Мир Гаора (СИ)

   - Строго в соответствии с законом.

   - Понятно, - кивнул Сало.

   Арпан и Моорна шли впереди, а они все четверо сзади. Вьюн переглянулся с товарищами и спросил.

   - Ты где так загибать научился?

   - В общевойсковом училище, - усмехнулся Стиг, - меня перед самым выпуском выгнали.

   - Это ты... - Малыш перевел дыхание, - с ним?

   - Да, - твёрдо кивнул Стиг. - Мы однокурсники. И друзья.

   - Понятно, - повторил Сало. - Только он там, а ты...

   - Там же где и вы, - огрызнулся Стиг, - его сослуживцы.

   - Однополчане, - поправил его Вьюн.

   - Тем более. Много мы ему поможем, если в соседней камере окажемся.

   - А можно помочь? - порывисто обернулась к ним, едва не упав, Моорна.

   Стиг вздохнул.

   - Очень трудно. Поводов для кассации нет. Всё строго по закону. Официально... пока не вижу вариантов.

   - А если выкупить, - вдруг предложил Малыш, - шумнём ребятам, скинемся. Наберём...

   - И станешь его хозяином? - перебил его Сало. - Не дури, Малыш, ты ж его знаешь, он первый тебе морду за такое набьёт.

   - Тебе можно набить морду? - весело удивился Арпан, стараясь разрядить обстановку и перевести разговор.

   - Он может, - шумно вздохнул Малыш.

   "Ему ты позволишь", - мысленно уточнил Стиг.

   Они уже были на первом этаже, и он стал прощаться.

   - Мне ещё штраф платить.

   - Если много, - начал Вьюн, - это ж ты из-за нас.

   Стиг шёпотом - вокруг сновали посетители, служащие, охрана - объяснил ему, куда следует засовывать глупый язык, сказал Арпану, что непременно заглянет к ним в редакцию, и независимо помахивая портфелем, не спеша, пошёл платить штраф. Конечно, хотелось бы посмотреть, как платит штраф за высказанное сыном-банкротом неуважение к армии генерал спецвойск Яржанг Юрденал, но спецвойска не любят свидетелей - это раз, они все и так "засветились" в генеральских глазах - это два, и надо кое с кем переговорить из отдела утилизации по поводу рукописей Гаора - это три. Да, рукописи, безусловно, важнее зрелища генеральского унижения. И любой скандал сейчас только повредит Гаору - это четыре.

   Гаора провели через комнату ожидания приговора, опять по тому же коридору к лифту. Наручники не снимали, и боль в запястьях смешивалось с болью на лбу и шее. Шёл он сам и даже не спотыкался, но его всё равно не так вели, как придерживали, молча, направляя на поворотах. Воспалённо горели глаза и горло, временами становилось трудно дышать, но сознания он не терял. Не дождутся они, чтобы он в обмороки падал!

   Его втолкнули в клетку лифта и долго опускали вниз. Он следил глазами за проплывающими мимо полосами этажей, но даже не пытался считать. Это уже неважно. Куда надо, его отведут. Чёрт, как зудит лоб, и шея, и всё тело чешется, ну да, там же тоже отрастает. Гаор старался думать о чём-нибудь, лишь бы не вернуться в тупое оцепенение первых суток одиночки. Чтобы выжить, надо видеть на триста шестьдесят градусов, слышать, как по ту сторону фронта заряжают пушку, кожей чуять приближение бомбардировщика. Огонь любит только тех, кто любит себя. Помоги себе сам, тогда и Огонь поможет.

   Лязгнув, остановился лифт, открылась дверь, и он сам перешагнул через порог в очередной казённо светлый и чистый коридор. Бледный, будто никогда не бывал на солнце, немолодой сержант с ярко-зелёными петлицами Рабского Ведомства достал из проволочного кармана на стене лифта листок, прочитал и молча, повернув Гаора за плечо, сверил номер на ошейнике с записью.

   - Всё правильно. На отправку, - и подтолкнул его к стоящим вдоль стены людям, скованным за наручники общей цепью.

   - Ровно двадцать, - доложил рядовой, пристегнувший Гаора к общей цепи. - Комплект, сержант.

   - Отправляй.

   - Вперёд, марш.

   Лязгая, задёргалась цепь. "Не в ногу идут", - сразу сообразил Гаор. Ладно, не его это дело, команды "Взять ногу!" - нет, так что... пойдем по-вольному. У него непроизвольно дрогнули в усмешке губы: так нелепы здесь эти обычные, памятные по училищу слова. И боль в прокушенной губе заставила очнуться. Перед ним высокий прихрамывающий на правую ногу мужчина в клетчатой, как и у него, дешёвой рубашке и мятых костюмных брюках, скованные руки сжаты в кулаки, на пальце татуировка - кольцо. Значит, уголовный, по приговору. Ну а других здесь быть и не может. Волосы у переднего чёрные как у чистокровного и короткие, то ли не успели отрасти, то ли не полукровка. Но разве чистокровных обращают?

   - Стой.

   Впереди лязгая, распахивается дверь.

   - К отправке.

   - Где сопроводилка?

   - Держи.

   - Ещё две ездки и сменяемся.

   - Наконец-то.

   - Минк, идем в пивную?

   - Сегодня не могу.

   - Чего так?

   - Ну, как знаешь.

   - Подай правее, мне не развернуться.

   Они шли по подземному гаражу сквозь этот обычный рабочий шум мимо фургонов-перевозок. Шофёры, механики, охрана, чиновники, рядовые и сержанты, в форме и в штатском... Конвейер - вдруг понял Гаор. Это не отдельные случаи, а отработанный, отлаженный конвейер.

   - Стой.

   - Загружай.

   - Пошёл.

   Их отстёгивали от цепи, вталкивали в машину и рассаживали по скамейкам вдоль бортов, ловко пристёгивая специальными скобами за наручники. Гаор стоял последним и оказался у самой двери.

   - Закрывай.

   Захлопывается дверь.

   - Поехали.

   Глядя вверх, на затянутый решёткой, а поверх неё сеткой открытый люк в потолке, Гаор ждал.

   Проехали под лампой, второй, остановка... на выезде, и вот оно - небо! Он вдохнул всей грудью, преодолевая боль, проталкивая внутрь стоявший в горле комок.

   - Где едем? - спросил вдруг кто-то.

   - А то не знаешь куда? - ответили ему.

   Кто-то выругался, ещё кто-то всхлипнул и заплакал. Гаор молча смотрел в проплывающее небо, мутное, то ли от частой сетки, то ли от набежавших облаков. Но хорошо, что люк открыт, а то и задохнуться недолго. Но они нужны живыми, так что... Ехали быстро, и ветер бил его по лицу, трепал волосы, выдавливая и тут же высушивая слёзы.

   - Я чистокровный, они не имели права...

   - Раньше надо было права качать...

   - Пошли вы...

   Разговаривали привычно тихо, вполголоса. Битые. Но и рабство по приговору за кражу булки не дадут. Ну, всё, вот теперь всё. А Кервин не пришёл. Почему? Не захотел, побоялся? Интересно, парни откуда узнали? Известили? Кто? Наверняка, Кервин. И Жука он. Про Жука сам ему как-то рассказал, и Кервин загорелся, чтобы Жук у них по проблемам законности выступил. Обещал свести, да всё недосуг было. Теперь они без него. Ну, про Жука понятно, а парни... Обалдуи, вздумали ему прощальный салют отдавать. Как бы им за это солоно не пришлось, придерутся и, ну, не трибунал, а льготы ветеранские могут урезать. Тот же гадёныш вой подымет, а генерал не откажет. Он впервые про себя не назвал их отцом и братом. И поймав себя на этом, улыбнулся.

   - Чего лыбишься? - спросил сосед.

   - Тебя не спросил, - ответил Гаор, не поворачивая головы.

   Ставить себя сразу надо, исправлять всегда трудно.

   - Ты того... - сосед не договорил, угрожая не словами, а интонацией, что всегда действует лучше слов.

   - Ты тоже не этого, - посоветовал он таким же намёком.

   Машина мелко затряслась, как переезжая через рельсы. Если он ничего не путает, то уже недалеко. Рабское Ведомство за складами. Там и железная дорога, и шоссейки. На склады ему как-то приходилось ездить, ещё в училище. Он не пошёл в увольнительную, и каптенармус взял его с собой за амуницией. Его и ещё двоих, тоже оставшихся, нет, оставленных на выходной в казарме. И когда уже служил, тоже случалось. Он помнит: целый город. Вот и опять затрясло, в пятый раз. Пятая колея.

   - Склады что ли?

   - Они.

   - Значит, скоро.

   - Бывал уже?