Сын Сумерек и Света

Войдя в гостиную, я, как всегда при нашей встрече, на мгновение застыл, любуясь ею, затем взял её руку и нежно прижался к ней губами.

— Прости, что заставил тебя ждать, матушка.

Юнона улыбнулась мне своей неповторимой ослепительной улыбкой — как могла улыбаться только она.

— Ты не опоздал, Артур. Это я пришла раньше. — Она смерила меня оценивающим взглядом (на мне была зелёная рубашка, коричневые брюки и белые кроссовки) и добавила: — Совсем забыла предупредить, чтобы ты оделся поприличнее. Мы отправляемся на полуофициальный приём.

— Куда?

— В Хаос. Враг обратился ко мне с просьбой о встрече. Я приняла его приглашение и решила, что сопровождать меня будешь ты.

По моей спине пробежал неприятный холодок. Сын Света, воспитанный в традициях митраизма, я в глубине души преклонялся перед Порядком, а Хаос воспринимал, как нечто сатанинское, и соответственно относился к его Хранителю. Я долго и упорно боролся с внушёнными мне в детстве предрассудками, так как сознательно считал себя приверженцем концепции Мирового Равновесия, однако сила привычки была велика.

— Что ему нужно? — спросил я.

— Он не изволил сообщить. Но в его послании говорится, что речь идёт об интересах всего колдовского сообщества.

— То есть, он хочет встретиться с тобой не как с частным лицом, а как с представителем всех Домов?

— Совершенно верно.

— Может быть, это связано с восстановлением Дома Ареса? — предположил я, вспомнив о предстоящей коронации нового короля Марса.

— Вряд ли, — сказала Юнона. — Принц Валерий принимает все пункты Договора, и у Врага не может быть к этому претензий.

Дом Ареса, Покровителя Марсианских миров, был одним из тех Домов, которые пали во время последнего Рагнарёка — великой битвы Мировых Стихий, завершившейся почти восемьдесят лет назад по стандартному исчислению Основного Потока. В той битве Дома, принявшие сторону Порядка и Мирового Равновесия, одержали победу; Дома, вставшие под знамёна Хаоса, были повержены, их имена прокляты, а память о них предана забвению. Дом Ареса не принадлежал к числу последних, его члены, дети Марса, храбро сражались на стороне победителей, и хотя их Дом пал, он, согласно Договору, подлежал постепенному восстановлению.

— Тогда, может, западня? — высказал я следующее предположение.

Мама покачала головой:

— Исключено. Сейчас не в интересах Хаоса нарушать Договор. Думаю, что как раз по этой причине он выбрал меня — дабы показать, что его приглашение не ловушка.

Немного подумав, я согласно кивнул. Это имело смысл. В голове отца бродили очень опасные мысли о том, что с окончательной победой Порядка наступит эра всеобщего благоденствия и процветания, и только твёрдая позиция Домов Равновесия во главе с маминым Домом Сумерек удерживала его от возобновления войны с Хаосом. Но если Враг приготовил для Юноны какую-нибудь каверзу, мой дед, король Янус, повелитель Сумеречных миров, не станет мешать отцу и даже будет вынужден выступить вместе с ним, чтобы отомстить за дочь, благо в Сумерках личная вендетта считается делом государственной важности.

— А что думает об этом отец? — поинтересовался я.

— Что и всегда. По его убеждению, со Стражем Хаоса можно разговаривать только с позиции силы. Но он уважает моё решение. Главы других Домов тоже согласились признать меня своим полномочным представителем. — Юнона вопросительно взглянула на меня. — Так ты со мной?

— Конечно, — сказал я. — Когда?

— Прямо сейчас.

— Хорошо. Только возьму одежду…

— Вызвать слугу?

— Зачем? Я могу и сам… С твоего разрешения, разумеется.

Мама с улыбкой кивнула. Нерегламентированное использование колдовства в быту считалось в Царстве Света вопиющим нарушением дворцового этикета, но я был любимчиком королевы Юноны, и когда мы были наедине, она позволяла мне обходиться без церемоний.

Я притянул к себе Формирующие и пропустил их пучок через голубой камень, Небесный Самоцвет, вделанный в перстень на среднем пальце моей левой руки. Самоцвет был магическим артефактом и выполнял много разных функций, в частности смягчал контакт с Формирующими, делая его менее жёстким и более устойчивым, что было особенно важно здесь, во дворце, где так и кишело чарами и разнообразной защитой от них.

Я мысленно потянулся к гардеробу в своих покоях и ловко выдернул оттуда расшитую золотом мантию под цвет маминой туники, тёмно-синий берет с пёстрым пером, чёрные замшевые сапоги с отворотами, а также мою любимую шпагу Эскалибур. Когда-то она была мечом, который назывался Калибурн и принадлежал моему прадеду и тёзке, королю Артуру. Его сын, мой дед Амброзий, перековал Калибурн из меча в шпагу и немного изменил её имя. А мой отец изготовил себе более совершенный клинок, закалённый в Горниле Порядка, и отдал Эскалибур своему старшему сыну Амадису, наследнику престола. Однако мой сводный брат Амадис, единственный сын Утера от первого брака, не любил оружие и никогда не носил его, поэтому, когда я подрос, с радостью уступил мне шпагу нашего легендарного предка.

— Вот и всё, — самодовольно произнёс я, ставя сапоги на пол. — Через минуту буду готов.

— Изумительно! — сказала Юнона; в её голосе слышалось вполне простительная для матери гордость за сына. — Ты совсем не потревожил сигнализацию. Всё-таки не зря о тебе говорят, что ты молодой да ранний.

Я покраснел и сделал вид, будто всецело поглощён одеванием. Но потом всё же ответил:

— Ты безбожно льстишь мне, мама. Я смог обойти сигнализацию только потому, что вместе с отцом и Амадисом отлаживал защиту и знаю все её хитрости и уловки. Однажды я попытался проделать такой фортель в Замке-на-Закате, но потерпел фиаско да ещё поднял страшный переполох.

— Дед здорово злился?

— Нет, только отчитал ради проформы. Ты же знаешь, что он не может сердиться на меня. — Я подошёл к зеркалу, скептически осмотрел себя, поправил берет на голове и смахнул с мантии невидимые пылинки. — Ну вот, я готов.

Юнона подступила ко мне, наклонила мою голову и поцеловала меня в лоб.

— Для матери все дети дороги, — произнесла она. — Но для меня ты всегда был дороже других… Хотя зря я это сказала.

— Я и так это знаю, мама, — ответил я.

Глава 5

Король Бриан умирал. Рука предателя сразила его в тот самый день, когда ожидалось прибытие в Авалон Дейдры после её длительного вынужденного отсутствия. Покушавшийся принадлежал к телохранителям короля, которых отбирали с особой тщательностью и в чьей преданности никто не сомневался. Прежде чем совершить цареубийство, изменник принял медленнодействующий яд и вскоре умер, поэтому так и осталось неизвестным, по чьему наущению он сделал это. Тем же, не имеющим противоядия ядом было смазано и лезвие кинжала, которым был нанесён предательский удар.

В течение нескольких невыносимо долгих часов врачи отчаянно боролись за жизнь короля и безнадёжно проигрывали в схватке со смертью. Они уже не рассчитывали спасти его, но пытались хоть на короткое время привести его в сознание, чтобы он мог огласить свои предсмертные распоряжения, которых ожидали собравшиеся в просторной прихожей по соседству с королевской опочивальней вельможи, прелаты и высшие государственные сановники.

Кевин стоял в углу комнаты, стараясь не привлекать к себе внимания, и время от времени нервно покусывал губы. Он остро чувствовал свою неуместность на этом скорбном собрании людей, хорошо знавших умирающего; но уйти отсюда не мог. Дворцовый этикет предписывал ему, как владетельному князю, до последнего момента оставаться здесь и в числе первых услышать печальное известие о смерти короля. И тогда верховная власть в стране перейдёт в руки невысокого худощавого юноши, которому едва лишь исполнилось двадцать лет…

Как бы в ответ на мысли Кевина, рядом снова заплакала красивая сорокалетняя женщина — младшая сестра короля Бриана, леди Алиса Лейнстер. Поначалу она вместе с Дейдрой была допущена к находящемуся без сознания королю, но потом у неё началась истерика, и врачи попросили её выйти. Дочь Алисы, шестнадцатилетняя Дана, всячески старалась утешить мать, а заразом и саму себя.