Хроники Обетованного. Осиновая корона (СИ)

Точнее, почти все.

Леди Мора вздохнула, вытерла руки платком (придётся отдавать прачке) и, обмотав им ладонь, попыталась сдвинуть статую с места. Бесполезно. Одной не поднять, но выбросить эту гадость важно и нужно. Просто необходимо. Чем-то вне здравого смысла статуя напоминала Море безумных гостей, устроивших в замке безумную, под стать себе, осень. Тех, кто притащил сюда свои зеркала, звуки чужих языков, тёмное колдовство и (пик сумасшествия!) детёныша-дракона. А взамен забрал её дочь.

Она бегло, с опытным хозяйским прицелом осмотрела чердак. Мешки мусора - щепок, сломанных стульев, свитков с выцветшими чернилами, старомодных изношенных платьев, женских туфель и мужских бриджей - скучковались в углу, у двери; не осталось ничего лишнего, кроме пыли на полу и злополучной статуи. Пыль выметет Савия, а вот вынести статую должен кто-нибудь из мужчин... Да. Во-первых, у служанки не хватит сил, а во-вторых, Мора давно подозревала, что эта вертушка всё-таки понесла ребёнка от Эвиарта. А может, от старшего сына конюха. Или псаря. Или от менестреля по прозвищу Лис, который поглядывал на неё (от Моры никогда не скрывались такие вещи), будто на кусок мяса.

Нет, в общем-то, никакой разницы. Раньше Мора выгнала бы из замка любую опозоренную девушку или упросила бы старого лорда сделать это, но сейчас не приходится придираться. По всему Ти'аргу бесчинствуют бунтари: говорят, на их счету уже несколько боёв с рыцарями наместника, да и жертвы из числа приезжих альсунгцев прибавляются и прибавляются. Только вчера леди Мора сожгла второе письмо от лорда Иггита Р'тали - сожгла не прочитав, в отличие от первого. Она уже знала, что представляет собой этот тип и его сторонники, на что они подбивают честных людей.

Чепуха. Абслютная чепуха. Мору, откровенно говоря, нисколько не занимало, кто будет править королевством - альсунгец или ти'аргец. А уж рисковать для этого своей жизнью, своим благополучием - рисковать искренне и бездумно, не потому, что так принято, не из приличия изображая скорбь... Это было выше её понимания. Точнее, ниже: эти мальчишки просто не ведают, что творят. Во всей их с Уной истории - запутанной и обидной, как затяжная болезнь, - Мора винила себя лишь в том, что не проверила всё досконально, прежде чем устроить помолвку с Риартом Каннерти. Если бы она знала, что за крамольные мысли он вынашивал - хотя бы половину из них, - всё сложилось бы иначе. Почему-то она не сомневалась, что нашла бы Уне мужа получше, та бы остепенилась и начала, наконец, вести нормальную жизнь. Да и дубине Горо не пришлось бы умирать, чтобы защитить их.

А главное - Уна не встретилась бы с Отражениями.

Но в пережёвывании всяческих бы нет никакого проку. Мора давно, ещё в первые годы брака, усвоила это и предпочитала страдать о настоящем, а не о прошлом.

Статуя же была воплощённым прошлым.

В чётких, немного громоздких чертах женщины застыл какой-то немой вопрос - живая мысль, обращённая в вечность. Казалось, сейчас она приоткроет белый рот и задаст его. Белым языком, глядя в никуда белыми глазами под тяжёлыми веками. Зашевелятся кудри, уложенные в пучок (и как можно столь тонко вырезать каждый локон?), приподнимется грудь под тонким задрапированным одеянием... Что верно, то верно: кезоррианцы не знают себе равных в воссоздании складок на одежде, ногтей, мелких изъянов кожи.

О бездна, эта женщина словно живее её самой. Вглядевшись в мрамор, леди Мора невольно попятилась. Какое мерзкое чувство.

Мерзкое?..

Кто это - знатная чара, мудрая богиня (Мора забыла её имя - кажется, Велго), какая-нибудь поэтесса? Серьёзной разницы не было, но безымянность усиливала страх. К тому же статуя была выше Моры почти на голову, и это подавляло. Придавливало к земле.

Наверное, Уне понравился бы этот заброшенный кусок камня. Уне и её родному отцу. Тот вообще, наверное, плакал бы от восторга внутри, сохраняя снаружи полное равнодушие.

Мора одёрнула платье - своё любимое, цвета фиалки. Откуда такие мысли? Она давно не думала об Альене Тоури, а в последние недели приучила себя - отчасти - поменьше думать об Уне. Уна приняла решение. Она предала свою мать, её любовь и заботу; кто теперь ей указ, кто сторож? Пусть поступает, как хочет.

Чепуха, трижды чепуха. Вздор.

Надо позвать Бри. В Кинбралане, пожалуй, нет другого человека, достаточно сильного и плечистого, чтобы выбросить непостижимую статую и расколоть её на куски.

Леди Мора ещё раз взглянула в белое, мертвенно осмысленное лицо. Ей вдруг почудилось, что статуя похожа на Уну.

Какая чушь. Трижды чушь. Всё дело - в блёклом свете из чердачного окошка. В дождях осени. В материнской тревоге и женской хандре.

Спускаясь по витой лестнице, Мора поднесла к носу запястье и вдохнула запах собственной кожи - всё ещё (или пока ещё?) гладкой, с нежным розоватым отливом. Шиповник с мятой и терпкими нотками мёда. Успокаивает. Одно из масел, подаренных Шун-Ди.

Леди Море хотелось бы иметь в запасе побольше его благовоний (всё-таки жаль, что Кинбралан стоит в забытой богами глуши), но при этом никогда не видеть самого Шун-Ди. Нет совершенства в Обетованном, действительно.

Мать Бри она нашла на кухне: та запекала тыкву к ужину, смахивая пот с пухлого лица. Прикормленный котёнок, изрядно подросший за лето, лизал сливки у её ног; леди Мора, брезгливо вздрогнув, замахнулась на него, и тварь сгинула. Не хватало ещё жевать тыкву с клочками шерсти...

- Миледи, - кухарка присела в реверансе. Вышел он неуклюже: возраст не тот, да и восемь родов (все дети, кроме Бри, умерли во младенчестве) дают о себе знать. - Что Вам угодно?

- Бриан, - леди Мора сказала это со всей возможной небрежностью. Слуги не должны почувствовать, что хозяева действительно нуждаются в них; она никогда не забывала об этом. - Три дня назад я выпустила твоего сына из-под ареста. Где он сейчас?

Кухарка часто заморгала.

- Так он уехал, миледи. Ещё вчера.

- Уехал без позволения? - бровь леди Моры поползла вверх - и страх, с которым кухарка следила за этой бровью, потешил её тщеславие. - Куда же?

- В Делг, миледи. Капусты и моркови купить, ничего такого, - кухарка осклабилась; у неё не было двух передних зубов. Сломанная, как всё в Кинбралане. - Не сегодня, так завтра вернётся, ежели боги не разгневаются.

Опять и опять объяснять очевидное... Мора сцепила зубы. Усталая и раздражённая, она едва сдерживалась, чтобы не накричать на кухарку.

- Он должен быть здесь, когда нужен мне. Всегда.

- Да, миледи.

- Слуги не покидают замок без моего разрешения.

- Конечно, миледи. Может, позвать Гроальва? Или Эрка?

Младший сын псаря, семилетний мальчишка, и привратник, которому ревматизм всю осень не даёт встать с постели. Сомнительные помощники.

- Мне нужен именно твой сын, Ильда. Пошли его ко мне, когда...

Мора внезапно умолкла, глядя в разводы дождя на запотевшем окне кухни. За шкафом с посудой испуганно скрёбся котёнок. Где-то над горами рыкнул и сразу же застенчиво умолк гром.

Бри уехал вовсе не за овощами в Делг. Он сбежал.

Сбежал либо к наместнику Велдакиру, либо к тем, кого лорд Иггит Р'тали зовёт братьями, крестьяне - коронниками, а сама она - чудаками, обделёнными разумом. Первый вариант ещё можно пережить, но второй...

Поражение. Новое поражение. Ничего страшного, впрочем: леди Мора привыкла к ним. Ей всего-то суждено подыхать в одиночестве, вместе с этим проклятым замком. Иногда ей казалось - он развалится в тот миг, когда она испустит последний вздох.

Даже если Уна погибнет, это будет не на её совести.

И - на её. Всегда, всегда, всегда. Неизбежно, как смерть и продолжение Великой войны. Как ржавь, разъедающая железо.

- Ничего, Ильда. Забудь. Пойду поищу Эвиарта.

Он, конечно же, снова примется ныть, что ещё не оправился от раны и не может поднимать тяжести, - но надо же, разнообразия ради, поступать так, как следует.

Мора подумала, что этой ночью Эвиарт любой ценой постучится уже не в спальню Савии... И эта мысль, вопреки всему, заставила её улыбнуться.