не нужно, я и так без формы.

Женщина хохотнула. - Везунчик. Иди спать, Жижа. Убивать будем на рассвете.

Они разбили лагерь на поляне перед новыми Великими Покоями Андариста. Здание стояло молчаливо, готовое, но необитаемое. В темноте дом-клинки рассыпались охранительной цепью, а Энесдии позволили наконец вылезти из кареты. Она вспотела в плотном плаще с капюшоном, вес одеяний давил на плечи.

Было уже поздно, отец один остался у костра. Он не сводил глаз с огромного здания. Дочь подошла ближе, ощущая странную пустоту, почти испуганная тем, что случится в ближайшие дни.

- Отличный дом тебя ждет, - сказал лорд Джаэн, протягивая руку.

Она ощутила теплоту ладони, почувствовала прилив сил, но и какое-то странное томление. Вскоре она уйдет от него, и все изменится. Энесдия тотчас пожалела прошедшие годы. Хотелось бы ей носить грубую детскую одежду и бегать кругами с Крилом, хохоча и бросаясь спелыми фруктами. У него новая туника вся покрылась пятнами. Хотелось бы ощутить жаркое солнце прежних дней, оно ведь никогда не омрачалось и единым облачком... а воздух пах свободой - этот запах она не прочувствовала вовремя, а теперь не вернет никогда.

- Жаль, что я отослал его, - сказал отец.

Он уже рассказал о своих страхах за дом, но Энесдия нашла их безосновательными. Они знать, ударьте по ним -Андарист, Аномандер и Сильхас расценят это как знак войны. Легион не решится, ведь они потеряют уважение королевства, прежде всего самой Матери Тьмы. Она даже решила, что отец хитрит, преследуя какие-то свои соображения.

- Наверное, так лучше, - сказала она, отгоняя словами обиду, мерзкое ощущение, будто ее бросили - теперь, когда Крил нужен больше всех остальных! - Он был несчастен. Много недель или даже месяцев.

- Гм, - отозвался он. - Это объяснимо.

- Нет, - взвилась она.

- Любимая дочь...

- Почему он не радуется за меня? Будь наоборот, я радовалась бы за него!

- Неужели? Правда?

- Разумеется. Любовь - чудесный дар, как же иначе?

Отец промолчал.

Вскоре она нахмурилась, обдумывая его молчание. - Эгоизм, - заключила она. - Он мне как брат, а брат не может быть несчастным из-за меня.

- Да, брат не может. Но ведь Крил тебе не брат, Энесдия.

- Знаю. Но не в том дело.

- Боюсь, именно в том.

- Я не тупая, отец. Знаю, на что ты намекаешь, но это неправда. Крил не может любить ТАК - он слишком хорошо меня знает.

Джаэн кашлянул... нет, то был не кашель. Смех.

Такая реакция почему-то не рассердила ее. - Думаешь, я не знаю своего тщеславия? Ничтожности своих мыслей?

- Дочка, если ты понимаешь такие вещи, то мысли твои...

Она отмела возражения. - Кто младший из братьев Пурейк? Кому недостает дерзости? Кто первым улыбается без причины?

- Он улыбается, дочка, потому что любит.

- До меня. Когда мы увиделись в первый раз, он улыбался.

- Он любит саму жизнь, Энесдия. Вот его дар миру, и никто не считает его менее ценным, чем дары других братьев.

- Ох, я не том. Не совсем. Забудь. Слишком поздно, я устала, одежды слишком много. Но никогда не прощу Крила, что его нет.

- Неправильно, это я отослал его.

- Вряд ли он долго спорил.

- Совсем наоборот. Долго.

- И все равно ушел.

- Да, потому что не смеет мне перечить. Но думаю, теперь он понимает. Всё. Ты его наказываешь, заставляя присутствовать. Значит, Энесдия, Крил тебя чем-то обидел. И если я начинаю думать, то прихожу к выводу, к которому совсем не хотелось бы приходить за несколько дней до свадьбы.

Энесдия вдруг продрогла под всеми слоями одежды. - Не говори так, - шепнула она.

- Любишь Андариста?

- Конечно, люблю! Как можно иначе?

- Энесдия. - Он встал к ней лицом, взял за плечи. - Скажи, что я не ценю дар, которым наделила Андариста сама природа, и точно ошибешься. Такое качество я ценю превыше всех, свойственных мужчинам и женщинам. Ибо оно - большая редкость.

- А у Матери есть? Такой дар?

Отец моргнул и покачал головой. - Нет. Чему я рад, ведь иначе боль ее потери была бы невыносимой. Энесдия, скажи здесь и сейчас. Если ты не любишь жениха со всей силой, брак уничтожит его дар. Могут потребоваться десятки или сотни лет, но ты его разрушишь. Потому что любишь недостаточно.

- Отец...

- Когда кто-то любит всё на свете, когда кому-то дан дар радости... это не столь прочный доспех от горя, как ты можешь подумать. Такому вечно приходится балансировать на краю грусти - нет иного пути, ведь любить означает видеть ясно. Ясно. Андарист улыбается, понимая, что грусть крадется за ним, шаг в шаг, миг в миг. Если ранить его - тысяча малых ран равнодушия и пренебрежения - он начнет слабеть и шататься, пока горе не найдет его, прорвавшись к сердцу.

- Я его люблю, - сказала она. - Более чем достаточно, больше, чем нужно любому. Клянусь.

- Утром мы вернемся домой, дочь, и вытерпим всё, что будет.

- Сделав так, отец, я раню его в самое уязвимое место. Сделав так, я разрушу его дар и его жизнь.

Он всмотрелся в нее, и дочь поняла: он оценил правоту этих слов. Да, уже слишком поздно.

- Крил поступил благородно, Энесдия.

- Знаю, - отозвалась она. - Но хотелось бы, чтобы было иначе! - Последние слова разверзли поток слез, она прижалась к отцу.

Который крепко обнял дочь. - Нужно было мне... - сказал он хриплым, почти сорванным голосом. - Я должен был сказать...

Однако она качала головой. - Нет, это я дура. Всегда была дурой - и ему часто показывала.

Она зарыдала. Больше им нечего было сказать друг другу.

Нет в мире смысла, решила она позднее, без сна лежа под мехами в повозке. Никакого смысла. Он подчинился жалким тварям вроде нее, скользящим по жизни в мрачном полумраке самовлюбленности, где каждая небрежно брошенная сплетня - удар, удар личный, где злоба и зависть расплодились хуже червей, в шепотах и тайно бросаемых взглядах. "Но скажем правду: иного способа жить я не знаю".

Придется ей никогда не вызывать в Андаристе сомнений, никогда не давать повода для обид. Лишь в воображении вольна она предавать, грезить о сыне Дома Дюрав в объятиях, видеть лицо слишком хорошего знакомого.

Нараду снились женщины. Прекрасные женщины, отводящие глаза в отвращении и презрении. Они толпились со всех сторон, и каждый упрек язвил его. Он закрыл лицо руками, но, похоже, руки были не его - такие беспомощные в попытках найти то, что он пытался скрыть.