За краем небес (СИ)

За краем небес

Сладко жилось мне в родной деревне, только жителям деревни несладко приходилось. То-то они вздохнули радостно, когда понесла меня нелегкая за порог дома родного, вслед за воином пришлым. Знала бы, чего повидать доведется, сидела б в избе справной, мужу, дядей навязанному, в ноги кланялась, сбегать не помыслила. Да только судьбы своей я не ведала, про злых королей (шибко до дев невинных охочих) и опасных диоров слыхом не слыхивала. О том, что невестой эльфийской вдруг сделаюсь, во сне помыслить не могла.

Ох, не к добру меня небеса красотой и языком острым наградили. К моему ли недобру, аль к чьему еще… там поглядим.

*

И распахнутся крылья в вышине,

Неся меня все вдаль и вдаль к мечте…

Пригорок косо убегал к воде, омываясь водами неспешно текущей широкой реки, на поверхности еще плавали кусочки льда.

Я стояла на коленях и полоскала в ледяной речке белье, пальцы почти свело судорогой от холода. Ну вот опять! Я досадливо шлепнула ладонью по воде. Еще один носок вырвался и уплыл по быстрой стремнине. Попадет мне от дядьки, что же за день-то сегодня такой! С трудом прополоскав последнюю рубашку и наплевав на уплывшие носки, сложила кое-как отжатые вещи в плетеную корзину и, нагрузив ее на спину, пошагала вверх по склону к дому дяди Агната.

Пока я с трудом поднималась на пригорок неся неподъемную корзину, рядом неожиданно раздался веселый голос, от которого сердце радостно забилось в груди.

— Мирка!

Это был мой Лик. Парень, одетый в нарядную вышитую рубаху, подскочил ко мне и, пользуясь тем, что руки были заняты, взъерошил длинную косу.

— Мирушка, у меня сегодня отец возвращается. Буду с ним о свадьбе говорить.

Я резко остановилась, скидывая тяжеленую корзину со спины и прижимая ладони к загоревшимся щекам.

Лик отвел мои ладони и нежно коснулся губ в легком поцелуе.

— Пойду я, — прошептал он мне. — А ты дождись вечера, встретимся на нашем месте у березы.

Я лишь счастливо кивнула ему, посмотрев вслед убежавшему парню. Потом обернулась поднять корзину и обнаружила, что белье рассыпалось по земле. С тяжким вздохом сложила все обратно и вновь потащилась к реке.

Весь день сердце пело в груди и я едва могла дождаться вечера. Матушка прикрикивала на меня потому, что все валилось из рук. В конце концов, отчаявшись добиться от меня хоть какого-то толку, мать обозвала неумехой и отправила в лес, собирать красную ягоду любину. Эта удивительная ягодка росла на поляне, спея под белым пушистым снегом, а потом, когда снег сходил, яркие бусины первыми показывались на черной земле. Говорили, что ее сами маги посадили, а после живучее растение само разрослось повсюду. После мы зальем ее медом и уберем в прохладный погреб, настаиваться, превращаться в хмельной напиток, который так любил мой дядька. Я вышла на опушку, всю усыпанную яркой спелой ягодкой и принялась низко склоняться к земле, неспешно собирая сочные яркие шарики в корзину. Все мысли были только о Лике. Я настолько не замечала ничего вокруг, что едва не наступила на острое лезвие большого меча, лежащего в траве. В испуге, едва не выронила почти полную корзину. Откуда здесь меч? Поставив свою ношу на землю, оглядела полянку и показалось, что на самом краю ее в кустах что-то темнеет. Подняв для верности тяжеленный меч руками, не знаю, правда, зачем, край его все равно от земли оторвать не могла, я потащилась к кустам прочерчивая острым кончиком длинную полоску на земле. Едва я подошла достаточно близко, как вскрикнув выронила тяжелое оружие и зажала руками рот. В кустах лежал мужчина, крупный, с длинными каштановыми волосами, какие носят воины, и весь в крови от полученных ран. Кровь уже запеклась, а мужчина, кажется, не дышал.

Очень осторожно приблизившись к нему, я присела на колени, протягивая к груди руку, пытаясь послушать, бьется ли сердце. Оно билось, только очень очень тихо. Воин был еще жив. Не раздумывая доле, я со всех ног кинулась к дядькиному дому, кликнуть помощи.

Воина мы разместили в сенях, дядька не захотел нести приготовившегося отдать небесам душу мужчину в главную комнату. Мне, как нашедшей его первой, был дан наказ заботиться о раненом. Что и говорить, а ухаживать за кем-то я хорошо умела. Матушка моя славилась в нашем селе, как хорошая знахарка, а ей знания от бабки достались. К нам в дом часто приводили тех, кто нуждался в лечении. Варить такие травяные зелья, как у мамы, у меня не получалось, но зато я прекрасно справлялась с уходом за нуждающимися и знала, как правильно это делать.

Уже после того, как мужчину положили на крытую покрывалом скамью, я сняла с него высокие кожаные сапоги и стала осторожно освобождать от изрезанной в нескольких местах одежды. Иногда приходилось распарывать ткань ножом. Когда наконец стянула с тела раненого все до последней ниточки, то едва не ахнула. Тело было покрыто множеством небольших рваных ран, от которых исходил тошнотворный запах. Благо, я привычная была и меня не мутило от подобного. В этот момент матушка приблизилась ко мне с только что сваренным отваром.

— Мирушка, ты пока вещами его займись, в порядок приведи, глядишь еще понадобятся, а я его целебным зельем обмою, нужно раны хорошо промыть, да заразу, что в них попала, убить.

Я уступила матушке место и, подняв порванные штаны и рубаху, а также грязный темно-синий плащ, потащила вещи к реке. Уже на самом берегу, пока я выворачивала одежду, чтобы заняться стиркой, а после заштопать многочисленные дыры, я и нашла в кармане письмо.

В нашей деревне никто не умел читать, никто, кроме меня. Учить то было некому. А вот для меня нашелся учитель и случилось это так:

Анюша, дочка нашего старосты, позвала всех на говорины. Отец ей разрешил главную комнату в избе занять. Вот она на радостях всю нашу деревенскую молодежь и позвала. А что? У старосты изба знатная, большая, светлая — все поместятся. Собрались мы ближе к вечеру, по лавкам расселись и давай друг друга историями потчевать, кто кого переврет. У кого лучше получалось, у кого хуже, кто такие страсти сочинял, что мурашки по коже бегали. В конце вечера сама Анюша победителю награду подносила.

Я говорины любила. Мне не столько нравилось слушать захватывающие истории, сколько сидеть и видеть на соседней лавочке Лика, который посматривал частенько в мою сторону, а раз даже подмигнул. Рядом с ним Ситка сидела, симпатичная девчонка, все к парню жалась, а вот он на нее не смотрел, зато с меня глаз не сводил. В общем, сидела я и в душе нарадоваться не могла. Наконец черед байку говорить и до меня дошел. Села я поудобнее, длинную косу через плечо перекинула, и начала свой рассказ:

— Однажды темной лунной ночью по двору прошелестел ветер. Сперва он тихонько пошевелил листья на деревьях, потом опрокинул с крыльца ведро, потом оторвал деревянный ставень, становясь все сильнее и сильнее, пока не превратился в настоящий смерч. И люди, живущие в доме, испугались и кинулись на крыльцо, и спрашивали: ‘Что это? Кто наслал проклятье на наш дом, как нам теперь спастись?’. Внезапно из-за спин говорящих выступила вперед тоненькая совсем молоденькая девушка-калека. Она сказала людям: ‘Я слышу его, он требует свою жертву, тогда ветер оставит нас в покое’. Все обитатели большого дома переглянулись между собой, но никто из них не захотел становиться жертвой ветра, чтобы спасти остальных. Тогда девушка ступила вниз с крыльца и, не оборачиваясь, прихрамывая, направилась к чернеющей среди двора вихревой воронке из камней и грязи, которая кружилась на месте так быстро, как крутится деревянное колесо, пущенное вниз по крутому склону, но не двигалась в сторону. Девушка смело ступала ветру навстречу, не опуская головы, и когда ураган готов был поглотить ее, из ветра возникла высокая мужская фигура в темном плаще и протянула к ней руки и…

В момент, когда я готова была сгустить краски и перейти к душераздирающим событиям, наружная дверь распахнулась и в комнату ступила фигура в темном плаще.

Все тогда повскакивали с мест, парни вперед выступили, девчонки по углам запрятались, а странник в плаще вдруг скинул с головы капюшон, обвел нас взглядом на удивление ясных старческих глаз и вдруг увидел меня. Я не знаю, что такого приметил в моем лице странный седоволосый человек, но оно вдруг исказилось, из отрешенно-равнодушного превратившись в живую маску боли.