Там избы ждут на курьих ножках...

— Получается, что оборотня можно еще зеркалом убить? — догадалась Манька, слегка волнуясь и вспоминая, где она видела зеркало. Большое! — А серебро?

— Что, серебро? Та же самая история. Не серебро убивает оборотня, а зверь. Серебро способно обличить зверя в человеке и прервать связь с вампиром. Когда зверь остается один, он перестает чувствовать хозяина и сразу же набрасывается на человека.

— Выходит, зверя может убить только зверь?

— Совершенно верно. И только когда прерывается связь между вампиром и зверем. Остальное время он неуязвим. Почти. Можно еще голову отрубить, тоже связь прерывается, — Дьявол усмехнулся. — Но боюсь, это не для тебя! А вообще, грустно, конечно, что, возможно, мы видимся с тобой последние дни! Привык я к тебе что ли… — он тяжело вздохнул. — Именно поэтому я добрый. Дань уважения человеку, который понял свое проклятие и принял, и готов мужественно погибнуть от руки нечисти, оставаясь человеком. Вот, по дружбе, даю тебе возможность умереть как нечисть!

Манька с облегчением вздохнула: если она и убьет оборотня, то как бы и не убьет.

— А вампирам разве все равно, что с человеком, который оборотень? — спросила она.

— Абсолютно! Для вампира оборотень животное, которое не отнимает у него много времени. У него их может быть несколько или ни одного, какому вампиру как нравиться. Это раньше, когда люди на них охотились, они окружали себя зверями, а сейчас им в полнолуние заняться нечем, вот они и хвастаются друг перед другом. Человеческое сознание при этом в расчет не принимается — это же вампиры! Так что жди стаю больных животных. Причем, не обученных ходить строем.

— Все же у вампиров хоть какие-то радости есть, — заметила Манька. — И то хорошо, что осиновые колы выстругивать не надо! Где-то я видела в избе зеркало, помню, посмотрела еще на свою запущенность. А полнолуние долго длиться?

— Полнолуние длиться ночь, но не совсем же от полной луны процесс зависит, — ответил Дьявол, зевая. — Бывает и такое, что не в полнолуние вдруг трансформация наступает, просто зверь вошел в силу. Неделю примерно. Вампиры в это время отдыхают, а звери резвятся. Биоритмы!

— Кончай прикидываться, — сказала Манька, натягивая железные обутки. — Я же знаю, что ты даже когда спишь, не спишь. Пошли, посмотрим зеркало!

Манька достала из костра ветвь неугасимого полена, ветвь сразу полыхнула огнем жидкого пламени, освещая путь. Старшая избушка пристроилась рядом с банькой, и уже, наверное, задремала: дверь открылась, но не сразу, пришлось несколько раз громко постучать. Избушка квохкнула и щелкнула защелка внутреннего замка. Манька поняла — это не Баба Яга дверь долго не открывала, а избушка долго просыпалась.

Она повернулась к баньке и наказала, погрозив пальцем:

— Двери не запирай! — И проворчала себе под нос: — А то вас потом не добудишься!

Глава 14. Хворь первая—черти

В большой избе все еще неприятно шибало в нос протухшим горелым мясом. Запах с ног не валил, но был — а откуда шел непонятно. Манька подумала, что надо еще раз проверить: не было ли у Бабы Яги в избе тайных комнат. Запах вроде должен был выветриться. Но пока дверь была открыта, он уходил, а за ночь копился снова — и с утра в избу не сунешься. Ее передернуло от одной мысли о покойниках, а каково было избе носить в себе такой кошмар?! Любой бы на ее месте заболел!

— Да-а, память твоя все еще у вампира! — заметил Дьявол, глядя, как она озирается по сторонам и топчется на месте. Зеркало она видела, а вот где, забыла. — Ты давай ищи, а я избу проверю! — предложил он, будто прочитав ее мысли. Он подозрительно передернулся, принюхиваясь. — Что-то мне это тоже не нравится, жутко не люблю мертвечину, — сказал он, прислушиваясь к скрипу половиц. — А изба нам еще пригодиться!

Дьявол слегка зарумянился, когда Манька удивленно приподняла бровь.

— Я, конечно, не ругаю нечисть, даже поощряю, если она привносит нетрадиционные способы наказания проклятому народу, — оправдался он. — Но только не в случае, когда я сам выступаю в качестве передовой позиции! Будет неприятно в пылу битвы обнаружить за спиной черта…

Дьявол прошел по избе взад-вперед.

А Манька вдруг с нескрываемой радостью поняла, что на этот раз Дьявол собирается объединиться с ней, а не с нечистью. Наверное, потому, что она собиралась воевать с нечистью, которая уже ее боялась, рассудила Манька. По крайней мере, вероятно, нечисть забеспокоилась, узнав, что некто разделал старую-престарую нечисть, как самую настоящую свинью… Даже с обычным хряком мало кто мог справиться в одиночку, трое держали, а кто-то один вскрывал артерию на шее — Баба Яга по размерам превосходила взрослого откормленного хряка раз в шесть…

Лицо Дьявола стало по-деловому озабоченным.

— Мой друг меньше всего хотел бы выступать шпионом на стороне противника, — объяснил он, наталкивая ее на мысль, что в избе есть некто нестрашный… — И уж если я могу дать вам шанс подружиться… Чувствую, пространство изогнулось в нескольких местах — больнее пространства я не видел! — сделал он заключение. — Но о пространстве, твоим умом, Манька, не понять! — Дьявол тяжело вздохнул, прошелся по ней безнадежным взглядом и шагнул вперед. И застыл. Но, заметив ее недовольное лицо, напомнил ворчливо: — Ты не забывай, до совершенства тебе еще далеко! Я, между прочим, не в угоду тебе тут медитирую! Пространство — мой конек. Многие пытались с ним шутить, но у меня получается лучше всех, потому что тренирую себя каждый день. Вот если бы ты себя так изнуряла!..

Манька и сама знала, что была неуклюжей. Когда Дьявол бил ее дубиной, удары пропускала — ко всем ранам, полученным в походе от железа, добавлялись синяки. Но кое-какие приемы, которые показывал, она запоминала, и раз или два Дьяволу тоже досталось…

Бы! Он как всегда ушел от удара, перестав существовать в плотном виде. Призрачный след от посоха он потом долго рассматривал и рассказывал, что многие в таком поединке перестали бы существовать. Манька принимала похвалу на свой счет, но на десятом разе догадалась, что Дьявол глумился, а не хвалил. Было обидно, но втайне она радовалась, что показала себя Богу Нечисти с плохой стороны.

А Дьявол забыл о ней, уставившись во все пространство сразу.

Манька чувствовала, что он стал больше, чем она его видела. Лицо окаменело, в уголках губ заиграла зловещая улыбка, и обычно черные, как провалы в ночи глаза, вдруг зажглись призрачным голубым сиянием. От Дьявола повеяло холодом — занемели руки, и в мгновение продрогла до костей, а ведь держала в руках живой огонь! Весь он стал необычный, грозный. Даже показалось, что из Дьявола выползают толстенные щупальца: она улавливала их тень и искажение пространства, словно марево — и эти щупальца начинают прощупывать стены избушки, проваливаясь в стены. Плащ, всегда черный снаружи и красный внутри, вдруг стал снежно-белый, совсем как у того старика, которого она видела во сне. Призрачный плащ развевался — как крылья, но ветра в избе не было и в помине. А еще он держал в руке белый посох с прозрачным камнем, и от камня тоже лился свет.

Дьявол был уже не черный, а белый…

Но черный он нравился ей больше. Белый Дьявол был весь безжалостный и беспощадный.

Видели бы его таким вампиры царства государства, может, сто раз бы подумали, прежде чем становиться вампирами.

Со всех сторон к нему стекались лучи, сначала прозрачные, а по мере приближения явные, и получалось, что будто он стал столпом огня. Света в его глазах хватило бы осветить, или освятить! не одну горницу. И вроде он был, но как будто не был: когда Манька хотела посмотреть, на то, что твориться вокруг, она видела сквозь него даже лучше, чем обычно.

Она немного струхнула. От света, озарившего Дьявола, хотелось упасть на колени и каяться, но вовремя удержалась: каяться ей было не в чем. Ей захотелось подойти и ткнуть в него пальцем, но вид грозного Дьявола заставил ее тут же отказаться от этой глупой мысли. Она даже подумала, что, возможно, он и не врет, когда рассказывает о себе, что он кого-то судит, наказывает и отправляет в Небытие.