Заложник удачи

Владислав Русанов

Заложник удачи

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СТРАННЫЕ ВСТРЕЧИ

Над сожженным обозом вились тонкие дымные змейки. Серо-голубые, почти незаметные в пасмурный день. На высоте полутора сажен легкий ветерок подхватывал их, наклонял прочь от предгорий и развеивал.

— Хорошо, что ветер не на нас, елкина ковырялка, — пробормотал под нос заросший, как леший, мужик с длинным луком в руках. С этим оружием, как, впрочем, и с любым другим, он управлялся на удивление легко и умело. Хотя… Почему «на удивление»? Прославленный по всему югу Заречья разбойник Ярош по кличке Бирюк не стал бы тем, кем он был, если б не бил из лука в медную монету за полста шагов, не рубился мечом лучше любого стражника да и с голыми руками мог управиться с парой-тройкой купцов.

— С чего бы это? — Его спутник — молодой человек лет двадцати — рассеянно дернул себя за ус, погладил большим пальцем висевшие на боку черные ножны. Он-то выглядел настоящим благородным паном — кольчуга, меч, корд на боку. Светло-русые волосы коротко подстрижены, чтоб не мешали подшлемник надевать.

— Ты слышал, как воняют паленые трупы, пан рыцарь? — едва заметно усмехнулся Ярош, показывая щербатый оскал, поднял руку, намереваясь притронуться к покрытому запекшейся кровью уху, но передумал. К чему теребить незажившие раны? Мочки уха Бирюк лишился совсем недавно — трех дней не минуло. «Гостеприимные» старик со старухой — Яким и Якуня — оказались на самом деле вероломными убийцами, вздумавшими опоить отравой мимоезжих людей, а потом отдать их живыми, но обездвиженными горным великанам, которые нередко пробавлялись людоедством. Особенно в отрогах Запретных гор. Старика, по-юношески неутомимо обращавшегося с мясницким ножом, угомонил Годимир — странствующий рыцарь, нынче беседующий с Ярошем. А вот бабку Якуню разбойник сжег вместе с избушкой. Потом оправдывался, будто плошку с горящим маслом случайно уронил со стола. Так все и поверили…

— Ну… — замялся Годимир. — У нас, в Хоробровском королевстве…

— «У нас, в Хоробровском»! — передразнил его Ярош.

— …мертвых не жгут! — твердо закончил рыцарь.

— Ишь ты! «Мертвых не жгут»! Ты ж говорил, мол, воевал с басурманами?

— Воевал.

— И они, я слыхал, частенько вас, словинцев, теребят. Особенно в приграничье. По-над Усожей. Или нет?

— Сейчас уже нет, пожалуй, — подумав, ответил Годимир. — Прикрутили хвост кочевникам в последнем походе. Том самом, где я… Ладно. Не будем. — Он и впрямь старался пореже вспоминать тот поход, где проявил себя редкостным неудачником и заслужил неодобрение (да что там неодобрение — крепкую нелюбовь) пана Стойгнева герба Ланцюг [1]. — Да и Бытковское воеводство, откуда я родом, чтоб ты знал, все ж таки не пограничье. Близко. Да. Но не пограничье.

— Ладно. Проехали. — Ярош прищурился. — Как думаешь, пан рыцарь, кого-нибудь живого оставили?

Годимир пожал плечами:

— Есть только один способ узнать…

— Выйти из лесу и поглядеть?

— Ну.

— Эх, опять ты нукаешь, пан рыцарь…

— Тебе что за дело? Хочу и нукаю.

— Да ладно. Нукай, елкина ковырялка. А выходить, похоже, придется. Так или иначе, а, не знаючи, что тут приключилось, я в Гнилушки не пойду.

— Что, все Сыдора выискиваешь?

— Выискиваю. И пока не найду… — Разбойник зарычал, сжимая кулаки. Обычно он вел себя куда сдержаннее. Но с недавнего времени одно лишь упоминание Сыдора — не менее известного вожака разбойничьей хэвры [2] — приводило Бирюка в ярость. Еще бы! Ведь именно Сыдор выдал его пьяного стражникам короля Желеслава — владыки соседнего с Ошмянами городка под названием Островец. Королевский суд был скор и беспощаден. А чего церемонии разводить с разбойником? Яроша заковали в колодки у обочины тракта и, если бы не блажь странствующего рыцаря, там бы ему и смерть встретить. С тех пор лесной молодец чувствовал себя не то, чтобы обязанным, но старался по мере сил Годимиру помогать. И не только Годимиру, но и его вроде бы как оруженосцу, а на самом деле шпильману [3] из далекого северного города Мариенберг, Олешеку с многозначительной кличкой — Острый Язык.

Беда в том, что с Олешеком им не так давно пришлось расстаться. Вскоре после схватки у безымянной пещеры [4], где поднятый волшебством неживой навьи дракон (умерший, по всей видимости, очень давно) изничтожил стаю горных великанов, перед обессиленным и потрясенным гибелью зеленокожей красавицы Годимиром предстал отряд ошмянских стражников во главе с паном каштеляном…

Они появились на рассвете, вместе с первыми тяжелыми дождевыми каплями.

Десяток, не больше, верховых. Черные суркотты [5] с вышитыми на груди желтыми трилистниками, на головах шишаки [6]. Впереди на толстоногом коне с длинной, заплетенной в косички гривой и достигавшей едва ли не храпа челкой, ехал высокий пан, с трудом разместивший огромный живот на передней луке. На мохнатой шапке красовались три фазаньих пера. Рыжеватые с сединой усы топорщились под носом, словно свиная щетина, а кончики их нависали над уголками рта.

Пан Божидар герба Молотило, каштелян королевского замка в Ошмянах, грузно спрыгнул с коня, бросил поводья носатому, узколицему оруженосцу.

Ливень хлестал по обезглавленной туше дракона, которая, подаваясь напору упругих струй, сминалась, усыхала, словно скомканный лист пергамента. Будто удар, нанесенный Годимиром, лишил ожившее чудовище не только головы, но и всех костей в одночасье.

Годимир переступил с ноги на ногу, притопнул, разминая затекшие колени.

— Ты таки убил его, пан рыцарь! Не зря я в тебя верил, не зря! — восхищенно воскликнул Божидар. И тут же сменил восторженный тон на деловитый. — Где сокровища?

— Какие? — опешил словинец.

— А такие! Драконы завсегда золото и каменья драгоценные собирают! Или скажешь, что уговор наш забыл, драконоборец?

— И что… — Годимир пожал плечами.

— Так веди! Эх, гляжу на тебя, и сомнения меня терзают. Половины для тебя, пан Годимир, многовато будет. Ясное дело, нашедшему пещеру и дракона завалившему, доля полагается, но уж не больше десятой части. А остальное сокровище, не обессудь, в Ошмяны поедет. — Пан Божидар говорил нарочито бодро.

— Куда вести? Куда поедет?

— Ты что, парень, умом тут тронулся? — загремел Божидар уже рассерженно. Каштелян еще раз посмотрел на дракона, изуродованные тела людоедов. Прибавил твердо: — Хотя не мудрено… Где логово-то? Скажи.

— Там, — махнул рукой Годимир.

Не тратя больше слов, ошмянский каштелян свистнул своим людям и скрылся в черном лазе пещеры.

На сидевшую у шипящего костра и настороженно вскинувшую голову королевну он даже не посмотрел. Словно и знать не знал, и ведать не ведал…

И вот тут-то ливень хлынул, как из ведра. Вымочил людей до нитки, смыл пролитую кровь, пригнул верхушки молодых елей. Да и стоило ли ждать иного в лето шестьсот восемьдесят четвертое со Дня рождения Господа нашего? Воистину неудачный год. Удивительно будет, если не ознаменуется он мором, гладом и войной великою…

Годимир смахнул ладонью капли с бровей и усов. Огляделся по сторонам.

— Эк тебя, пан рыцарь, стало быть, жизнь придавила, — сочувственно проговорил пожилой стражник. Из-под козырька шлема участливо глянули блеклые глаза. — Видеть больно…

— Что? — заморгал словинец.

— Обулся бы ты, пан рыцарь… — Сердобольный стражник махнул рукой и пошел следом за паном Божидаром, распорядившись перед этим коней не расседлывать.