Где нет княжон невинных

С того берега не стреляли. Чертовы крестьяне! Они должны стрелять. Стрелы, даже бьющие мимо, убивают бесплодные, исполненные боли мысли.

— О чем ты вообще говоришь, Збрхл?

— В вонючих портках ходит, я ее с парнем перепутал. Она ревела при нас — черт ее знает, может, и верно, впервые в жизни, ты ведь и сам признаешь, что в ней почти ничего нет от плаксивой девчонки. Я знаю, Дебрен, знаю: дурацкое стечение обстоятельств. Но прибавь сюда нападение Пискляка, и мы получаем из десяти — семь. Если, конечно, ее до сих пор действительно никто… Подумай: остаются всего три пункта. Пятый, седьмой и восьмой.

— Всего? — с горечью переспросил Дебрен.

Горечь утонула в хрусте ломающегося бруса и победном вопле крестьян. Збрхл выглянул из-за телеги, снова сел и закончил на той же интонации:

— Голенькая с неба свалилась, и все равно ни твои дружки со станции, ни мороз, ни кордонеры не справились с ней. Что такой стоит трижды вокруг дома обежать, даже и впотьмах. Ей на это потребовалось три бусинки. Мало, но если бы она попросила больше, кто-нибудь мог бы удивиться. Ну и нигде не сказано, что дом надо обегать вдоль самой стены. Главное — голышом и трижды. Она могла в лес побежать, и издали все хозяйство… Пошли дальше: ее любимый — и чародей, и моряк. Стало быть, у тебя есть девочка в каждом городе, в котором ты побывал, и в каждом втором порту. Так что пятый и седьмой пункты — из головы вон. Почти законченный список.

— Никакие девочки нигде меня не…

— Не лги, Дебрен, мы здесь одни. И даже если бы… Я ж не о фактах говорю, а о том, что эта бедняжка себе в голову вбила.

— Вбила? — Дебрен обернулся на локте, глянул на протекающее брюхо телеги.

Ленда упорно размахивала бердышом. Дела шли скверно: ей пришлось присесть, потому что с каждым мгновением она теряла силы. Коричневое платьице на спине и под мышками уже было не коричневым, а почти черным от текущего ручейками пота.

— Ты же видишь. — Збрхл понизил голос, но каким-то чудом его было прекрасно слышно сквозь удары топоров и вопли толпы. — Ни одного замкового камня не выбила. А это солидный морвацкий мост. Надо с дюжину выбить, чтобы пролет провалился. А она — даже одного…

Телега-таран наконец разломала преграду — и застряла на следующей. Но в пролом ринулась толпа. Правые брусья второго пролета поручней, до сих пор подпиравшие поручни первого пролета, успели отойти и встать поперек моста, но те, что были слева, завязли в проделанной фурой ловушке и теперь бессильно гибли под ударами топоров. Голову прущей на Ленду толпы задержала третья линия поручней, поддержанная четвертой, однако худшее уже свершилось, за несколько мгновений расстояние между Лендой и крестьянами сократилось вдвое. Напор, правда, ослаб, поскольку оставшиеся на тылах брусья не сдались, но желудок Дебрена не без причин сжался в болезненный комок.

Збрхл выругался, поднялся и, игнорируя пролетающие мимо снаряды, послал болт в одного из лучников.

— Забери ее оттуда!

Время снова начало их подгонять, и ротмистр принялся натягивать арбалет стоя. Небольшой наклон, телега и бочка защищали его от стрел, нацеленных хорошо, но не от тех, которые были нацелены очень хорошо. К счастью, несколько убитых друзей научили лучников осторожности; понимая, что Збрхл охотится на них, они спустились ниже и спрятались за стволами, а то и за спинами толпы. Стрелы летели реже и не столь прицельно.

Дебрен, не обращая внимания на двух или трех смельчаков, оставшихся на склоне, прополз на четвереньках под фурой.

— Ленда!

После фокусов с перестройкой горла в эхозонд ему не удалось крикнуть достаточно громко. К тому же крик получился странный, нечеловеческий, и половина голов обернулись в его сторону. Самая главная, конечно, не обернулась. Вздрогнула, а потом на мгновение замерла с поднятым для удара бердышом, но выдержала. Даже тогда, когда лучники стали целиться в него.

— Уходи! — крикнула Ленда. — Оставь меня!

— Дебрен, — гундосил из-за телеги Збрхл. — Не так!

Он и сам знал, что не так. Что даже если в него не попадет ни одна стрела, то наверняка попадут брусья. К югу от Ленды еще оставалось восемнадцать, и пока что им нечего было больше делать, как только колотить отупевших от отчаяния чародеев. У него не было ни малейшей мыслишки, как разделаться с преградой, которая, как и ее двойник с противоположной стороны, наверняка могла задержать сотню рассвирепевших мужиков и десятки гораздо более проворных, чем он, стрел. Иллюзий в принципе у него не было тоже, но прежде всего — не было выбора. Поэтому он просто делал то, что мог.

Бежал к ней.

И, конечно, не добежал. За мгновение до того, как первая удачно пущенная стрела промчалась на уровне его пупка, и до того, как он получил удар поручнем, его нога попала на скользкий, залитый святой водой камень. Он растянулся во весь рост.

— Все вы — обосранные лжецы! — На этот раз Ленда, вместо того чтобы рубить, оттолкнулась древком от булыжника и с трудом поднялась на ноги. — Банда чертовых магунов!

В распоряжении моста на северной стороне оставалось всего четыре свободных поручня, но пока что этого хватало. В сторону выступающего из-за ряда балок женского торса полетели вилы, два серпа, молот и, кажется, коса, но ни один из снарядов не преодолел подвижную преграду поручней. Единственный лучник, пробившийся в голову толпы, не успел проверить качества преграды: Збрхл не зевал — получив болт в середину груди, вояка рухнул под колеса телеги-тарана.

— Ты с ума сошла! — Дебрен, которого немного отрезвил свист над шеей, кинулся на четвереньках к мосту.

— Он должен был рухнуть. — Ленда поглупела вконец: она не только поднялась с колен, но вдобавок еще и повернулась спиной к врагам. В ее лице было что-то такое, что отталкивало, может, даже сильнее, чем чертовы брусья, которые уже сейчас с готовностью двинулись навстречу человеку. — Говенный портач! Приложить безоружной бабе грифоном может, а вот снять проклятие — никак! Пошел прочь, брехало!

— Я портач? — Он добрался до первого бруса, брус опустился, преградил ему путь, второй оттянулся назад, явно набирая размах, поэтому из-за отсутствия других возможностей Дебрен пытался хотя бы понять.

— Мешторгазий! — Она почти плюнула этим именем. — Кур ему щипать, а не проклятия насылать на людей!.. Осторожней!

Стрела врезалась в поручень перед самыми его глазами, сыпануло трухой, и он уже плохо видел лицо Ленды, но достаточно было только слышать.

Она испугалась… На мгновение, может, лишь на долю мгновения — но испугалась за него. Потом к ней вернулась солдатская сообразительность.

— Ложись! — заорала она. — Голову ниже!

— Ложись! — кричал сзади Збрхл. — Там они тебя не достанут, только один… Сейчас я его… Ложись, Дебрен!

Они были правы, лишь один крестьянин, расположившийся выше других на Осыпанце, мог попытаться всадить в чародея стрелу. Ни один из восемнадцати поручней южной половины моста не собирался его защищать, но, повиснув поперек, они волей-неволей образовывали двойную решетку, неплохо заслоняющую Дебрена.

Вода из треснувшей бочки обходила его, текла дальше, под ноги девушке, и скрывалась в пробитой бердышом щели. Отрезвление принесло не ледяное прикосновение воды, но страх. Самый страшный страх — страх Ленды.

Господи, как она испугалась… Всего на мгновение. Но этого было достаточно. Он понял, что ротмистр не прав.

Почти законченный перечень, дерьмо и вонь!

Как там было? Ради бесчестной Ледошки он здесь, в «Невинке», растоптал любовь своей жизни… Ту единственную, истинную, которая заканчивается в могиле.

«Никакого „почти“, Збрхл».

У него не было девушки в каждом порту, он никогда ни к одной не залезал в узкое оконце девичьего эркера. Но просто знать это еще недостаточно. Важна вера, убеждение. У нее было право верить, что он десятки раз… Мужчину трудно назвать распутным, но если счет идет на десятки, может, сотни женщин, если с этим мужчиной знакомишься в борделе, если он, нагой, безучастно лежит рядом с тобой и не думает твердеть в твоей руке…