Где нет княжон невинных

Дебрен обратил внимание, что тряпку она держит левой рукой.

— Петух у вас есть, птенцы тоже, — потер руки Збрхл, — так, может, и парочка яичек найдется? Если уж, госпожа Петунка, вы мужа в курятник посылаете, так, может, он несколько штук прихватит? Скажем, дюжину? Ленда больна, потому и не ест, а Дебрен, вероятно, живот чарами подкармливает, но у меня-то уж кишки… — Он осекся, увидев входящего трактирщика. Когда заговорил, голос его звучал уже немного иначе. — Это что же, господин Выседел? Вы что, уши в мойне не домыли? Жена велела птенцов кормить, а не убивать. А если даже и убивать, так не из такого же огромного арбалета. Он почти моему ровня, а я из своего того долбаного грифона уложил бы, ежели б он на нас напал. От курицы у вас мало что останется. Немного помета и пера на насесте.

Дебрен заметил, что Збрхл то и дело поглядывает на стол, на бердыш и пояс с тесаком. К счастью, Йежин был далеко и не совершил глупости. Ленда тоже. И Дебрен. Возможно, потому, что у обоих была картинка поинтересней на стойке.

— Не глупи, медвежонок, — тихо сказала Петунка. — Глаза у тебя добрые, а мне не хотелось бы тебя обижать. Даже если ты к прохвосту в услужение нанялся.

— Не нанялся, — сказал Дебрен. Он встал, скрестил на груди руки, улыбнулся, поглядел трактирщице в глаза. — Это кудабейка? Я правильно понял?

— Правильно. — По лбу у нее стекал пот, но она вполне уверенно держала в обеих руках оружие. — И перестань таращиться, бабопалец. Потому что это настоящий музер. Он хоть и маленький, но сила поражения у него чертовская…

Выседел, сжимая под мышкой приклад заряженного солидным болтом арбалета, поспешил подойти к жене. В отличие от нее он выглядел типичным призывным воякой, мечтающим только об одном: бросить оружие в кусты и убраться подальше от чужой войны.

— Не знаю, — сказал Збрхл, — что тебе в пальцах Дебрена не нравится, прелестная Петунка. Возможно, они немного тонковаты, но в чародейском ремесле ловкая рука…

— Она имеет в виду сожжение, — разъяснил ему Дебрен. — Конкретно — бабопаление. Дескать, я из Инквизиции.

Збрхл немного подумал. Потом захохотал.

— Он — монах? Если б не то, что от такого заявления у меня язык колом встал, как у каждого нормального мужика кое-что встает при виде тех… ну, мы все время об языке говорим, — быстро подчеркнул он. — Да, так, значит, если бы не вышеупомянутое обстоятельство, я сказал бы, что тебе совершенно недостает женственности. Той… хм-м-м… которая проявляется в наблюдательности. Такая решительная женщина должна бы заметить, что мэтр Дебрен делал барышне Ленде на крыльце. И… э-э-э… при каких, я бы так сказал, частях тела.

Дебрен почувствовал, что краснеет.

— Из-за надписи на вывеске, — указала на дверь хозяйка, — сюда то и дело попадают такие, как ты, лысуля. Ошибочные выводы делают из неоднозначного названия. Так что я насмотрелась всякого. Особенно потому, что со времен золотой лихорадки у Золотого Откоса небольшой монастырь остался, который часто навещают духовные лица. Слишком часто для такого скромного места. А если инспектор появится, то по странной случайности с ассистенткой-монашенкой, или паломницей, или обращенной распутницей… Я не говорю, что духовенство составляет большинство среди тех, которые требуют двухместные комнаты, а о том, что «Невинка» сейчас в стороне стоит и хочешь не хочешь, а скрытность обеспечивает, поэтому здесь супружескую верность значительно чаще нарушают, чем в многолюдных местах. А если даже и не нарушают, то настойчиво выпытывают о возможности нарушить. Я же сказала: название многих в заблуждение вводило. Приезжает такой и с порога орет: «А ну подай мне какую-нибудь княжну, только не сильно невинную, потому как с наличными у меня туго!»

— Сложновато, — согласился Дебрен, который как раз о сложностях сейчас мог говорить много и красноречиво. — А не лучше ли название изменить? Ну, разве что вам втихую такая ситуация нравится. Гость если уж заберется в глушь, так есть и ночевать должен, хоть прислуги не видно и не слышно. И это, — глянул он на отставленную в угол алебарду, — объясняло бы обилие оружия, привычное в типичном трактире. Разочарованного гостя надо как то…

— Господин Дебрен! — возмутился Выседел. — Я — дипломированный свободный художник, а не какой-то шлюховод.

— Шлюховод? — переспросила Ленда.

— По-морвацки, — просветил ее Збрхл, — это тот, кто шлюхами руководит. Как воевода, скажем, воинами. Как там твоя девственная баронесса-то говорила? — Он наморщил лоб, глядя на Дебрена. — Бельфонс? Нет, погоди… адольф?

Ленда пошевелилась, тоже впервые после того, как кудабейка появилась из тайничка под стойкой. Рискнула обернуться, глянуть Дебрену в лицо.

— Отложите кудабейку, прекрасная госпожа. — Магун дружелюбно улыбнулся Петунке. — Это подделка. Фирма «Музер» слишком высоко себя ставит, чтобы кудабейки изготовлять. Это оружие не подпадает ни под одну конвенцию, за одно только владение им низкорожденных вешают. Отец Отцов его проклял. А подделки отличаются тем, что порой сами любят стрелять. Я знал одного уотовца, [6] которому заткнутая за пояс кудабейка отстрелила…

— …то, что я тебе сейчас отстрелю, — спокойно сказала трактирщица. — Если окажется, что наш грифон на тебя не случайно напал — а что-то мне сдается, случайностью тут не пахнет. Умом-то он не богат, но миссионер что надо.

— Миссионер? — удивился Збрхл. — Вы хотите сказать, что он неверных в истинную веру обращает?

— Я хотела сказать, — ответила трактирщица, — что его генетически изменили. Конкретно — его отец Доморец из Старогрода, который зачал Пискляка с павлинихой. Павлинихи умом не блещут, вот и сынок не очень удался, но в чувстве миссии ему не откажешь. Не случалось, чтобы он на Королевском тракте на посторонних людей нападал.

— На нас напал, — нахмурился Збрхл. — И с сумой пустил, разбойник клювастый. Сундук монет, шлем, конь… Если это ваш знакомец, госпожа Петунка, то готовьтесь к концу знакомства. Потому что, клянусь, я шага отсюда не сделаю, пока уродину не прикончу и имущества своего не верну.

— Из окна стрелять будешь? — съязвила Ленда.

— Я имел в виду район, — просопел ротмистр. — А поскольку это безлюдье, то я, пожалуй, превращу трактир в боевую базу. Не бойтесь, — гордо дунул он в усы, — не с такими справлялся. Не бахвалясь, мы с этим вот Дебреном на дракона Полыхача ходили, известнейшего из теперешних. В подробности вдаваться не могу, но то, что я живым вернулся, говорит само за себя.

— Вы приехали, — медленно проговорила Петунка, — охотиться на грифона?

— Нет, — выручил ротмистра Дебрен. — Княжон невинных или распутных тоже не ищем. Да и ведьм, кстати, тоже.

— А она? — Хозяйка указала на Ленду. — Хочешь меня убедить, что вас связывают нормальные отношения? Что-то мне ее лицо нормальным не кажется. Да и спина, до крови истертая. Да-да, я заметила. При моей профессии надо сразу все замечать, потому как всякие разные сюда наезжают. Порой у меня всего мгновение остается, чтобы решить, чем клиента встретить: хлебом или арбалетом. А поскольку я и любви всякой странной нагляделась, то не позволю обмануть себя тем, что ты целуешь ее в такие места. Ничего из этого не следует. Потому что если б ты любил, то сначала кровью бы занялся, а уж потом, возможно, целованием. Девке чистое белье нужно, бадья с горячей водой, а не то, чтобы ей портки, и без того мокрые, обслюнявливали.

— Вы, конечно, не поверите, — криво усмехнулся Дебрен, — но я именно о мойне прежде всего хотел вас просить.

— Как же, так я и поверила.

— Но, Петунка… — заговорил Выседел. — Он ведь и вправду мойни требовал. И чтобы девице Брангго комнату как следует нагреть, потому что она слабеет. Я ему верю.

— Ты всем веришь. — Это прозвучало мягко, но в голосе чувствовалась горечь. — Тем, помнишь, тоже небо готов был подарить. И что? Они девушку благовониями окропили, шнурок одним концом к ноге, другим — к колышку, а сами в кусты, подкарауливать с арбалетами и святой водой, пока Пискляк прилетит.