Волчица и пряности. Краски мира 3 (ЛП)

Лоуренс отрезал два куска хлеба и поднялся по крутой лестнице.

Ступени у него под ногами тревожно скрипели, и между его головой и потолком было совсем мало места. Мужчины, все покрытые мелкими опилками, сражались с пилами и напильниками, готовя шестерни для подсоединения к валу.

– Я принес хлеб!

Внутри водяной мельницы может быть на удивление шумно, и в этой конкретной было шумно – в маленьком помещении скрипы и стоны вращающегося вала, казалось, заглушали все.

Однако на выкрик Лоуренса двое мужчин среагировали мгновенно – они разом подняли головы, а потом ринулись к нему с поразительной быстротой.

Позже Хоро рассмеялась, когда Лоуренс сказал ей, что испугался, что те двое скинут его с лестницы.

Когда Лоуренс вздохнул – ему хотелось бы, чтобы Хоро чуточку сильнее за него беспокоилась, – она медленно и ласково смахнула опилки с его лица и улыбнулась.

Водяное колесо вращалось; его лопасти поднимались, опускались, поднимались вновь.

Подобно молоту, приводимому в движение этим колесом, Хоро с легкостью разбила оборону Лоуренса.

– Ну, думаю, нам пора возвращаться.

– Да. Хорошо, что мы разделили мясо и хлеб еще надвое, – так мы почти до всех добрались.

Хоро шла рядом с двуколкой, груженной винными бутылями и котлом; на груди у нее покачивался деревянный зайчик, подаренный одним из плотников.

– Давай сейчас вернемся в деревню, договоримся на следующий раз, и завтра к середине дня заработаем вдвое больше, чем сегодня.

– Мм. Кстати, сколько мы заработали?

– Ну… погоди минуту… – Лоуренс посчитал на пальцах, и полученная им сумма оказалась на удивление маленькой. – Когда поменяем деньги, выйдет около четырех тренни, не больше.

– Всего четыре? Но мы же так много продали!

Кошель Лоуренса раздувался от медяков, но медяками много не наберешь, сколько бы у тебя их ни было.

– Я бы с удовольствием назначил цены повыше, если бы мы продавали жадным торговцам, но с ремесленников много не возьмешь. Такие дела.

Поскольку продавать еду ремесленникам предложила именно Хоро, спорить она не могла и потому лишь раздосадованно поджала губы.

Конечно, торговля с людьми, выказывающими такую признательность, приносила и иную прибыль, помимо денег. Даже когда доходы были малы, а опасности велики, Лоуренс редко отказывался от торговых поездок в отдаленные деревушки: его пленяло чувство, посещавшее его, когда он привозил селянам то, в чем они отчаянно нуждались.

Лоуренс положил руку на голову Хоро и потрепал ее чуть грубовато.

– В любом случае, завтра мы возьмем вдвое больше еды и получим вдвое больше прибыли. А если договоримся обо всем заранее, то сможем торговать и ночью – так сможем заработать еще вдвое. Персики в меду будут нашими – ты и глазом моргнуть не успеешь.

Хоро кивнула на слова Лоуренса, и практически одновременно с кивком у нее заурчало в животе.

Ее уши щекотно дернулись под рукой Лоуренса, и он поспешно убрал руку. Притворяться, что он не слышал урчания, было бесполезно, поэтому он искренне хихикнул.

Хоро собралась было игриво хлопнуть Лоуренса по руке, но не успела: именно в этот момент живот Лоуренса тоже заурчал.

Продавая хлеб и мясо, они оба были в постоянном напряжении, и это приглушало голод, но теперь он вернулся с удвоенной силой. Лоуренс и Хоро встретились глазами. Лоуренс вновь улыбнулся, и сердитое выражение лица Хоро тотчас помягчело.

Лоуренс огляделся по сторонам, потом потянулся в двуколку.

– Что там? – поинтересовалась Хоро.

– Ничего особенного, – ответил Лоуренс. Он снял с котла крышку и достал прилипший к стенке последний кусок мяса, а потом из бадьи – ломоть хлеба. – Я вот это сохранил. Подумал, что мы сможем это съесть на обратном пути.

Обычно Лоуренс продавал все, что могло быть продано, а когда был голоден – съедал все съедобное, что попадалось под руку. Никогда прежде он не задумывался о том, чтобы сохранить еду, годную для продажи, и съесть ее самому.

Засаленным ножом Лоуренс разрезал мясо надвое; хвост Хоро завилял.

– Но, ты.

– Что?

– По-моему, ты опять упустил кое-что важное.

В дешевой баранине было много хрящей, поэтому на разрезание ушло некоторое время, однако в конце концов Лоуренс поднял глаза на Хоро.

– Кое-что важное?

– Мм. Если ты собирался это сделать с самого начала, мог бы выбрать мясо получше. Этот кусок еле пригоден.

Конечно, полагаться на то, что Хоро будет страдать, пропустив обед, было бы наивно. Скорее всего, она время от времени, улучив момент, таскала кусочки мяса.

Лоуренс вздохнул.

– Я не заметил, – с грустной улыбкой ответил он.

Разрезав хлеб надвое, он положил на каждый по куску мяса и, всего миг поколебавшись, вручил бОльшую порцию Хоро.

Ее хвост был честен, как у щенка, и в этот раз, как ни странно, язык тоже.

– Теперь я отлично понимаю, почему ворчали те плотники. Это действительно страшно мало.

– Ты просто изнежилась. Когда я только стал бродячим торговцем, мне иногда приходилось есть семена и древесные почки, чтобы с голоду не околеть.

Хоро звучно впилась зубами в хлеб с мясом, одарив Лоуренса лишь раздраженным взглядом, потом принялась шумно жевать.

Лоуренс убрал нож, положил на место крышки от котла и бадьи и, взяв свою порцию хлеба с мясом, зашагал, помогая лошади тянуть повозку.

– А ты нудишь, как старик, – Хоро выбрала не очень-то приятные слова, проглотив то, что было у нее во рту.

Если Мудрая волчица, возраст которой исчислялся веками, говорит такое, значит, так оно и есть.

– Хотеть есть побольше и повкуснее – только разумно. Как деревья хотят расти вверх и в стороны.

Даже заведомая софистика вроде этой звучала разумно, когда ею пользовалась Хоро. Это было несправедливо.

Первую половину своей порции жадная Хоро сожрала за один укус, но, похоже, ей не хотелось заканчивать все так быстро, и дальше она стала откусывать понемножку.

Глядя на эту детскость, Лоуренс не удержался от вопроса:

– Ты была настолько голодна, да?

Если бы он дал Хоро лишь эти слова, вероятно, в ответ получил бы лишь сердитый взгляд. Но сейчас она смотрела скорее вопрошающе, чем сердито, потому что вместе со словами Лоуренс протянул ей кусок хлеба.

– Господь велит нам делиться с ближним.

Хоро секунду пристально смотрела на него, потом сунула в рот остаток своей порции. Протянутый Лоуренсом хлеб исчез из его руки в следующий же миг.

– Ммф… иногда даже ты… мм… умудряешься вести себя как достойный самец.

Глядя, как Хоро говорит, одновременно жуя вторую половину своего куска хлеба с мясом и, вероятно, желая как можно быстрее запустить зубы в новую порцию, Лоуренс почувствовал, что ему большего и не надо.

Он улыбнулся, вспомнив одно старое изречение о еде.

– Но так точно можно? – спросила Хоро, держа в руках оставшийся кусок хлеба.

Что-то в ее позе заставило Лоуренса заподозрить, что еду она не выпустит в любом случае; однако она спросила, а значит, он должен выбрать слова для ответа. Уже начав говорить, он осознал, что его слова связаны с теми, которые произнесла Хоро два дня назад.

– Конечно, можно.

– Мм. Ну, если так…

– Я уже сыт.

Хоро застыла, и у нее отвалилась челюсть; лишь глаза чуть дрожали, глядя на Лоуренса.

– Что такое? – спросил он; глаза Хоро забегали, потом снова уставились на него.

– А, так ты уже поел, значит? А я-то решила, что ты в кои-то веки проявил деликатность… – пробурчала она.

– Помнишь, что ты говорила совсем недавно? – ответил Лоуренс.

– …А? Я? Что ты?..

Обычно Хоро своими головоломками ставила в тупик Лоуренса, а не наоборот. Глядя на ее замешательство, Лоуренс вынужден был признать, что понимает всю притягательность такого занятия. Он всегда считал, что Хоро это делает из зловредности, но теперь, когда ему самому представилась такая возможность, понял наконец, почему ей это так нравилось. Хоро закрыла рот и принялась сконфуженно переводить взгляд с хлеба на Лоуренса и обратно.