Нить измены (СИ)

Тимофей Печёрин

Нить измены

Глава первая

Ведьма умирала.

Сраженная ударом сабли, она лежала в луже собственной крови посреди грязной мостовой. Глаза ее… еще живые глаза с бессильной ненавистью уставились в небо. А руки тянулись из последних сил. Тянулись к Анике.

«Ксантарда…» — ненароком вспомнила юная воровка ее имя. Столь же нечаянно, сколь и неожиданно для себя. Потому что трудно было в этом жалком существе, похожем на большую куклу, выброшенную на помойку, в этой груде окровавленного тряпья узнать предводительницу зловещего Ковена. Немолодую, но не сгорбленную тяжестью лет, женщину. Отверженную, но державшуюся с достоинством придворной дамы.

Откуда-то доносился приглушенный звон клинков. А еще чаще до ушей Аники долетали крики страха и боли. Пахло гарью. Все правильно, иначе и быть не могло. Приказ командования во главе с благородным сэром Роланом предписывал солдатам беречь, не подвергая опасности, в этом заброшенном городишке разве что детей и запасы Серой Гнили. Причем на детей, подаренных Ковену в знак якобы перемирия, указание это распространялось постольку поскольку. Главной же целью атаки на Кукенхейм был захват смертоносного порошка. Этого секретного, самого опасного, оружия ведьм.

В остальном же бравые вояки были вольны. Вольны рубить, жечь и разрушать. Брать пленных не имело смысла. А наилучшим исходом — в чем сходились и Ролан, и подполковник Берт — было перебить ведьм и их рабов. Да сровнять проклятый городишко с землей.

Когда тень от подошедшей Аники пала на нее, Ксантарда встрепенулась. И, несмотря на то, что ее тело доживало последние мгновения, ведьме хватило сил приподнять голову. Чтобы вперить злобный, мутный, какой-то усталый… но внезапно враз прояснившийся взор в юную воровку. Глаза предводительницы Ковена злобно сверкнули.

Анике хватило мгновения, чтоб прочесть в них и ненависть к предательнице-перебежчице, и досаду на собственную то ли недальновидность, то ли недостаточность как наставницы. А может, Ксантарда просто осознала, что всем ее замыслам и планам конец, да и ей самой тоже. Всякое возможно было. В одном только дочь Ханнара Летучей Мыши была уверена. Ведьма могла признать в ней одну из своих учениц, могла и не признать. Но вот всей правды о лазутчице, затесавшейся в ряды прибывшего к ведьмам пополнения, узнать ей было неоткуда. Или все-таки?..

— Я смотрю, ты радуешься, — проговорила Ксантарда слабеющим надтреснутым голосом, — вы все радуетесь. Так радуйтесь… веселитесь. Это ненадолго.

И в голове Аники промелькнула еще мысль, что обращается умирающая ведьма не к ней. Не к ней конкретно — но, скорее, ко всему миру скопом.

— Мне-то уже все равно, — продолжала предводительница Ковена, — но вы… вы все остаетесь… один на один… с этим. Не придет к вам на помощь лунная богиня… сколько ни зовите. Да вы и не позовете… забудете ее имя…

— Не очень-то и хотелось, — помимо воли сорвалось с языка воровки.

Ксантарда в ответ усмехнулась. И струйка темной крови потекла из ее рта.

— Ну да! Пока вы можете веселиться. Так же слепец… веселится и пляшет на краю бездны. А потом… потом, деточка моя, становится слишком поздно. Вот и у вас всех под ногами пропасть… но и надежда… тоже. Осколки Черной… Звезды. Но что толку? Вы же ничего не поймете… куда вам! Вы отвергли спасение, дарованное Урдалайей… отвергли знание… запретное знание! Сами решили… сами назвали так — запретное. Предпочли утешаться сказками о ложных богах. Да только не спасут они вас, когда придет Повелитель!

— Повелитель? — дрожащим голосом переспросила Аника.

— Повелитель Чумы! — вскричала ведьма, — Властитель Мора. Владыка Боли. Спит он покамест… но скоро… очень скоро смерть и ужас придут на улицы ваших городов! И муки, рядом с которыми смерть покажется избавлением. Вы побежите… в горы, леса, поля… вы будете молить о спасении. Но спасенья не будет. Ваши вопли и стоны будут музыкой, славящей Повелителя. Гимном в его честь. А ваши души — пищей!

Произнеся эту речь, Ксантарда пала, наконец, на землю с лицом, застывшим смертной маской. А в следующее мгновение замерла уже и Аника — от ужаса. Когда оторвала взгляд от мертвой ведьмы и огляделась вокруг.

Ибо не улочку злополучного городка Кукенхейма увидела она вокруг себя. Но знакомый с детства район под названием Ножи. Просто выглядел он теперь так, что казался заброшенным… если не хуже.

Окна в домах были сплошь заколоченные. И ни единого прохожего… хотя нет: одного цепкий взгляд юной воровки сумел-таки приметить в сотне шагов от нее. Существо, в котором трудно было узнать хоть мужчину, хоть женщину — облаченное в бесформенные лохмотья, с кожей, покрытой струпьями и с поредевшими волосами, оно ползло вдоль обочины. Ползло, из последних сил тщась добраться до порога своего дома. Или хоть до какого-нибудь жилища, где можно скоротать последние часы или минуты жизни. Уж в чем-чем, а в свободных домах столица не испытывала теперь недостатка.

Существо ползло, тяжело вздыхая и кашляя. И с каждым вздохом окропляя землю кровью изо рта и из носа. А к запаху гари, доносимому ветром, кажется, с соседней улицы, примешался еще один дух. Вроде того, что бывает, когда жаришь мясо и зазеваешься, дав будущему обеду лишнего провисеть над огнем.

Похожий запах — только куда гуще, сильнее. Это сжигали товарищей по несчастью ползшего по улице существа. Трупы сжигали. Тех из них, которые уже отмучились.

А вдалеке, над крышами домов, в лучах восходящего солнца возвышались башни Каз-Рошала. Королевского замка, давшего имя всей столице. Издали замок казался по-прежнему великолепным, внушительным и неприступным. Но сердце подсказывало Анике, что крепостной ров и замковые стены — это не та защита, что способна остановить Властителя Мора.

…она моргнула глазами — и кошмарное видение исчезло. Сменившись темнотой комнаты в том самом доме, куда девушка накануне забралась через окно. Но с избавлением от жутких грез не пришло облегчения. Аника знала: разговор с Ксантардой — разговор, наяву которого не было — повторится вновь. Как и зрелище столицы, умирающей, агонизирующей от нахлынувших на нее жутких болезней.

Более того, надежды, что кошмар отвяжется сам собой, уже и не осталось. Ибо, если прежде он тревожил Анику лишь во сне, то теперь и настиг ее бодрствующей. Да не абы когда еще, а как раз в то время, когда воровка вышла на ставший уже привычным ночной промысел. То-то огорчится отец — предводитель столичных воров, он ведь и на дочку возлагал надежды. Видел ее тоже на том же поприще.

Чуткое ухо Аники уловило шаги… где-то внизу… тяжелые и неторопливые. Следовало убираться да поскорее. И, к сожалению, без добычи. В том же, что сама она успеет удрать, воровка не усомнилась бы ни на миг. Ох, отец не обрадуется. Но жизнь все-таки дороже.

«Черная Звезда, — зачем-то бормотала Аника, вылезая в окошко и карабкаясь на крышу, — осколки… Повелитель Чумы… осколки Черной Звезды…»

А уже когда дом, где ничем не удалось поживиться, остался за спиной, дочь Ханнара Летучей Мыши со злостью воскликнула, зачем-то глядя в небо в поисках луны: «Ну, спасибо, сэр Ролан… за все! Демоны тебя сожри…»

Вернее, она хотела воскликнуть, но вовремя осеклась и лишь зашипела как рассерженная кошка. Инстинкты воровки, которой тишина и скрытость порой жизнь спасают, не подвели и теперь.

Как бы там ни было, а услышать клянущие его слова королевский конфидент не мог при всем желании. Мало того, что ночь он, как и большинство людей, предпочитал проводить в кровати — в отличие от воров и прочего лихого люда. Так что встреча на ночной улице сэру Ролану и его недавней компаньонке точно не грозила. Вдобавок, ни самого конфидента, ни его телохранителя Крогера последние дни вообще не было в столице. И виною тому стала история с шутом-маркизом Шенгдаром.

Дело же было вот в чем. Да, Лодвиг Третий не зря звался в народе Милосердным. Вот только сердце, увы, переменчиво. В том числе сердце коронованной особы. Покуда сэр Ролан во главе королевской рати радовал его величество вестями о разгроме Ковена, о победе над лил’лаклами, донесение об измене Шенгдара на этом фоне просто меркло, терялось.