Прайд (СИ)

– Ты околдовал меня, – прошептала Зара, прижимаясь всё ближе и пряча лицо на моей груди, – ты обманул…

– Нет, – грустно ответил я, – я сдержал обещание.

– Это – совсем другое колдовство. Оно сильнее того, твоего.

Мы немного помолчали. Потом я поцеловал её в макушку и повёл вниз.

В беседке совсем ничего не изменилось, с прошлого раза: тот же коричневый полумрак и едва ощутимый аромат чего-то кисло-сладкого. Небольшой мягкий диванчик располагался так, что сидящему открывался вид на вход в беседку. Низенький столик всё ещё хранил книгу, которую я забыл здесь, прошлый раз.

Зара огляделась и вопросительно посмотрела на меня. Пришлось посадить её на диванчик.

– Наверное, нам всем троим, придётся спуститься под землю, – рассеянно заметил я и взяв книгу в руки, привалился плечом к металлической стойке входа, – иначе мы так никогда и не сможем пробраться в этот чёртов купол

– Ты пойдёшь вниз? – негромко спросила девушка и закрыла глаза, – ну да, для вас же это совсем не опасно.

– Вообще-то опасно, так же, как и для вас, – ответил я и открыл книгу, – но это – единственный способ добиться нужного результата.

– И тогда вы сможете уйти, – я не смотрел на неё, но в её голосе проскользнула лёгкая дрожь, – и всё, наконец, закончится. И я больше тебя никогда не увижу. А если встречу – то как врага, которого мы постараемся убить. А ты забудешь меня, с этой твоей кошкой. И другими.

– Знаешь, что это за место? – спросил я, ощутив внезапную судорогу, – это – личная беседка Акки, куда она приводила своих человеческих любовников. Лишь самых близких. Здесь она никогда не занималась любовью. Только сидела и слушала слова, которые они ей говорили. В основном, стихи.

Я открыл книгу и заглянул в неё.

Я – коленопреклонен,

Я – раздавлен и смятён,

Я – у ног твоих, богиня,

Утром, вечером и днём.

– Когда-то, я мог сочинять песни, – сказал я негромко, – точнее, нечто, внутри меня. Словно во мне был ещё кто-то, способный писать стихи и песни. Этот, кто-то, мог пожалеть человека, мог отругать меня, за отвратительный поступок. Он даже мог любить.

– И что с ним стало?

– Я его убил. Слушай:

Режет сердце, грудь пластает,

Рвёт забвение на части,

Словно древо прорастает,

Подступает, как несчастье.

Кожу, как огонь, сжигает,

В голове, набатом, бьётся,

Ничего не оставляет,

Ничего не остаётся…

– Его песни были смешными, – продолжал я, – в них было столько человеческого и порой мне начинало казаться, уж не был ли я, когда-то, человеком. Нелепая мысль…

Зара открыла глаза и пристально смотрела на меня. Что-то в её лице… Что-то, внутри меня… Я запутался и устал.

Стена, между нами, разбита на части,

Расколота, в брызги, рассыпалась, в прах,

Вцепились руками, в открытые ставни,

Два сердца, в двух разных мирах…

Девушка стремительно поднялась на ноги и подошла ко мне. Потом, осторожно отобрала книгу. Я не сопротивлялся. Она пролистала её. Раз. Другой. Там были одни чистые листы. Чей-то не начатый альбом, который я нашёл здесь. Зара отбросила его и прижалась ко мне, крепко охватив руками. Она вся дрожала.

– Тот человек, внутри тебя, – спросила она, наконец, подняв мокрое, от слёз, лицо, – он ведь не умер? Нет? Он ещё способен любить?

Мне никого не хотелось видеть, поэтому я сидел в заброшенной обсерватории, притаившейся в левом крыле основного здания. Как мне казалось, здесь меня никто не должен был найти. Я просто сидел и угрюмо смотрел на Ольгин медальон, лежащий на столе, передо мной. Галлюцинаций, как тогда – в клетке, я не ожидал, но мне чудилось, будто мёртвая кошка неподвижно стоит за моей спиной. Я просто видел ядовитую ухмылку, которая скользила по её губам. Ещё бы: то, чего не смогли сделать охотники в Сревенаге, успешно доделывал я сам. Я доламывал себя и никак не мог понять, почему так происходит. Почему сейчас? Почему именно со мной?

Ощущение постороннего присутствия становилось невыносимым. Я поднял медальон и посмотрел на золотую львиную голову.

– Почему? – глухо спросил я, – почему ты, тогда, не убила меня? У тебя было больше оснований, чтобы остаться жить…Как ты могла так облажаться?

– И давно ты начал разговаривать с покойниками?

Я сжал украшение в кулаке и недобро покосился на скалящегося Илью. Стало быть, чувства меня не обманывали и всё это время он стоял в дверях. Мило.

– Тебе-то, какое дело? – осведомился я, – уже три дня.

Илья обошёл стол, за которым сидел я и плюхнулся в кресло, напротив. На его ехидной физиономии я, к своему удивлению, заметил выражение, похожее на восхищение.

– Знаешь, – сказал он, покачивая головой, – иногда я размышлял, почему именно ты повелеваешь прайдом. Ты – примитивный, грубый, прямолинейный лев, не отличающийся особым умом. Не-ет, не перебивай, слушай. Всё, что есть у тебя – огромная сила и рефлексы, которых больше ни у кого нет. Так я раньше думал. Но только сейчас, сообразил, в чём дело. Ты способен принимать решения на уровне подсознания, иногда даже не понимая, о чём оно тебе толкует. Пока я анализирую обстановку и думаю, как поступать дальше, ты уже действуешь, принимая единственно верное решение.

– К чему вся эта пафосная ерунда? – спросил я, нахмурившись.

– Да к тому, что твоё подсознание уже подсказало тебе, всё необходимое, а ты зачем-то продолжаешь сопротивляться. Кстати, меня прислала Галя. Ей стало жалко нашего бравого предводителя, запутавшегося в своих чувствах. Она думает, ты ещё долго не сможешь догадаться.

– О чём? Не тяни!

– А, я буду! – он засмеялся и хлопнул ладонью по столу, – я буду перечислять основные пункты и посмотрю, когда ты догадаешься сам. Три дня назад ты получил, в подарок, симпатичную самку, которая, практически сразу и это совсем не удивительно, втрескалась в тебя, по самые уши. Что более странно, ты испытываешь к ней нечто похожее, но до сих пор, не переспал. Удивительно, но факт! Дальше. Три дня назад ты, за каким-то чёртом, начал играться Ольгиным медальоном и разговаривать с его покойной владелицей. Раньше, навыков медиума я за тобой не наблюдал. Хоть стой, хоть падай! А вот теперь кое-что интересное: как-то я проводил одно небольшое исследование и рассказал тебе о его результатах. Честно говоря, мне показалось, будто ты, как обычно, пропустил всё мимо ушей. Суть в том, что человеческие самки, которых мы трахаем, изменяются, даже если мы оставляем их в живых. Дело в энергетике. И если это нечто изменяется, обратить женщину становится невозможно. Кстати, тебе не кажется, что нас здесь маловато?..

Чтобы не доставлять засранцу дополнительного удовольствия, я не стал ничего говорить, а только вылетел наружу, подобно урагану. Боже, какой я был идиот! Во мне всё бурлило и пело. Чёрт, давай же быстрее! Этажи и переходы мелькали перед глазами, словно тени и сам я был тенью среди теней. Какой же глупец я был!

Я распахнул её дверь и вошёл. Горел ночник и Зара неподвижно лежала на кровати, укрывшись простынёй, по самый подбородок. В её глазах застыл испуг и ожидание, а грудь вздымалась так, словно она, недавно, убегала от чего-то кошмарного. Девушка медленно опустила покрывало, и я увидел на ней один из Галиных подарков: белое и воздушное, больше обнажающее, чем скрывающее. Меня ждали! Моё сердце пело. Нет, милая, не сегодня. И совсем не так.