Дорога на Киев (фрагмент)

— Худо дело. — Я рассказал Даниле о том, что увидел. — С той стороны, если постараться, выдернуть решетку можно.

— Стало быть, будем думать, как попасть на ту сторону.

Он подошел к двери и стал барабанить ногой. Ответ оказался неожиданным: окно закрыли мягкие сапоги степняка.

— Чито стучишь? Конязь сказала до утра сидеть, думать.

Мы едва успели броситься в угол на солому, но потом я подумал, что при ярком дневном свете разглядеть, что мы освободились от пут, почти невозможно.

— Пить хочишь?

— Давай, — буркнул Данило.

— На!

Раздалось журчание и в оконце потекла дурно пахнущая струйка — хорошо что на нас не попал. На дворе захохотали — «шутка» степняка понравилась.

Данило зашипел от бессильной злости, да и у меня кулаки зачесались.

— До того, как они меня убьют, я их десятка два голыми руками передушу!

— Им тебя убивать нельзя.

— Тем более.

Мы уселись в угол и проговорили до вечера. Данило рассказывал о своих походах и подвигах, а мне и рассказать было нечего, я сидел и внимал. Бабка говорила, что умный человек все время учится, даже когда слушает. Я себя умным не считал, но слушать других любил. Когда надоедало, выходили в центр нашей ямы и начинали бороться. Один раз я даже положил его, наверное потому что Даниле было не до борьбы, я это чувствовал.

Ни еды, ни воды нам так и не принесли. Пару раз в окно заглядывал давешний тюремщик, издевался, а когда я пообещал, что самолично вырву и скормлю собакам то, из чего он нам воды налил, рассердился:

— Русская свинья! Я твою маму…

— Был ты моим папой, я бы тебя еще в колыбели задушил!

— Буду воеводой у здешнего князя — первого тебя на кол посажу! — пообещал Данило.

Видимо, такая возможность тюремщику пришлась не по душе, потому что он, ругаясь, отошел.

— Силу за собой чувствует, мразь. Мне бы с ним в чистом поле встретиться, я его одним мизинцем…

Я посмотрел на его сжатые до хруста кулаки-кувалды и ни на секунду не усомнился, что будь Данило даже с одним мизинцем, от степняка осталось бы мокрое место.

Прошло время, на дворе стемнело, говор и шаги стали утихать. Когда мы почти потеряли надежду, в оконце кто-то поскребся.

— Тихо! — послышался шепот Всеслава. — В тереме пируют, но во дворе все равно стража стоит.

— Где?

— У ворот, у крыльца и дворы обходят.

— Эх, меда бы сейчас? — мечтательно вздохнул Данило.

— Нашел время! У посадника перед смертью попросишь, — зашипел я на него.

— Да не нам, чудило, а страже подсунуть.

В окне я видел только силуэт Всеслава, но почувствовал, как он усмехнулся.

— Не один ты такой умный. Я бочонок уже выкатил. Как Медведица опрокидываться начнет — приду снова, а пока держите…

Мы услышали, как что-то звякнуло о пол. В свете звезд, пробивавшемся в темницу, различили пару ножей и короткий меч, какими нас загоняли стражники. Я подумал, что его хозяин наверняка спит где-нибудь в амбаре… вечным сном. Ножи были швыряльные, такими дед Еремей учил меня попадать в цель и своего достиг: я с сорока шагов вонзал нож в тонкую березку и промахивался один раз из ста.

— Умеешь ими пользоваться? — спросил Данило, увидев, как я привычно примеряю их к руке.

— Еще бы!

Мы прижались к стене в ожидании Всеслава. Сердце у меня стучало так, что, наверное, его было слышно в Киеве. Мой соратник был спокоен. Я ему позавидовал. Через некоторое время во дворе раздались ленивые шаги. Неожиданно они остановились.

— Во! — раздался тихий возглас. — Волобуй, гляди, чего я нашел!

— Похоже на мед, — немного погодя удивленно отозвался второй голос. — Вареный, — произнес разочарованно и еще через минуту добавил: — Но крепкий!

— Дай попробовать!

— А вдруг князь узнает?

— Мы ему не скажем, — хихикнул первый.

Послышалось продолжительное бульканье.

— Ух, хорошо-о-о…

— Ну-ка дай мне.

Снова бульканье.

— Да-а, хорошо-о-о…А не пойти ли нам отдохнуть в амбар?

— Думаешь, не хватятся?

— Куда им! И давай Коваля позовем, он мне давеча похмелиться дал.

— Ну да, Коваля! Он сам все выпьет, нам не достанется, — обиженно протянул первый.

— Не жмись, тут на десятерых хватит, берись за бочонок — приказал Волобуй.

Кряхтенье, нетвердые шаги — и все стихло. Мы с Данилой с облегчением перевели дух. Прошла, как мне показалось, целая вечность. Все было тихо. А вдруг Всеслава схватили? Или ему что-то помешало, и утром нам предстоит закончить жизнь в битве с княжескими воинами? Я так пристально вслушивался и вглядывался в темноту, что мне уже стало мерещиться розоватое сияние за виднокраем.

Всеслав появился не там, где мы его ждали. Раздался негромкий стук засова и дверь, скрипя, отворилась. Стоящую в проходе черную фигуру я сначала не узнал. Калика был не в балахоне, а в кольчуге, поверх которой надел волчью душегрейку мехом наружу. На шее, тем не менее, оставил многопудовые вериги.

— Решил перейти в воинское сословие? — поинтересовался Данило.

— Некогда разговаривать, — прошептал Всеслав. — У нас немного времени.

Я выскочил в узкий проход, едва освещавшийся пылавшим вдалеке. За мной затопали сапоги Данилы.

— Да тише ты, — совсем не тихо рявкнул на него калика.

— Все одно все перепились. Пошли, — ответил тот, но топать стал потише.

Мы крались тесными переходами, где Даниле, чтобы пройти, приходилось поворачиваться чуть ли не боком, а Всеслав неслышной тенью замирал перед каждым поворотом. Мы поднялись на пару пролетов и калика, выглянув за угол, сделал нам знак остановиться. Перед расписной дверью сидел стражник с баклажкой. Судя по запаху, пил он совсем не воду.

Всеслав легко разогнул массивное звено висевшей на шее цепи и шепотом позвал:

— Эй!

Стражник перевел бессмысленный взор на нас, и в этот миг тяжелое железное звено с глухим стуком попало ему в лоб. Он завел глаза к потолку и сполз по стене на пол.

— Это покои посадника, — шепнул Всеслав.

Данило понимающе кивнул и, перешагнув через стражника, попробовал открыть. Заперто.

— Будем вышибать.

Я понял, чего они хотят и осторожно спросил:

— А может лучше просто скажем князю Владимиру?