Пещера Черного Льда

— Клановые земли, — тихо сказал Райф.

Aш посмотрела на него. Окруженный вихрями снега, он крепко держал поводья Лося — вот таким же он был, когда натягивал лук.

— Да, — сказал Ангус. — Это виды Бладда, Дхуна и Черного Града. Этот камень добывали и обрабатывали сулльские каменщики — на всех их воротах изображаются лежащие за ними земли.

Райф промолчал. Аш наблюдала за ним, пока они продвигались к воротам в очереди желающих покинуть город. Он ни разу больше не посмотрел на ворота.

Впереди них стояли крестьянка с собакой и ручной тележкой и старый зверолов в невыносимо вонючем кроличьем полушубке. Двое стражей с Тремя Слезами на груди никому не препятствовали проходить. Аш думала, что Ангус обрадуется, выйдя за ворота, но не заметила в нем никакого облегчения. Чего же он боится? — подумала она, когда он оглянулся на город в последний раз.

За городскими стенами буря бушевала вовсю. Глаза и рот Аш забило снегом, не успела она выехать из ворот, и пришлось завязать лисий капюшон так туго, что мир теперь виделся ей в узкую щель, отороченную серым мехом. Северная дорога тянулась впереди прямая как стрела и широкая — по ней могли проехать в ряд четыре повозки. Земли Иль-Глэйва с крепкими хозяйствами, хорошо укрепленными фортами и деревушками простирались до горизонта, занесенные снегом. Все было белым, даже небо. Чернели только трубы и дымовые отверстия на крышах крестьянских домов.

Ангус сел на коня и быстрым шагом двинулся на север.

Снег летел навстречу лошадям, и сумерки надвинулись с юга рано, как вторая буря. Ветер с приходом темноты улегся, и похолодание предвещало мороз. Аш съежилась в седле, чувствуя каждую прореху и неплотный шов. Холод сидел в груди, как болезнь, дыхание, оседая на капюшоне, превращалось в лед. Огни придорожных таверн манили, но Ангус не выказывал желания остановиться. От запаха дочерна зажаренного мяса и лука, витающего над дорогой, у Аш текли слюни и урчало в животе. Часы шли один за другим, но Ангус все никак не устраивал привала.

Аш терпела мучения от ноющих ляжек, закоченевших пальцев, потрескавшихся губ и желания облегчиться. Поглядывая на беззвездное небо, она прикидывала, далеко ли еще до рассвета. Ей думалось, что Ангус намерен ехать так всю ночь.

Наконец Райф сказал Ангусу что-то, чего Аш не слышала. Они пошептались, и Ангус покачал головой, а Райф грозным тихим басом упомянул ее имя. Ангус напрягся было, но тут же успокоился, оглянулся на нее и сказал:

— Ладно, от короткой остановки вреда не будет.

Аш постаралась не выказать своего облегчения.

Они проехали мимо огней ближней деревни до места, где лес, по мнению Ангуса, был достаточно густ, и остановились в роще чернокаменных сосен. Снегурка обрадовалась случаю сойти с дороги и принялась вынюхивать что-то под снегом. Аш посмотрела вдаль сквозь верхушки сосен. На темном северном небосклоне выделялись еще более черные зубчатые вершины.

— Горькие холмы, — сказал Ангус, притопывая сапогами по снегу. — За ними начинаются земли Ганмиддиша, Баннена и Крозера.

Услышав это, Аш поняла, что он за ней наблюдает. Неужели он всегда так печется о ней, что видит, куда устремлен ее взгляд? Она молча спешилась, не желая наводить Ангуса на разговор о кланах. Что-то подсказывало ей, что Райфу это будет неприятно.

— В иные дни, посмотрев на северо-восток, можно увидеть свет над холмами. В клане Ганмиддиш есть башня — не знаю уж, как они умудрились ее построить, — и на ее вершине зажигают огонь, видный всему Северу.

Аш взглянула на Райфа. Он слез с Лося и очищал ему нос и рот. Он не подал виду, что слышал слова Ангуса, но в этом сосновом чертоге все звуки были хорошо слышны.

Ангус стал насыпать в торбы овес.

— В последний раз я видел на башне огонь, когда умер старый вождь Орк Ганмиддиш. Они полили дрова магмой, чтобы сделать пламя белым.

Краем глаза Аш заметила, как рука Райфа потянулась к запечатанному серебром рогу, который он носил на поясе, и поняла, что это знак уважения. Ангус, наверно, тоже заметил этот жест, потому что не стал больше говорить ни о башне, ни о кланах, а принялся обносить лошадей овсом и талой водой.

Аш потопала ногами, чтобы согреть их. Райф раздал всем еду — квадратные овсяные хлебцы, сильно крошащийся белый сыр, холодную черную ветчину, твердые яблоки и выдохшееся пиво. Они ели, сидя на поваленной бурей сосне, и это был настоящий пир. Ангус присоединился к ним на середине трапезы и с удовольствием поглотил все, кроме пива.

— Ну уж нет, — заявил он, стукнув себя в грудь. — Я пил теплое пиво, холодное пиво, пиво с овсом, яйцами и железными опилками, но эту гадость я пить не буду. Надо же где-то провести черту.

Все охотно посмеялись. Ангус пустил по кругу кроличью фляжку, настояв, чтобы и Аш, и Райф выпили немного «для сугрева». Аш послушалась, хотя содержимое напоминало ей лампадное масло и пахло гнилым деревом.

— Березовка, — пояснил Ангус, когда Аш утерла заслезившиеся глаза. — Там на дне лежит завиток бересты. Теперь ты у нас вырастешь высотой с дерево... а может, толщиной, не помню.

Аш усмехнулась. Невозможно было не любить Ангуса Лока. Отдав ему фляжку, она встала и отряхнула с юбки снег.

— Пойду прогуляюсь немного.

— Я с тобой, — дернулся Райф.

— Пожалуй, нашей девочке лучше погулять одной, — удержал его Ангус.

Райф пришел в недоумение, но тут же смекнул, в чем дело, и плюхнулся обратно на бревно.

Ангус подмигнул Аш своими медными глазами.

— Ступай и позови нас, если что.

Аш удалилась, так и не поняв, неловко ей или смешно. Ангус Лок много чего знал о девушках.

Забравшись в гущу кизила, она облегчилась. Завязки новых одежек досаждали ей, поскольку плохо повиновались одеревеневшим пальцам. Когда она вернулась, Ангус и Райф уже сидели на конях, готовые ехать дальше. Торбы и ведра из свиной кожи упаковали, и от их недавней трапезы не осталось следов, кроме бурых яблочных огрызков на снегу.

Снегурка не проявляла признаков усталости и стояла спокойно, пока Аш садилась на нее. Аш решила не показывать, как устала сама, и держалась в седле прямо, когда они тронулись по лесу на север. Со временем они выбрались на звериную тропу, ведущую на запад, и Ангус охотно воспользовался его. Они ехали мимо заброшенных крестьянских домов, замерзших ручьев и повитых туманом лесов довольно долго, а потом Ангус, к общему удивлению, скомандовал остановку.

Повернувшись на восток, он привстал на стременах, и оглянулся на тропу, по которой они только что ехали.

— Мне доводилось запутывать следы и получше, ну да ничего, сойдет. — Он послал гнедого вперед. — Давно пора заехать домой.

35

НАХОДКИ

Собаки Миды Неутомимой откопали замерзший труп ворона из-под двух футов обледеневшего снега. Она тропила норку на свежем снегу в девятнадцати лигах к востоку от Сердца, когда ее псы вдруг начали рыть яму в сугробе. Мида промышляла на высоком плоскогорье под названием Стариково Ребро вот уже пятьдесят лет и сразу предположила, что под снегом нет ничего, кроме камня.

Она собралась уже отозвать собак. Ее путь лежал через высохший ручей на густо поросший ивами и ельником берег, где, как она знала, жила самка с тремя детенышами. Но собаки очень уж рьяно копали: может, там тушка? Иногда самки отрывали норкам-самцам лапы и детородные органы и бросали их на погибель. Замороженная и окровавленная шкурка на шубу, конечно, не годится, но ее можно отмыть на подкладку для перчаток, охотничьей сумки или капюшона. Поэтому можно и погодить немного.

Мида сунула в рот кусочек бересты и стала ждать, когда собаки что-то отроют. Мужчины-охотники презирали эту породу за мелкоту и недостаток мозгов, но когти у этих малявок были такие крепкие и острые, что Мида и после пятидесяти лет общения с ними оберегала от них лицо. Мозгами они и правда не могли похвалиться, но Мида давно убедилась, что маленький ум, сосредоточенный на чем-то одном, порой добивается лучших успехов, чем большой, раздираемый многими мыслями.