Телохранитель для мессии. Трилогия

Уютно потрескивали дрова в костре, рассерженно брызгая жиром, благоухал на вертеле цыпленок, размерами не уступающий взрослому петуху.

Желудок пару раз болезненно трепыхнулся, а рот наполнился едко-горькой слюной. Мы с Эоной страдальчески переглянулись и уткнулись каждая в свою кружку с намешанным на скорую руку горячим комковатым киселем, чей вяжущий вкус был призван успокоить взбунтовавшиеся внутренности.

Ох, не впрок пошел нам обед в придорожной корчме!

Начиналось все вполне оптимистично. Верьян пинком (драгоценный трофей оттягивал руки нам обоим — поднять голову астахи в одиночку наемнику оказалось не под силу) распахнул дверь в почти безлюдное, уставленное длинными деревянными столами и лавками помещение. Обстановка радовала взгляд дремотным покоем, а обоняние — не выветрившимися еще «ароматами» перегара и скисших дрожжей. Кроме сыто жужжащих сонных мух корчма могла похвастаться только одним посетителем — в углу негромко храпел засидевшийся до утра в обнимку с недопитой кружкой эля мужичонка забулдыжной наружности. За стойкой клевала носом столь же бодрая разносчица — девочка лет десяти-одиннадцати.

Мы опустили на пол тяжеленный мешок и кое-как запихали его под приглянувшийся Верьяну стол. Наемник смахнул с его покоробленной поверхности пару засохших хлебных корок — на освободившееся место мягко спланировала скинутая Верьяном потрепанная широкополая шляпа — да оседлал ближайшую к столу лавку. Мы с Эоной, не сговариваясь, уселись напротив. Пододвинув свободную лавчонку, я с наслаждением закинула на нее усталые ноги. Подруге так не повезло: купленное в Хмеле платье (кстати, раскритикованное девушкой в самых крепких выражениях) обязывало совсем к иному поведению — крепко сдвинутым коленям, благочестиво сложенным в молитвенном знаке рукам и опущенным долу глазам. К несчастью Эоны, другой одежды для нее у нас не нашлось — отлично зная характер подруги, я позаботилась об этом заранее. И, очень надеялась, что девушка не сможет опознать в тряпках, которыми я перетягивала грудь, свои рубашки.

Шум с некоторым запозданием, но все же внес приятное разнообразие в сонное царство корчмы: духи заметно оживились, доносящиеся из угла храпы стали раздаваться пореже. Девчонка, наконец, повернула к нам веснушчатую мордашку. Помимо конопушек ее достопримечательностью были больше, слегка навыкате глаза цвета застоявшейся озерной воды. Разносчица сползла с высокой табуретки, одернула грязно-коричневое платьице, поправила фартук не первой свежести, подтянула ленточки на куцых хвостиках, недолго постояла, раздумывая о чем-то своем и ковыряя в ухе. И только после этого, старательно шаркая ногами, соблаговолила подойти к нашему столику.

Да, что уж тут скажешь: до расторопности обслуги в столичных заведениях девочке ох как далеко!

— Чего желают достопочтенные господа? — Сонные глаза смотрели на нас без всякой заинтересованности в клиентуре.

Достопочтенные господа хотели много чего, а точнее, сытно и вкусно поесть, однако почти ничего из того, что могло бы порадовать нас, на кухне не оказалось.

— С вечера, почитай, ничего и не осталось, сожрали все, — охотно разъяснила скудость ассортимента разносчица. — Папаня намедни в Дрюсс подался, вот старая Гриня, кухарка наша, и запила.

Еще немного подумала и добавила:

— Вообще-то она всегда так.

Чувство голода полученная ценная информация, к сожалению, не притупила. Однако после длительных, утомительных переговоров с этим «веснушчатым кошмаром ресторанного бизнеса» мы все же заполучили каравай ржаного хлеба, шмат сала, пять луковиц, три холодные вареные картофелины, большую пузатую миску маринованных грибов и кувшин попахивающего прокисшей бражкой эля. Причем каждого нового кушанья не блещущего разнообразием обеда приходилось дожидаться столько времени, будто разносчица, прежде чем доставить к нашему столу заказанное блюдо, делала с ним по селу круг почета.

В одну из таких пауз Верьян задал живо интересующий нас троих вопрос.

— Куда дальше двигаемся, девушки? — Ловко орудуя ножом, он нарезал крупными ломтями каравай прямо на столе.

— Вообще-то нам в Умузбулар. — Я тяжело наступила на ногу попытавшейся встрять с ответом Эоне. Та ойкнула и обиженно отвернулась, подперев для надежности рукой щеку. — Но если тебе срочно надо совершенно в другую сторону — езжай, ни о чем не беспокойся. Потом нагонишь.

Парень широко улыбнулся и ладонью покатал круглую золотисто-коричневую головку лука по щербатой деревянной поверхности, прежде чем снова взяться за нож.

— Мне теперь до волховника^[14] твою тень изображать. — Острое лезвие быстро и точно рассекло луковицу на четыре части. — И избавиться от меня никак не получится. Да и чревато...

— Угрожаешь?

Нож с размаху острием воткнулся в дерево, чуть покачался, прежде чем его соизволили вытащить.

— Советую.

«Чем в данном случае угроза отличается от совета? » Формой изложения.

— Никто и не собирался сбегать! — наигранно оскорбилась я, но под насмешливым взглядом охранника закруглилась с показухой и поинтересовалась: — Разве тебе не нужно гонорар забрать? Не зря ж ты с этой обгорелой головой носишься как шептун со скоропортящимся зельем для привередливого клиента.

Два точных удара — и еще одна луковица распалась на четвертинки, разбрызгивая капли едкого сока. В носу знакомо засвербело. Вздрагивающая от каждого звука Эона, решив встречать опасность лицом к лицу, вновь повернулась к нам.

— А что голова? — Верьян взялся за третью луковицу. — Заглянем по дороге в поместье Лешеро — сдадим барону за хорошую плату, заодно и путь до Моска срежем. А там, обозом, и до Умузбулара — рукой подать.

Я ничего не имела против Моска и озвучила свое согласие громким чихом. Некультурно вытерла ладони прямо о штаны и пододвинула поближе к себе одной рукой миску с плавающими в маринаде опятами, а другой — тарелку с картошкой. Эона продолжала сидеть не шелохнувшись, медитируя над пустой кружкой.

— Подруга, а ты чего как неродная? — Я пихнула девушку локтем. — Верьян тут угощает, а ты нос воротишь!

— Я угощаю?! — неподдельно изумился парень. — Размечтались! Каждый сам за себя платит.

— В таком случае трофеи этот каждый тоже пусть самостоятельно таскает — мы ему грузчиками не нанимались.

Верьян для порядка побухтел, что-то про прожорливых девиц на свою (а не астахову) голову, и благоразумно заткнулся. В ответ на мое заговорщицкое подмигивание воспрянувшая духом Эона широко улыбнулась и ловко увела у расстроенного наемника из-под носа самый большой ломоть хлеба. Знали бы мы, какой «приятный» вечер нас ожидает, не налегали бы так на угощение — поберегли бы фигуру и здоровье.

Дожидаясь ужина, отвратительно здоровый (на наш с подругой пристрастный взгляд) Верьян увлеченно возился со своим внушающим почтение оружейным арсеналом.

Как он только все это на себе прет, непонятно... Наемник поставил рядом с собой небольшую плошку с водой и начал выкладывать на промасленную тряпицу извлеченные из ножен кинжалы, пару метательных ножей, около десятка крошечных стрел, а также оружие убитых стражников — короткое копье и меч...

Непослушно кудрявятся у висков волосы, а в широко раскрытых, остекленевших глазах мутнеет светлеющее небо...

— Рель, а ты круг обережный не хочешь изобразить? — вдруг поинтересовалась, глядя в кружку, светловолосая.

— Что? — переспросила я, не в силах тотчас оторваться от страшных воспоминаний о прошлой ночи. — Что ты сказала?

— Оберег бы нарисовать, — неожиданно робко повторила просьбу девушка.

— А шаманский танец с бубном вокруг костра не сплясать?

— Чего-то не хочется.

— Круг был бы нелишним, — как бы между прочим согласился с Эоной наемник, берясь за точило и окуная его в плошку. — Мало ли...

Я неопределенно хмыкнула.

Мерный скрежет отдался нытьем в зубах, вынуждая поморщиться. Мысль о том, чтобы вставать и тащиться рисовать этот хмаров круг, меня как-то не вдохновила. Пусть мошкара, слетавшаяся на свет костра, нахально лезла в глаза, но выбираться из-под плаща в холодную темень не было ни малейшего желания. Желудок охотно со мной согласился, почти прекратив дергаться.