Цена мечты (СИ)

Федотова Надежда Григорьевна

Цена мечты

ЦЕНА МЕЧТЫ

Глава I

Столицы всех государств одинаковы во все времена. Жизнь в них бурлит от рассвета до заката, обманчиво затихая с наступлением вечерних сумерек и вновь набирая силу к ночи. Неважно, что сияет над головой, звезды или солнце, или пуховое покрывало облаков вовсе скрывает небо от людских глаз - столица не спит никогда!

Она встречает рассвет скрипом тележных колес, звоном конской упряжи, ворчливой перекличкой торговцев на еще пустых базарах, хлопаньем отпирающихся ставен и хриплым лаем собак.

К полудню она раскидывается пестрой шалью запруженных народом улиц - о, этот знакомый, всегда похожий один на другой и каждый раз новый узор!- а множество голосов сливаются в сплошной непрерывный гул, столь милый сердцу жителя большого города.

Лиловые вечерние сумерки таинственно искрятся фонарями вдоль ее центральных аллей, набрасывают невесомую вуаль на лица, сглаживая их очертания и одновременно даря особую, загадочную притягательность. Проносятся по сверкающей огнями набережной щегольские экипажи, распахиваются двери парадных подъездов, позвякивает столовое серебро, зажигаются свечи, шелестят атлас и шелк, вспыхивают и растворяются в воздухе первые несмелые улыбки. Вечер - это обещание, вечер - это предвкушение!

И когда столицу окутывает ночь, город, словно очнувшись от краткого забытья, распускается под луной диковинным цветком. Каплями росы вспыхивают в ушах и на запястьях холодные звездочки бриллиантов, музыка становится все громче, окна гостиных и бальных зал озаряются все ярче, на щеках дебютанток пылает румянец, пузырится в высоких бокалах пьяное игристое вино, блестят глаза, трепещут ресницы, щелкают каблуки. Ночь кружит в танце, кружит голову, она уже не обещает - она щедро дарит тех, кто растворяется в ней, укрывает черным бархатным крылом осмелевших влюбленных, прячет от чужих глаз нескромное сияние своих, шепчет за спиной тихо, едва слышно: 'Не оглядывайся. Рассвет еще нескоро', и ей так хочется верить...

Шумные улицы ночного Мидлхейма остались позади. Карета с гербом барона Д'Элтара мелко задрожала, сворачивая с мощеной булыжником набережной, и покатила в сторону восточного пригорода. Ровная широкая дорога запетляла между невысоких холмов; поплыли за окошком экипажа, сменяя друг друга, окутанные вечерней тенью и зеленью роскошные особняки. Восточный пригород, почти заповедный остров, имевший свои четкие, пусть нигде и не обозначенные границы, был не для всех - только столичный житель знает, как порой недешево обходятся такие, казалось бы, простые и естественные вещи, как чистый воздух, покой и тишина. Здесь селились самые видные люди Мидлхейма - их тех, конечно, кто мог себе это позволить - и ни один еще не пожалел о выборе. Столица все равно оставалась в каком-нибудь часе езды от дома, участки, хоть и не слишком большие в сравнении с родовыми поместьями, все же были солидные, соседи - достойные люди своего круга... К тому же, пригород охранялся: и днем и ночью целый десяток караульных разъездов берег спокойствие здешних обитателей, и это дорогого стоило.

От главной дороги к холмам то и дело взбегали дорожки поменьше, на самой развилке обозначенные крепкими столбами - каждый из них был снабжен указателем с изображением городового герба. Де Тайлезы - созревшая виноградная лоза на стальном шипе, Бэнкрофты - две скрещенные шпаги, Д'Айны - каменный лев с поднятой вверх когтистой передней лапой... Кучер, завидев впереди дорожный столб с гербом в виде снежно-белой остроконечной горы на золотом фоне, подстегнул коней. Шторка на окне экипажа колыхнулась.

- Не гони,- в тягучем, с сильным южным выговором, голосе, донесшемся из глубин кареты, мелькнула улыбка.- Торопиться нам некуда, еще колеса по пути растеряем...

- Обижаете, милорд!- отозвался кучер, впрочем, ничуть не обидевшись. И уж тем более не испугавшись: колдобин на дорогах восточного пригорода отродясь не водилось, а барон Д'Элтар был хозяин рачительный, бездельников да неумех не держал, так что и выезд у него был с иголочки, не рухлядь какая, и слуги свое дело знали. К тому же, им за это хорошо платили.

Астор Д'Алваро, откинувшись на мягком сиденье, прикрыл глаза. В столицу он наезжал нечасто, так что порядком успел от нее отвыкнуть - поэтому когда суета и блеск центральных улиц Мидлхейма остались, наконец, позади, он внутренне вздохнул с облегчением. Права была сестра, в письмах нещадно клеймившая его 'бирюком' и 'затворником' - может, лет двадцать назад, когда кровь бурлила и энергия молодости била ключом, не давая усидеть на месте, столица и казалась ему переделом мечтаний, но время многое меняет. То, что нагоняет смертную тоску в двадцать пять, к сорока семи приобретает неизъяснимую прелесть: тихое поместье, где дни похожи один на другой, нечастые наезды старых друзей, любимые книги, долгие прогулки... Поймав себя на этих мыслях, Астор снова улыбнулся - ни дать, ни взять, старый пень, тихо покрывающийся мхом на родном болоте! Будь здесь Инес, она бы точно не удержалась от очередной шпильки. Деятельная баронесса хоть и была всего-то на пять лет младше брата, зачахла бы в родовом гнезде семьи Д'Алваро от скуки, и кто бы стал ее осуждать? Но Астор свое 'болото' любил. И покидал его редко, каждый раз с большой неохотой, - не выбрался б, наверное, и на именины сестрицы, но увы! Ежегодный военный парад, обычно проводящийся в столице Геона в середине августа, отчего-то в этот раз перенесли на первое июня. И баронесса Д'Элтар, разумеется, не преминула этим воспользоваться.

Улыбка на смуглом лице 'затворника и бирюка' погасла. Сестру он нежно любил, однако вновь шевельнувшееся в груди беспокойство относилось не к ней. Почему перенесли парад? За почти два десятка лет со дня окончания войны такого ни разу не случалось. Да еще эти слухи о возможном усилении пограничных крепостей - может, и дым без огня, но все же... Астор Д'Алваро не первый день жил на свете. И знал, что дыма без огня не бывает.

Экипаж тряхнуло, лошади встали. Снаружи сквозь опущенную бархатную шторку просочился колеблющийся свет, по мраморным ступеням торопливо застучали каблуки. Астор выпрямился.

- Добро пожаловать, ваше сиятельство!- распахивая дверцы кареты, провозгласил подоспевший лакей. Гость, оглядев его парадную ливрею с позументами и вышивкой, от которой рябило в глазах, привычно поморщился. Сестрица верна себе - уж если пускать пыль в глаза, так только золотую и прямо с порога!.. Он кивнул согнувшемуся в почтительном поклоне слуге и, выбравшись из экипажа, внутренне присвистнул: очевидно, барон Д'Элтар решил не мелочиться, по примеру дражайшей супруги. Особняк сиял в ночи как волшебный фонарь. Из распахнутых по теплому времени окон лился яркий свет, отражаясь от белых стен и гладкого мрамора крыльца, по которому скользили многоцветные призрачные блики, что отбрасывали высокие, в пол, витражные окна второго этажа. Дрожали в напоенном ароматами цветов воздухе звуки музыки, с тонущих в тени открытых галерей то и дело слышался смех - то кокетливый, то беззаботно-счастливый. А за широко распахнутыми дверьми парадного подъезда, в ярко освещенном огромном холле, бесконечно перетекая из одной залы в другую, клубилась пестрая толпа: покачивались в высоких прическах цветы и перья, сверкали драгоценности и ордена, искрилось в бокалах вино, блестели от пота лица лакеев, снующих с подносами... Приемы в доме Д'Элтаров всегда устраивались с большим размахом, но нынче, кажется, хозяева решили превзойти самих себя. Точнее, хозяйка - в этом Астор ни капли не сомневался. 'Так ведь и разориться недолго',- подумал он, медленно поднимаясь по ступеням. Лакей, спохватившись, отвел глаза: брат баронессы бывал в ее доме нечасто, и даже вышколенные слуги редко могли удержаться от того, чтобы не пялиться ему в спину. Высокая прямая фигура гостя, его военная выправка и правильные черты смуглого лица, покрытого морщинами вперемежку со старыми шрамами, до сих пор вызывали к нему интерес, особенно со стороны дам, и все же... Чаще взгляд приковывают не достоинства, а недостатки - шурин барона Д'Элтара был калекой. Изувеченная правая нога, одним лишь чудом собранная когда-то полковыми лекарями из ошметков костей и мышц, этот печальный трофей, доставшийся Астору в память о Битве Знамен, не сгибалась в колене и порядком усохла за многие годы. Назвать 'колченогим' ветерана войны и былого героя Геона ни у кого не поворачивался язык, однако его прыгающая походка и вывернутая правая ступня в маленьком, не по размеру, сапоге, против воли вызывала жалость - а что может быть хуже для мужчины и воина?..