Колдун поневоле (СИ)

Марина Леонидовна Ясинская

Колдун поневоле

Внезапно зазвонивший телефон бесцеремонно выдернул Гришку из мрачного отупения.

Вообще-то, на мобильник ему мало кто звонил. Пока еще дороговата услуга для среднего кармана, а на первые десять бесплатных секунд не наговоришься — только измучаешься.

Звонивший в бесплатный лимит уложился. Зато слова его Гришку просто поразили:

— Если это ты дедка укокошил, тогда ты не жилец. Я его давно пас, и если ты, гаденыш, мне дорогу перебежал и все себе забрал, я тебя урою, так и знай.

Гришка недоумевающе пялился на погасший экран. Можно было бы счесть этот звонок неудачной шуткой, если бы не тот факт, что деда-то и правда убили. Причем не у себя в доме, не на улице, а в замызганной районной больнице, где он, оказывается, целую неделю пролежал в стационаре. Главврач лишь разводил руками и беспомощно приговаривал:

— Понятия не имею, как кто-то мог проникнуть — у нас ведь охраняется, даже ночью.

Насчет «охраняется» сказано было слишком громко. Видел Гришка их ночного сторожа — сгорбленный старичок устало клевал носом на табуреточке в углу, а когда его разбудили, близоруко щурился за толстенными стеклами очков и божился, что никого не было ночью, кроме дежурного врача и медсестры.

Про милицию вообще можно забыть — спившийся, наверное, еще с «сухого» периода перестройки, представитель РОВД — местный участковый, не то, что преступника — собственную фуражку не всегда отыскать мог.

Остается лишь стиснуть зубы и смириться с тем, что если уж в это безумное время никому нет дела до живых, на мертвых и подавно наплевать.

А тут еще этот нелепый звонок…

Гришка в бессильной ярости отшвырнул мобильник, с размаху плюхнулся в плюшевую глубину старого кресла, стоявшего напротив распахнутой балконной двери, и уставился на расстилающийся перед ним пейзаж. Закрыл глаза и подставил лицо под волны шумного городского океана, вслушивался в их шум и поглаживал мягкие подлокотники.

Гришка любил старое плюшевое кресло, а оно отвечало ему полной взаимностью.

Кресло, дедушкин подарок на двенадцатый день рождения любимого внука, было мягким и удобным; у него откидывалась спинка, так что Гришка частенько в нем полеживал. За долгие годы, проведенные рядом с хозяином, кресло научилось понимать хозяина с полуслова и всегда с готовностью предлагало свой утешающий плюшевый комфорт и необременительное сочувствующее молчание.

Кресло пережило немало передряг — перестановку, ремонт, переезды. Сталкивалось с настойчивыми попытками Гришкиной мамы сменить выгоревшую обивку некогда благородно синего цвета на яркий клетчатый драп. Сокрушалось по поводу ухода почти всех старых друзей, когда-то доставшихся хозяину от родителей: расшатанных табуреток, старомодного трюмо и громоздкого письменного стола с исцарапанным стеклом. Терпело насмешливые взгляды новых жильцов: дорогого кожаного дивана, отливающего металлом компьютерного стола и стеклянной тумбочки под сменившимся телевизором. Стоически выносило категорические ультиматумы и отчаянные истерики регулярно менявшихся подруг хозяина, требовавших прогуляться до ближайшей свалки и избавиться, наконец, от пыльной рухляди, не сочетающейся с новомодным интерьером…

Однако, кресло продолжало обитать у Гришки — ведь друзей не выкидывают на свалку просто потому, что они не подходят цветом к обоям.

Сегодня, правда, даже кресло не могло утешить Гришу. Он пялился в одну точку невидящими глазами и тихо бормотал он, обращаясь непонятно к кому:

— Как же так?… Какая ж распоследняя сволочь решила убить старика? Зачем? У него ведь даже сберкнижки с деньгами на похороны не было! На что позарились?

Если совсем начистоту, Гришку мучила не только горечь утраты, но и чувство вины. Последние годы он всегда был занят — вещами исключительно серьезными, требовавшими безотлагательного внимания. Разумеется, нельзя бросить на произвол едва-едва оправившийся от «испытания рэкетом» бизнес — ведь без его личного присутствия все рухнет. И потом, время — деньги.

Думал — когда-нибудь придут иные времена. В стране наведут порядок, бизнес развернется по-крупному, и он воцарится во главе собственноручно созданной империи. Станет солидным директором респектабельной фирмы. Не то, что сейчас. Нет, Гришка, разумеется, не бандит, ни в какой преступной организации не состоит. Но, положа руку на сердце, и не безгрешен. Хотя он и не любил прибегать к криминалу, все равно нет-нет, да и приходилось. И не он в том виноват — жизнь пошла такая, что иначе никак. С волками, как говорится, жить…

Думал — вот тогда-то у него, наконец, появится время на все те дела, которые сейчас ну просто необходимо отложить на потом. Гришка будет приходить к родителям в новую, купленную им к тридцатипятилетию их совместной жизни квартиру, будет сидеть с ними по вечерам на кухне, пить чай с ватрушками, которые так вкусно готовит мать, и обсуждать с отцом политику.

Съездит с крестницей в аквапарк — он обещал ей этот подарок еще по окончании первого класса; Анюта уже в третий пошла, а крестный все никак не соберется.

Позвонит другу детства, которого встретил на улице уж года полтора назад. Они просидели тогда с Сашкой до полуночи в какой-то замызганной сосисочной и расстались с телефонными номерами и заверениями, что непременно созвонятся. Сашка, впрочем, звонил, а у Гришки все как-то руки не доходили.

Он остепенится и заведет, наконец, семью. Веселье весельем, но ни одна из временно проживавших в его квартире подружек, подцепленных в баре или ночном клубе, не подходила на роль спутницы жизни. Впрочем, это и неудивительно — не в таких местах их искать надо. Вот найдет Гришка себе умницу-красавицу, потом детки пойдут — на радость родителям и деду.

К деду будет ездить часто, как раньше. В свое время не было ни одних каникул, которые не провел бы Гришка в деревне, с дедом.

Дед был самым волшебным человеком на свете. Так казалось Гришке в детстве, так оно оставалось и теперь. Только вот встречи с дедом случались все реже и реже — тот с непонятным упорством отказывался переехать из некогда передового, а ныне заброшенного колхоза в город, поближе к детям.

Впрочем, не так уж и далеко от города располагалась деревенька. Но потрепанные автобусы, некогда регулярно сновавшие туда-сюда, отправлялись за город все реже, а затем маршрут и вовсе отменили… Через пару лет Гришка обзавелся машиной, но благие его намерения вот теперь-то беспрепятственно наведываться к деду так и не осуществились.

Сначала все портила плохая погода, размывшая проселочную дорогу до состояния непролазных болот — а у Гришки, никогда не любившего джипы-вездеходы, был спортивный Мустанг, низкая посадка которого никак не приспособлена для поездок по сельской местности.

Потом навалилось столько дел, и не предвиделось им конца и края! То вымогатели из официальных инстанций, проводящие неведомые проверки, то бандиты, настойчиво предлагающие установить или сменить «крышу», то нерадивые продавцы, то ненадежные поставщики…

Когда-нибудь, утешал себя Гришка. Когда-нибудь он станет навещать деда каждые выходные, а не как сейчас — раз в полгода. Будет подолгу сидеть с ним на крыльце, прогуливаться по полю и лесочку. Беседовать.

Дед будет внимательно слушать его, ободрять и хвалить. Дед умел слушать как никто другой. Еще он всегда мог как-то так ловко подсказать, что у внука потом все в руках спорилось — с самого детства. Развеивал грусть интересными сказками, когда Гришка был еще совсем маленьким; когда внук подрос, развлекал его невероятными историями из своей жизни или жизни своих знакомых.

Гришка кивал, втихомолку полагая, что дед приукрашивает ради красного словца, потому как сам рассказывал, что, вернувшись с войны, решил — пешего похода до Берлина с него на всю жизнь хватит, и дальше ста километров от деревеньки не уезжал. Тем не менее, это не мешало Гришке по прежнему любить его рассказы.