Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер

— Но, отчего ты так полагаешь, почтенный Маттавия? — первосвященник усмехнулся, — если бы он был делателем фальшивых денег, он не носил бы так открыто свое приспособление.

Начальник тайной стражи синедриона протянул ему сверкнувшую при свете плошек монету, — вот.

Каиафа покрутил в пальцах монету.

— Серебряный римский денарий, — промолвил он недоуменно, — ну и что?

— Второй такой же денарий, из двух, которые я забрал у госпитальера, я отдал ювелиру Ефросинию, ты его хорошо знаешь. Этими монетами постояльцы оплатили постой у Макария. И расплачиваются ими повсюду, ничуть не жалея. Точно такой же денарий получил мой соглядатай в харчевне, испрашивая у чужаков лишь медный асс, якобы на строительство ессейского храма.

— Денариями в Иерусалиме платят очень многие, да и монет других далеких стран в торговом обращении достаточно, — не поразился глава синедриона, — что тебя удивляет?

— Это не настоящие денарии.

Каиафа внимательно вгляделся в монету, затем перевернул ее.

На ее аверсе был вычеканен профиль горбоносого лысоватого человека с венком на голове. Несмотря на то, что древняя вера запрещала иудеям изображения человека, Каиафа, как и многие другие представители правящей знати, считали это сумасбродным отжившим пережитком.

Поэтому монету с изображением правящего цезаря первосвященник взял без страха и отвращения. Монеты с профилем правителей, далеко не были редкостью в Иудее, хотя для внутреннего обращения в провинции Рим чеканил денарии, на которых вместо императора изображались звери и птицы.

Каиафа недовольно нахмурился.

— Обычный денарий. Недавно отчеканенный. С профилем нынешнего императора Тиберия. Не понимаю тебя, Маттавия.

— Ювелир распилил его, то есть распилил второй денарий, который я ему отдал, — поправился собеседник, — и уверяет, что он поддельный.

— Поддельный? Ну и пусть. Это расшатывает финансовую систему императора Тиберия. Ее состояние и так неважное. А, эти люди достойны награды, если они хотят ослабить нашего векового противника. Отчего это нас должно заботить? Не собираешься ли ты помогать нашему врагу, Маттавия?

— Дело в том, рабби, что эти деньги лучше, гораздо лучше, настоящих.

Обычно собранный первосвященник, был сегодня рассеян и не старался вникнуть в суть вопроса. Но при этих словах он насторожился и вопросительно посмотрел на мастера тайных дел.

— Вот, именно, — глаза того торжествующе сверкнули, отразив и усилив, отблеск тусклого пламени плошки, — эрарий — государственная казна Тиберия выпускает монеты, с еще меньшим содержанием серебра, нежели у его предшественника Октавиана Августа. Слишком уж любит игрища император Рима, да армию умасливает — тратит больше, чем получает налогами. В его монетах скоро будет больше меди, чем серебра. Обычные же фальшивомонетчики делают субератные монеты, искусно покрывая бронзовые, медные и железные монеты, тонким слоем низкопробного серебра.

Маттавия резко наклонился, приблизив свое лицо к собеседнику, — здесь все наоборот, — прохрипел он, — эти монеты изготовлены из чистейшего серебра самой высокой пробы. Более того, ювелир Ефросиний утверждает, что он такого чистого серебра получить не может. И никто не сможет.

— Что из этого следует? — Каиафа напряженно свел к переносице черные густые брови.

— Пока не знаю. Но эти чужеземцы — не те, за кого они себя выдают. Странные незнакомцы смахивают на бродячих фокусников, но представлений, почему-то, не дают. Тем не менее, говорят они на идише с назорейским произношением. Очевидно, что они общались с Иисусом из Назарета, поскольку передают в своих россказнях подробные описания его внешности.

Видно было, что Каиафа интенсивно размышляет над услышанным. Он забирал свою бороду в горсть и медленно пропускал густые волосы сквозь пальцы. На облысевшем лбу обозначились резкие борозды морщин, казавшихся глубже и чернее от недостаточности освещения. Глаза сузились.

— И цитируют фразы из его проповедей, с его интонацией, — продолжил глава тайной стражи, подчеркнув слово «его».

— И еще, — Маттавия приблизился к уху Каиафы и понизил голос до шепота. — Когда я разговаривал с Макарием, они проходили мимо, в свою комнату на второй этаж. Я неосторожно посмотрел им вслед. И тогда высокий, в клетчатом халате, внезапно повернулся, и мы встретились глазами. Его глаз, какой-то неестественно ярко-зеленый, находящийся под слюдой, был неподвижен, зато второй, непонятного цвета, вдруг расширился, и из него будто полыхнуло, но не пламенем, а иной субстанцией, не похожей ни на что. При этом я отчего-то понял, что незнакомец знает обо мне и знает, зачем я здесь нахожусь.

— Не замечал тебя таким впечатлительным, — усмехнулся первосвященник, — но, что ты предлагаешь, славный Маттавия?

— Их следует схватить и допросить под пыткой. Необходимо узнать, кто и зачем их послал в Иерусалим. Кто снабдил их такими странными монетами? Чью волю они выполняют, восхваляя притчи и деяния назаретского проповедника?

Каиафа раздумывал, нахмурясь, но недолго. В голове у него уже созрел свой план.

— Ты, ведь имеешь своего соглядатая в окружении назаретянина?

Столь прямой вопрос, отчего-то смутил Маттавию.

— Ну, — медленно начал он, — пробраться в круг Иисуса из Назарета очень непросто…

— Ладно, мне не нужны твои секреты, — голос первосвященника был резок и повелителен, — задерживать чужеземцев пока не надо. Но следует проследить, возможно, они с кем-то тайно встречаются. Не спускать с них глаз ни днем, ни ночью. Особенно ночью, — он выпустил бороду и потер рукой лоб.

— Я исполню сказанное тобой, — прохрипел Маттавия, подобравшись, — разреши покинуть тебя?

— Подожди. Постарайся выяснить, не собирается ли пророк Иисус посетить Иерусалим? Ждет ли его кто в столице? Я имею в виду не этот сброд, который готов разинуть уши на любые бредни о лучшем мире… Ты понимаешь, о чем я говорю… Теперь ступай. Да, монету я оставлю у себя.

— Да, рабби.

И, мазнув по стенам целлы смутной изломанной тенью, Маттавия неслышно растворился во тьме.

Он уже имел точные сведения — в окружении Иисуса не было никого, схожих по приметам с пришельцами. Кто же они? И зачем появились в Иерусалиме?

Как раз в это время упомянутые пришельцы проснулись и обсуждали свои дальнейшие действия на предстоящий день. Речь шла об обнаруженной за ними слежке.

— Начальник тайной стражи умен и опасен, — констатировал, отчего-то, с сожалением Фагот.

— Умен, — согласился кот.

— И опасен, — подтвердил Азазелло.

— Придется от него избавиться.

— Если бы у нас было больше времени…

— А, жаль — редко встречаешь достойного противника…

Судьба Маттавии была решена…

Каиафа вновь окунулся в свои мрачные размышления…

Те двое проходимцев с цирковым котом его мало разволновали. В любой момент их можно схватить. Маттавия их не упустит. Да, и чем они могут быть опасны. Пожалуй, чужеземцы даже примут участие в задуманной им игре.

Первосвященника серьезно беспокоило появление в Иудее этого нового проповедника, отрицающего всех прежних богов. И, фактически, ставящего на место бога себя. При этом секта Иисуса обвиняла все древние религии во лжи. Учение Иисуса призывало отречься от дуализма, от фарисейства, от веры в мировое равновесие.

Невозможно было поверить, что простой плотник и сын плотника из галилейского местечка за столь короткое время создал, по сути, новую религиозную доктрину и сплотил вокруг себя плотный круг фанатичных единомышленников.

Иудея повидала десятки, а то и сотни, различных бродячих пророков и проповедников. Что поделать, иудеи имели врожденную склонность к самовыражению и стремились стать выразителями множественных идей о вероучении. Такова была их природа.

Но почти все они не набирали силу, не становясь настоящими первопроходцами, как не приживались и их идеи. И кончали все почти одинаково, принимая смерть от власть предержащих. И, обычно, смерть эта была публичной и мучительной.