Тьма надвигается

– Неужели тебе некуда податься, – уже мягче спросил Тамулис, – чтобы дедов позор не коснулся тебя?

– Он мой дед, – ответила Ванаи.

Аптекарь скорчил гримасу, но затем неохотно кивнул. Не будь семейные узы среди кауниан столь крепки, древнее племя давно растворилось бы напрочь среди фортвежцев.

– И я не слыхивала, – добавила девушка, – чтобы поиск знания считался позором.

– Поиск знания – нет, – согласился Тамулис. – А вот поиск пропитания, когда голодают твои ближние, – дело другое. Так можешь и передать Бривибасу. В лицо я это ему уже сказал.

– Он не ищет пропитания, – возразила Ванаи. – Силами горними клянусь в том!

– Твоя верность делает тебе честь – больше чести, чем имеет твой дед, – ответил аптекарь. – Только скажи мне еще, что он не принимал подачек, которыми рыжеволосые пытаются снискать его расположение. – Когда Ванаи смолчала, Тамулис фыркнул и снова неохотно склонил голову. – Думаю, ты девушка честная. Но поверь, ты можешь обнаружить, что честность приносит меньше пользы, чем можно подумать.

– Можете не опасаться, сударь мой. – Ванаи позволила себе наконец выказать обиду. – Это я уже выяснила.

Она почти уважительно поклонилась аптекарю и вышла из лавки.

Чтобы вернуться в дом, где выросла она под присмотром Бривибаса, девушке вновь пришлось пройти сквозь строй. Некоторые нарочито отводили взгляд. Другие осыпали девушку оскорблениями или проклятиями. Чем ближе она подходила к дому, тем легче и уверенней становились шаги. Если ее сородичи-кауниане не могли увидеть, какую боль причиняют ей, терпеть отчего-то становилось легче.

Когда девушка увидала у дверей своего дома скучающего альгарвейского часового, сердце ее ушло в пятки. Это значило, что майор Спинелло опять явился и репутация деда – и репутация самой Ванаи – будет замарана еще сильней, если такое возможно. В висках и в глубине глазниц мучительно забилась кровь. Самой, что ли, хлебнуть горького настоя ивовой коры?

Едва альгарвейский солдат завидел девушку, скука слетела с него мигом. Сейчас он походил на гончую, которой показали кусок мяса.

– Привет, милочка! – радостно гаркнул он на почти неразборчивом фортвежском и послал девушке звонкий воздушный поцелуй.

– Простите, ни слова не понимаю, – ответила Ванаи по-кауниански.

Часовой, очевидно, не изучал древнего наречия в школе – глаза его мгновенно остекленели. Прежде чем он успел сообразить, что девушка его надула, Ванаи проскользнула мимо него в дом. Когда она выходила, засов остался незамкнутым. Войдя, девушка его старательно задвинула.

Из дедова кабинета доносились голоса Бривибаса и Спинелло. Ванаи тихонько прокралась в кухню и поставила склянку с лекарством на полочку. Болит у деда голова или нет, а сообщать о своем присутствии помешанному на древней истории альгарвейскому майору она не собиралась. Он никогда не распускал при ней ни язык, ни руки, но, как все альгарвейцы, разглядывал ее с нехорошим вниманием.

– Ну, сударь, – говорил он на безупречном своем каунианском, – вы же разумный человек. Без сомнения, вы должны понять, что это будет как в ваших личных интересах, так и в интересах вашего народа.

– Некоторые личности готовы опуститься до лжи, преследуя свои личные интересы. Я, однако, к компании сих несчастных себя не причисляю. – Наиболее высокомерно голос Бривибаса звучал, когда старик упрямился. – И чем ложь может оказаться полезна моему народу, также остается для меня непонятным.

Отчетливо послышался вздох майора Спинелло; Ванаи решила, что они с дедом спорят уже довольно долго.

– На мой взгляд, сударь, – промолвил альгарвеец, – я не прошу вас искажать истину.

– Да? – язвительно поинтересовался Бривибас. – На ваш взгляд, альгарвейская оккупация Фортвега и Валмиеры окажет на мировое каунианство оздоровляющее воздействие? Если так, я могу только посоветовать вам обратиться к окулисту, поскольку зрение ваше серьезно пострадало.

Ванаи чуть не запрыгала от радости. Если бы у деда хватило смелости заговорить так со Спинелло при первом же его визите! Но тогда Спинелло вел речь только об имперских древностях, а Бривибас обожал играть роль наставника при толковом ученике – даже если ученик этот альгарвеец. В определенном смысле при Ванаи он играл ту же самую роль.

– Едва ли, – ответил Спинелло. – Расскажите мне, как чудесно обходились с вами, каунианами, фортвежцы, когда правили здесь. Разве не опустились они в варварстве до уровня своих ункерлантских сородичей?

Бривибас ответил не сразу – это значило, что он обдумывает слова противника, анализирует их. Ванаи не хотелось, чтобы старик увяз в споре о мелочах, уступив в главном.

– Это никак не касается того, – бросила она, врываясь в кабинет, – почему альгарвейская армия захватила Валмиеру.

– Ну, с этим поспорить трудно, дражайшее мое дитя, – ответил майор Спинелло, отчего глаза Ванаи застлала красная пелена ярче его шевелюры. – Как я рад снова вас видеть. Но если бы мы не захватили Валмиеру, войско короля Ганибу вторглось бы в нашу державу, не так ли? Без сомнения, так – именно это валмиерцы и совершили в годы Шестилетней войны. А теперь прошу вас, покиньте нас, позвольте старшим обсудить более важные вопросы.

– Обсуждать нечего, – ответил Бривибас, – и Ванаи может остаться, если пожелает, – это ее дом, майор, но не ваш.

Спинелло чопорно поклонился.

– В этом вы, несомненно, правы, сударь. Мои извинения. – Обернувшись, он поклонился и Ванаи, прежде чем вновь обратил свое внимание на старого археолога: – Но я продолжаю настаивать, что вы ведете себя неразумно.

– А я продолжаю настаивать на том, что вы понятия не имеете, о чем говорите, – отрезал Бривибас. – Если оккупация войсками короля Мезенцио принесла столько благ нам, каунианам, отвечайте, майор, почему вы, альгарвейцы, запретили нам даже писать на родном наречии, приказав пользоваться вместо него фортвежским или альгарвейским? И это, обратите внимание, несмотря на то, что каунианский был языком высокой науки со дней столь возлюбленной вами якобы древности!

Майор Спинелло смущенно прокашлялся.

– Я не отдавал подобного приказа и не одобряю его. Мне он кажется чрезмерно суровым. Как вы знаете, я не имею ничего против вашего языка – скорее наоборот.

– Ваш ли это лично приказ, значения не имеет, – ответил Бривибас. – Важно, что это приказ альгарвейца. Фортвежцы никогда не ограничивали нас хотя бы в этом – еще одна причина, по которой я отказываюсь понимать, чем нынешнее положение вещей благоприятно для кауниан.

– Молодец, дедушка! – воскликнула Ванаи.

В лучшие свои минуты Бривибас пользовался логикой, словно боевым жезлом, и, с восхищением подумала девушка, не менее убийственно.

– Ваши рассуждения, как всегда, изящны, – промолвил Спинелло. – Я, однако, поставлю вопрос иначе: полагаете ли вы нынешнее положение дел более благоприятным для себя лично и для вашей очаровательной внучки в сравнении с прочими каунианами Фортвега? Хорошо подумайте, прежде чем отвечать, сударь.

Ванаи вздохнула. Значит, вот чего добивался Спинелло все это время. Она была почти уверена, что у него на уме не только археологические изыскания. Превратить деда в послушное орудие захватчиков было, с точки зрения майора, весьма разумно. Но честность Бривибаса, хотя и заскорузлая немного, была неоспорима – и старику никогда не нравились рыжики.

А полное брюхо нравилось? Ванаи не знала, насколько для нее самой ценно чувство сытости. О голоде она успела узнать больше, чем ей хотелось, прежде чем майор Спинелло взялся обихаживать деда. Может, оно и к лучшему, что Спинелло не стал спрашивать ее.

– Доброго вам дня, сударь, – молвил Бривибас. – Если вы предпочтете обсуждать прошлое, мы, возможно, найдем что сказать друг другу. Однако настоящее мы, как мнится мне, видим в разном свете.

– Боюсь, вы пожалеете о своем решении, – предупредил Спинелло. – Очень скоро пожалеете, и очень горько.

– Такова жизнь, – ответил Бривибас. – Доброго вам дня.