Оракул

Сотник усердно водил пальцем по пергаменту, который подсунул ему вспотевший клерк.

— Гм... его избили за пьянство. Его нашли в винном погребе Архона. Точнее, в том, что от него осталось; он выпил все, что только смог отыскать.

— С благословения старика, да возлюбит его Бог, — проворчал Орфет.

— И это все?

Офицер облизал губы.

— Да. Но все слуги Архона...

Сетис понял, что пора уходить. Мирани поднялась со стула.

— Ты пойдешь со мной, — тихо сказала она музыканту. — Тебя призвали для службы в Храме. Понятно?

Он угрюмо покосился на нее.

— Понятно, госпожа.

— Спасибо. — Она кивнула сотнику и вышла. Орфет неверным шагом поплелся следом, но Сетис не успел уйти: сотник схватил его за плечо.

— Что я скажу Аргелину?! Пятая камера — особенная...

— Чем?

— Они должны лечь в могилу Архона.

— Одним больше, одним меньше...

Сотник поежился.

— Если Аргелин узнает...

— Выпутаешься, — успокоил его Сетис. — Расскажи ему о девчонке, пусть сам разбирается. Я слыхал, он с Гласительницей на короткой ноге.

И он торопливо вышел, сбежал по широкой лестнице.

На улице палило солнце. Жара обрушилась на него, как стена, белое сияние моря резало глаза. В воздухе стоял портовый гомон и оглушающая вонь гниющей рыбы. Между домами, высоко над головой, с пронзительными криками носились толстые чайки.

Девушка и толстяк затерялись в толпе. Он кинулся следом, свернул за угол и был сбит с ног ударом увесистого кулака. Могучая рука схватила его за шиворот и больно впечатала в стену.

На него испуганно смотрела Мирани.

— Мне нужно знать, где ты живешь, — прорычал Орфет. — Немедленно!

Она слышит то, чего не ожидала услышать

Дверь им открыл худощавый человек с изможденным лицом. Орфет оттолкнул его, вошел, быстро откинул занавеси у входа в три тесные комнатушки, заглянул в каждую, потом торопливо осмотрел пристройки и внутренний дворик, где в тени сидела, лениво играя с финиковыми косточками, маленькая девочка.

— В чем дело? — спросил худощавый. Мирани решила, что это, наверное, отец Сетиса. Внезапно на нее нахлынула чудовищная усталость и ужас перед тем, что она сделала; она без сил рухнула на шаткий стул. Девочка слабо улыбнулась.

— Заткнись! — Орфет тоже сел. — Принеси воды. — Его голос звучал хрипло.

Мирани заметила, что Сетис кивнул; отец неохотно подошел к амфоре, стоявшей на подставке в самом прохладном углу комнаты, принес полную чашку, и Орфет жадно выпил ее залпом, проливая крупные капли на заляпанную тунику, потом нетерпеливо взмахнул чашкой, требуя еще.

Все ждали, когда он напьется. Казалось, никто не смеет заговорить первым. Маленькие глазки музыканта настороженно бегали по сторонам; наконец, утолив жажду, он с глубоким вздохом отер рот и громко рыгнул. Потом осторожно поставил чашку на запачканный стол. Руки у него были пухлые.

— Ну? Что это еще придумал Аргелин?! Чтобы вместо него я говорил с каким-то жалким бумагомаракой? Ему, видать, солнце голову напекло. — Он презрительно махнул рукой. — А ты кто такая? Делаешь вид, что ты одна из Девятерых? Не могли, что ль, найти такую, чтобы играла поубедительнее?..

Мирани прикусила ноготь.

— Верно, — тихо произнесла она.

Сетис стоял, прижимая к себе Телию.

— Она действительно жрица. Носительница, — сказал он.

Орфет фыркнул.

— Это правда. — Сетис поглядел на отца, тот подошел и увел маленькую девочку в соседнюю комнату. Мирани заметила, какими яростными взглядами обменялись отец и сын. Потом Сетис сел, но, не успел он заговорить, как она тихо сказала:

— Я пришла за тобой, потому что так велел Архон. Написал в записке. Сказал, ты все знаешь.

Толстяк облизал губы, долго и пристально смотрел на нее и наконец спросил:

— Знаю о чем?!

— О... — Она виновато взглянула на Сетиса. — О предательстве.

В лице музыканта что-то дрогнуло, взгляд снова стал настороженным.

— Он тебе написал?

— Передал записку. В день своей смерти.

— Где она?

— Я ее сожгла. — Она горестно пожала плечами. — Почти всю. Боюсь, кто-то мог прочесть обрывки.

— Значит, доказательств у тебя нет...

— Нет. Но я одна из Девятерых. Пока еще. Не знаю, что со мной будет, когда узнают, что я сделала. — Вид у девушки был такой испуганный, что Сетису стало ее жалко. Он вышел, принес воды ей и себе. Принимая чашку из его рук, она робко улыбнулась.

— Спасибо.

Музыкант внимательно смотрел на них.

— А это кто такой? Ты ему доверяешь?

Мирани вздохнула.

— Я его плохо знаю, но...

— Тогда я пошел. — Орфет встал. Сетис не шелохнулся.

— Я и так уже слишком много знаю, — спокойно сказал он. — И если Аргелин узнает, что ты сбежал, и если ты действительно такая важная птица, он пошлет за тобой стражу. Здесь тебе безопаснее.

— Пожалуйста, — взмолилась Мирани. — Сядь! — Музыкант ужасал ее; ей казалось, что она выпустила на свободу необузданного демона, ввязалась в дело, к которому не должна была и близко подходить. Словно прочитав ее мысли, Орфет усмехнулся.

И медленно сел. Комнату затопила тишина. Жужжали мухи, суетливо гудела над мелкими синими цветками какого-то ароматного растения в горшке полосатая пчела. С улицы доносился несмолкаемый гул и гомон Порта Зной стоял испепеляющий; яростное солнце обжигало руки Мирани, по лбу стекла тонкая струйка пота. Она передвинула кресло в тень.

— Ты и есть девушка с Милоса? — внезапно спросил музыкант.

— Да. В записке...

— Он тоже оттуда. Без конца говорил о доме, очень хотел вернуться. Но его держали в роскошной золотой клетке. Всю жизнь его душили, исполняли каждый каприз, давали все, что он пожелает. Кроме свободы. — Голос его стал тихим, усталым. Потом он сказал: — Бог свидетель, я любил старика. Мы с ним частенько пили и беседовали, засиживались за полночь. Он мне рассказал о том, как его нашли, когда ему было всего десять лет, как мама купила ему новые одежды и хвасталась всей деревне, что ее сын — Архон, а потом ему ни разу не разрешили поговорить с ней. Ни разу! Иногда он замечал ее в толпе. Сквозь прорези в маске. Десятилетний мальчик. — Он грустно пожал плечами. — У вас есть что поесть? Вино?

— Позже. — Сетис подался вперед. — Как ты сумел поговорить с ним? Ему запрещено...

— Никто не может молчать шестьдесят лет подряд. — Орфет горько усмехнулся. — Ты бы, писака, и шести недель не протянул. Когда я попал во дворец, он был Архоном уже пятьдесят лет. Эти годы не прошли для него даром; он стал чудаковатым, состарился раньше времени. Но он любил музыку. А я умею играть, как вы верно заметили, госпожа. Поэтому я играл для него далеко за полночь, когда все уже спали. Ему было все равно — что день, что ночь. Он потерял ритм. Ел, и спал, и бродил по комнатам, когда заблагорасудится. Как-никак, внутри у него был Бог...

Полдень давно миновал. Внезапно Мирани вспомнила о церемонии; тело Архона уже лежало в Доме Музыки, и ей надо было вернуться до темноты.

— Сейчас они играют для него, — прошептала она.

— Я играл не так. — Орфет поскреб щетину на подбородке, сплюнул на пол и сказал: — Если бы я мог вам доверять...

— Мы привели тебя сюда.

— А я не знаю, зачем. — Мирани нетерпеливо встряхнула головой.

— Потому что он так велел! Потому что будет новый Архон, и мы должны быть уверены, что он избран Богом, а не...

Он кивнул.

— А не Аргелином. Понятно. — Бросив на Сетиса полный сомнения взгляд, музыкант сложил руки на груди. — Правильно. Он знал, что его убьют. Ждал этого. Он начал узнавать об их планах, слишком глубоко вникал в налоги, интересовался ходом дел, тем, как Аргелин берет взятки у богатых и тиранит бедных. Я советовал ему помалкивать, но он послал за Аргелином. Они поспорили. Я слышал, как генерал сказал: «Что ты можешь сделать против меня, старик? Даже Бог должен знать свое место».

Сетис похолодел.