Рунный след

— Хорошо, давай про другое, — жестко сказал Славка. — Лешка, я-то уже, можно сказать, пристроен. В Гильдию меня взяли, так что не пропаду. Да и Тимс от Рика тоже никуда не денется. Вместе пробиваться будем.

— Я тоже фехтовать хорошо буду. Скажешь, плохо учусь?

Славка не сказал: Алешка действительно схватывал все быстро. Он выдавил:

— Там же, в Гильдии, — испытание.

— Я помню. Но… Знаешь, вот когда прижмет, тогда и поговорим. В любом случае, я решил.

Славка снова отвернулся к окну и еле заметно выдохнул: то ли с досады, то ли от окончательно свалившейся с души тяжести — самому было непонятно. Вспомнил почему-то:

— Кстати, а знаешь, Аскар-то против, что на приемном экзамене убивать нужно. Говорит, воина сначала нужно воспитать, а потом давать ему право распоряжаться чужой жизнью.

Прервал их разговор стук двери. Алька влетела в комнату, словно у нее под пятками были пружинки. Ухватилась за косяк, удержалась, а то бы точно унесло в окно — так показалось Славке. Радость бурлила, не давала устоять на месте. «О-ей! Что сейчас будет!» — с каким-то странным, лихорадочно-веселым отчаянием мелькнуло у Славки.

Аля выпустила косяк, перепорхнула к стулу. Но не села, а так и осталась стоять, не в силах справиться с собой. Славка глянул искоса на Алешку: у того на глазах каменело лицо.

— Вы чего? — опасливо спросила Аля. И тут же испугалась. На самом деле она не желала слышать никаких дурных новостей.

Мальчишки молчали. Аля присела на край стула. Радость схлынула, точно чай из разбитого стакана.

— Я остаюсь, — выпалил Алешка.

Аля тряхнула головой: дожила, голоса слышатся. Причем несут явный бред.

— Да чего вы? — повторила она.

Славка хмыкнул. Алешка повторил устало, словно в десятый раз:

— Аля, ни я, ни Славка не возвращаемся.

— Не возвращаетесь?

Вопрос повис в комнате. «Не возвращаетесь?..» — уже беззвучно пошевелила губами Аля.

— А я?

Славка снова хмыкнул. Алька с удовольствием бы заткнула ему рот, но отвлечься не могла.

— А ты — возвращаешься, — с какой-то чужой насмешкой ответил Алешка.

«Возвращаюсь»… Это значит: он остается, она уходит. Расстаются. Навсегда. Словно и не было ничего, и ему так легко отказался от Альки! Как просто: решил остаться — и даже слова не сказал, не предупредил. Так, словно Али и нет.

— То есть ты все решил? — злость сорвала Алю с места. — Решил, да? А меня ты спросил?

— О чем я должен был тебя спрашивать? — удивился Алешка. Так искренне, что Альку это взбесило больше холодного, отстраненного тона.

— О том! Что я хочу, понимаешь? Или тебе на это плевать? Вообще на меня плевать?

Алешка еле заметно шевельнул плечом. Боль обхватила голову раскаленным обручем, расплавленным свинцом пролилась сквозь макушку, горло, прожгла желудок. Хотелось кричать — и Аля не сдерживала голос.

— Как там говорят: поматросил и бросил? — Аля понимала, что несет бред, но застывшее, спокойное лицо Алексея только разжигало.

Неужели ему все равно? Как, оказывается, просто он выкинул ее из своей жизни! Боль захлестывала, обжигала и перекалялась в ненависть. Хотелось, чтобы Алешке стало так же больно, а лучше — еще больнее, и Аля выкрикнула:

— Какая же ты сволочь! Ты обманывал меня, да? Все время обманывал! Я тебе что, игрушка? Домовой из тряпочек? Или ты Влада наслушался, да сам потрахаться захотел? Хорошо, что я тебе не дала. Кобель! Ненавижу! Слышишь? Ненавижу! Гад!

Боль сотрясала, не находя выхода. Аля подлетела вплотную к Алешке и с силой, с замахом, ударила его по лицу. Обожгло пальцы.

Звук пощечины повис в тишине комнаты. У Алешки дернулась голова, на щеке выступил красный след. Аля суетливо потерла ладонь о рукав. Но пальцы продолжали ощущать теплую, знакомую кожу, так ярко словно ничем другим Аля не могла больше чувствовать. Девочка испуганно отступила. Алешка стремительно бледнел, и след от удара ярко выделялся на щеке. Глаза потемнели — или это расширились, как от боли, зрачки? Аля слабо подняла руку, словно защищаясь, шагнула назад, шаг, другой — пока не ударилась спиной о косяк. Мелькнули округлившиеся, полные ужаса глаза Славки. Девочка не выдержала и бросилась вон из комнаты.

— Все нормально? — Сима быстро обвела взглядом комнату.

Алька вылетела из дома так, что чуть дверь с петель не сорвала. А до этого орала, как оглашенная. Сима не хотела влезать в их дела, но слишком уж странное было у подруги лицо.

Алешка молчал, плотно сжав губы и прижимая к щеке ладонь; Славка нехотя ответил:

— Все живы. В общем, мы с Лешкой остаемся тут.

— И Алька про это узнала, — машинально договорила Сима. В этот момент ей было совершенно плевать на Алю.

Словно кто выдернул все косточки, и девочка мешком привалилась к двери. Вот так…

— Значит, и я должна… — слова скатились с пересохших губ, как песок.

Славка вскочил, удержал за плечи.

— Сядь, сядь, — бормотал испуганно.

Сима скомкала в ладони покрывало, мельком удивившись тому, как оказалась на другом конце комнаты.

— С чего ты взяла, что должна?

Славкин голос пробивался с трудом.

— Ну как… Если вы остаетесь. Вон, Алешка остается. А я же лучше его фехтую. Буду нужна, — фразы рождались короткие, такие, чтобы хватило дыхания выговорить одну за раз.

— Ты не можешь убивать. Я помню, — лицо у Славки стало строгим, он вдруг показался Симе старше. — Зачем тебе оставаться? Себя гробить? Сима, ты хороший фехтовальщик, но ты — не воин. Думаешь, будешь нужна? Да, наверное. Пока не сорвешься. И фиг его знает, когда это произойдет! Может, в бою. И что тогда? Не рискуй. Смысла нет.

Сима вдруг позавидовала Маше, которая может расплакаться. Сама — она не умела, насмешки старших братьев отучили лить слезы. Славка прав? Или ей просто хочется в это поверить? Хоть беги к дриду, проси у него наслать Золотой сон: пусть привидится дед, скажет — как быть.

Девочка чуть опустила веки. Ноздри дрогнули, выискивая несуществующий аромат зеленого чай. Перекрывая Славкины горячие слова, возник спокойный голос деда:

Странно, что она запомнила слово в слово весь разговор. Да, тогда она сказала: «Путь воина — не мой путь».

Сима открыла глаза:

— Путь воина — не мой. Я не останусь.

— Фу, — громко выдохнул Славка и повалился на стул.

Сима плотно притворила за собой дверь. Пусть эти двое поговорят, им нужно заново построить свою жизнь. Голос деда продолжать звучать:

Влад поднял голову, услышав шаги. Отодвинул ветку, закрывавшую вид на берег: Алька спускалась в воде; шла как-то неуверенно, неловко отставив в сторону правую руку. Ободралась, что ли? Гибкая ветка вырвалась из пальцев, качнулась, снова отгораживая небольшую полянку. Костя сидел на приподнявшемся из земли корне и ждал ответа. Влад опустился на покрытую густой травой кочку:

— Родителям? Нет уж, я еще не свихнулся.

— А что? Не поверят?

Влад усмехнулся:

— Да я вообще не представляю, как им такое можно рассказывать!

— Ну да, переживать будут, — помрачнел Костя.

У Влада тоже испортилось настроение — друг его не понимал. Переживать — это понятно, но дело-то не в этом. Влад в принципе не понимал, как можно вести с родителями подобные разговоры. А у Кости, видно, в семье все иначе. «Понятно, почему мы раньше не встречались, хоть и соседи».

Орбиты их никак не пересекались: уличный пацан Влад и тихий музыкант Костя жили в одном районе, но учились в разных школах — один в обычной, другой — сразу в двух: с гуманитарным уклоном и в музыкальной, — в разное время ходили по улицам.