Божественные игры (СИ)

Я удивлённо поворачиваюсь.

― Ты никогда не говорила об этом…

― Да, я не люблю рассказывать о своём прошлом… Мой отец никогда не хотел такого «ненормального» ребёнка, как я. Но полубоги должны воспитываться своими родителями людьми. Позднее у отца появилась жена и нормальные дети. Он даже не скрывал, что я для него обуза. Тогда я решила сбежать, и Талия пошла со мной. Вскоре нас нашли сатиры и привели в лагерь.

Я целиком сосредотачиваюсь на разговоре и сразу забываю о своей вспышке гнева. Тихая грусть Аннабет, подобно волне, смыла из моей души всю злость.

― Значит, ты хотела как лучше, а получилось только ещё хуже?

― Так получилось бы в любом случае. Но я никогда не жалела, что ушла из дому.

Откровения Аннабет заставляют меня задуматься. Мне становится стыдно за свои неконтролируемые эмоции. У меня хотя бы было счастливое детство, любящая и заботливая мама, а у неё… Аннабет сейчас гораздо хуже, и я не должен вести себя так эгоистично.

Разговор сам собой умолкает: слова сожаления выглядели бы сейчас бессмысленными и ненужными, мы просто находим утешение в присутствии друг друга. Но, кажется, мы всё-таки засиделись: как бы слегка убаюканная грусть не перешла в уныние. Я поднимаюсь и протягиваю руку Аннабет, которую она охотно принимает. Так, взявшись за руки, мы возвращаемся к изначальному месту нашей стоянки. И мне абсолютно наплевать на то, как мы сейчас смотримся. Что действительно важно, так это дать почувствовать Аннабет, что она не сама в этой жестокой схватке со Смертью.

Покинутое дерево, хранящее следы моей ненависти, остаётся позади.

На следующее утро мы поднимаемся довольно поздно: спешить ведь по сути некуда, и к тому же кто спит, тот есть не хочет. Но зато мы в кои-то веки более-менее нормально выспались.

― Ну что, идём? ― после скудного завтрака я подхожу к Аннабет, сидящей по-турецки на земле и перебирающей наши запасы.

― Куда? ― девушка на минуту прекращает своё занятие и поднимает на меня заинтересованный взгляд.

Я пожимаю плечами так непринуждённо, словно мы только что вышли на прогулку, а не торчим на арене вот уже который день, находясь в постоянной смертельной опасности.

― Куда-нибудь.

Аннабет недоверчиво смотрит на меня, но потом одним движением застёгивает молнию рюкзака и с моей помощью встаёт с земли.

― Идём.

Мы выбираем произвольное направление. Какой смысл в целеустремлённости, если мы не знаем ни расположения наших врагов, но того, где могут находиться другие ловушки и полезные дары. Тут важно другое: нельзя ни на минуту раскисать, нужно продолжать бороться и если даже не знаешь, что делать, не сидеть сложа руки. Я начинаю понимать, что стремление к жизни ― это одно из главных правил, приближающих к победе. Ты можешь быть хоть самым умным и сильным, но если пал духом ― всё, пиши пропало!

― Хотя знаешь что… ― озарённый догадкой, останавливаюсь я. ― У меня появилась идея. Давай попробуем отыскать тот родник?

Эта мысль посетила меня не случайно: этот некончающийся полуголод и полужажда заметно подтачивают мои силы. Но если с первым пока ничего нельзя поделать, то второе ещё можно исправить, и ради этого я готов рискнуть!

― Ты, кажется, говорил, что он занят, ― напоминает мне Аннабет.

― Был занят! А если сейчас уже нет? ― эта идея завладела мной настолько, что я уже сомневаюсь в существовании аргумента, способного меня остановить.

Но Аннабет и не стремится меня отговаривать. Взвесив на одной чаше воображаемых весов возможный риск, а на другой ― предполагаемую пользу, она пожимает плечами и согласно кивает.

― И куда нам идти?

― Я пока ещё не определил… ― я озадаченно осматриваю окружающее нас зелёное однообразие.

Аннабет обречённо вздыхает, но вместе со мной принимает участие в определении нужного направления. В итоге нам кажется, что мы нашли его. Во всяком случае, выбранное нами направление наиболее вероятное. Условившись соблюдать осторожность, мы отправляемся попытать удачу.

Встретившуюся нам на пути земляничную полянку Аннабет обнаруживает первой, едва не наступив на прикрытый бархатными листочками кустик с россыпью красных ягод. Разумеется, мы её без внимания не оставляем. Сорванные ягоды мы кладём себе прямо в рот ― всё равно их слишком мало, чтобы делать запасы, нам и так еле хватает по горсточке. Чувства сытости они нам, конечно, не приносят, скорее, ещё больше распаляют аппетит, но зато их кисловато-сладкий вкус навевает приятные воспоминания. Жаль только, лакомство кончилось слишком быстро… Обшарив всю полянку до последнего кустика, мы продолжаем путь.

А спустя ещё час мы находим заветный родник. И, главное, поблизости ― ни души, уж теперь я не дам себя обмануть! Оказывается, мы можем гордиться своим умением ориентироваться на местности. Правда, если бы мы забрали ещё чуть влево, то могли бы попросту пройти мимо, но это всё пустяки, мелочи по сравнению с той радостью, которая охватывает нас при виде воды.

Я зачерпываю полные пригоршни и выпиваю всю воду до остатка. Как же я мечтал об этом! Имеющейся у нас бутылки с водой было слишком мало на двоих и хватало лишь на то, чтобы не умереть от жажды. Когда мне кажется, что в меня больше не влезет ни капли, я сначала умываю лицо, а потом просто опускаю руки в ручей, позволяя приятной прохладе струиться по коже.

Посоветовавшись, мы с Аннабет решаем остаться здесь, хотя бы на первое время. Так, по крайней мере, питьевой воды у нас будет в избытке. Воспоминания о пережитых мучениях вызывают во мне острое нежелание куда-либо идти. Теперь я готов сразиться за воду хоть с самими богами! Разве что устраиваемся мы чуть в стороне от ручья: всё-таки деревья там редеют, и на открытой местности мы как на ладони. Это наша единственная предосторожность.

Незаметно надвигаются сумерки. Но разлившаяся в воздухе прохлада вовсе не приносит мне спокойствия и умиротворения, напротив, меня всё чаще начинает донимать мысль, что Игры подходят к концу. А мы, получается, просто сидим и ждём этого конца. Но победы нельзя дождаться, её можно только завоевать!

С тяжёлым сердцем я ложусь на землю, стараясь поскорей уснуть. Мне это удаётся далеко не сразу, плохое предчувствие ещё долго отравляет мои мысли, но, в конце концов, они плавно перетекают в беспокойный сон. Окружающий меня лес вдруг становится очень похожим на тот, что растёт у нас в лагере. Ночная мгла бесследно исчезает, уступая место яркому солнцу, а журчащий поблизости ручей разливается полноводным озером. Я стою в окружении весело шелестящих деревьев, рядом со мной ― Аннабет. Пронизывающие листву солнечные лучи падают ей на лицо, заставляя её жмуриться и смеяться. Глядя на неё, я тоже улыбаюсь, но вместе с тем меня не покидает непонятная тревога.

И тут впереди откуда ни возьмись появляются тёмные фигуры трибутов, среди которых я чётко различаю Клариссу. Угрожающе оскалившись, они надвигаются всем скопом, окружая нас и отрезая любые пути к отступлению. Последнее, что я слышу, ― полный ужаса крик Аннабет.

Вздрогнув, я резко просыпаюсь.

И тогда понимаю, что Аннабет кричала наяву, так как снова слышу её испуганный голос. Я быстро вскакиваю и кручу головой во все стороны, выискивая опасность, но сквозь чернильную темноту не так-то просто что-либо разглядеть. По вине моего не до конца проснувшегося сознания я не сразу замечаю, что лес будто бы ожил и заговорил одновременно десятками голосов.

― Перси, бежим! ― встревоженная и напуганная Аннабет кидается ко мне и тянет за руку.

Я всё ещё ничего не понимаю, но страх Аннабет передаётся и мне, и я послушно бегу за ней следом. По той же причине я неуклюже проваливаюсь одной ногой в незамеченный ручей. Проклятье! Хоть он и не глубокий, но вода мало того что замочила мне край штанины, так ещё и попала в обувь, и теперь неприятно чавкает. Но остановиться нет никакой возможности ― Аннабет неустанно тянет меня вперёд. Несмотря на темень, мне удаётся разглядеть что-то круглое, болтающееся в её руке ― мой рюкзак, который я снял на ночь и который как пить дать впопыхах оставил бы на прежнем месте.