Черный снег

Черный снег

Илья Яковлев

Яковлев Илья

Черный снег

Яковлев И.И.

ЧЕРНЫЙ СНЕГ

"Се, еси человек, сотворивый сие!…"

Э. А. По

"…моя тетя безумно умная!.."

из высказываний бывшей супруги

(тоже, в своём роде, великого человека)

Часть первая.

1.

Его отражение смотрело на него из зеркала с каким-то тихим ужасом. "Абсолютно не помню, что было вчера! С кем пил и по поводу чего – полная потеря памяти!"- подумал он и с отвращением посмотрел на ополовиненную бутылку водки, стоящую на подзеркальном столике. Надо было как-то побыстрее приходить в себя – предстояло еще и идти на службу. Хотя, что греха таить, в последнее время на службу в Управу Борис приходил исключительно в таком состоянии – с глубочайшего похмелья. Прополоскав какой-то новомодной мерзостью рот и с отвращением влив в себя с полстакана вчерашнего пойла, которое водкой назвать мог только отупевший оптимист, он потащился из ванной в спальню одеваться. Кое-как выгладив форменную сорочку (все равно под кителем не видно, а снимать китель сегодня не придется, весь день в разъездах), подгладив брюки и напялив фуражку, Борис допил остатки водки и вышел из квартиры. Выйдя из подъезда, он страдальчески прищурил глаза – солнце светило просто невыносимо ярко. Правда, постепенно глаза привыкли и вдобавок пойло, до сих пор стоявшее комком где-то в районе глотки или же пищевода, наконец-то соизволило провалиться в желудок и Борис почувствовал себя несколько лучше. На транспорте ехать не хотелось, благо до Управы было рукой подать, и он решил пройтись пешком. "За одно и проветрюсь хоть чуть-чуть", – устало подумал он.

Здание Областного Управления Безопасности и Внутренних Дел было внушительным и было видно аж за пару кварталов. Когда-то Борис гордился местом, где он работает: как-никак щит и меч Родины, опора правительства и Господина Президента лично! Потом режим как-то незаметно подгнил и оглушительно рухнул, успев подмять под себя многих, кто верой и правдой, а так же и не очень, служил ему, породив при этом хоть и локальные, но крайне опустошительные гражданские войны, которые средства массовой информации и новое правительство почему-то упорно продолжали называть конфликтами на национальной почве. Правда, некоторые говорили, что режим этот не подгнил вовсе, а просто-напросто сгнил до основания и причем давным-давно, но в это Борису верить как-то не хотелось, слишком уж мрачная картина тогда вырисовывалась. Особенно если взглянуть на то, что творилось в некогда славном царстве-государстве в настоящее время. Те, кто сейчас стоял у руля, вели себя просто по свински – устраивались безобразно дорогие шоу, открывались магазины сексуальной культуры для домашних животных и т.п. а реальная стоимость жизни дорожала с каждым днем. Борис с невеселым смешком вспомнил слова своего старого приятеля-однокашника. Тот, будучи по его же словам, в пьяном безобразии, любил мрачно пошутить: "Наш N-ск – город контрастов: сегодня идет дождь, а завтра тебя убьют!"

– А, да хрен с ними со всеми!.. – выругался Борис, сам не зная по чьему именно поводу. Он решительно дернул ручку массивной двери главного входа и вошел в здание Управы.

Внутри здания царили: величественное спокойствие, подозрительный вахтер из рядового состава, мягкая прохлада, бюст Основателя Данной Организации и массивный герб Той Страны, которой-нынче-вы-на-карте-не-найдете по причине полного отсутствия таковой. Борис протянул служебное удостоверение для проверки; вахтер вцепился в нее, как клещ и принялся разглядывать ее, как разглядывают иностранную валюту, приобретая ее на улице или в подворотне у уличных торговцев. Борису даже показалось на мгновение, что вахтер сейчас, как заправский филателист, достанет из нагрудного кармана лупу, чтоб получше разглядеть все мельчайшие подробности, дефекты и проч., что могло бы обесценить значение и стоимость документа.

– Дед, не компостируй мозги! Знаешь меня, как облупленного, а ведь все равно каждое утро комедию ломаешь.

– Ты свои мозги, судя по всему, еще вчера прокомпостировал. Вы вчера отсюда уже на рогах ушли, мне по смене передали, и орали вы во время ухода, что, дескать, "все пропьем, но флот не опозорим!" Видать, еще куда-то продолжать собирались, – буркнул вахтер. – Хорошо еще, что вчера суббота была, никто из начальства не видел.

– Дед, – осторожно спросил Борис, – а тебе по смене часом не передавали, с кем я вчера отсюда уходил?

– Во дает! Силен! Не помнишь, с кем вчера надрался!? Может, еще скажешь, что не помнишь, по какому поводу? – хихикнул вахтер. Борис сокрушенно покачал головой. – Так вы ж вчера всем отделом двойной повод отмечали – два года со дня основания отдела и твоему корешу Рэму наконец-то кэпа кинули!..

Вахтеры в Управе – явление особое. По роду своей работы они в курсе всего, что происходит в ее стенах. Кто, с кем, когда и сколько литров. И по поводу чего, естественно, тоже. Да и как не быть в курсе, если все проходят мимо них ( за исключением тех случаев, когда вход-выход осуществляется через окна, но это явление не типичное ). Поэтому всю информацию, которая поступает от них, можно, в принципе, принимать на веру. В голове Бориса с мучительной ясностью стали проступать фрагменты вчерашнего "ледового попоища". И, как всегда в таких случаях бывает, один всплывший фрагмент потянул за собой целую вереницу, если не сказать – лавину, воспоминаний. Первыми, естественно, всплыли те самые, от которых хочется забраться под стол в кабинете и не вылезать по меньшей мере недели две. Он вспомнил, как после отъезда Гриба, начальника отдела, из тайников достали немереное количество бутылок конфискованной на прошлой неделе водки (при Грибе все было чинно – культурно: пили только шампанское и чуть-чуть коньячку) и началось отмечание по всем правилам питейного искусства. Как он поздравлял Рэмку с долгожданным званием гаупштурмфюрера и весь отдел ржал, как табун иноходцев. Как пришли на огонек девчонки из секретариата, совсем молоденькие, предупрежденные о празднике заранее, и он с ними, с голым торсом плясал ламбаду. Как приставал к личной секретарше Гриба Элеоноре, бабе на редкость страшной и вредной, когда она засобиралась домой, ссылаясь на мужа, уговаривая ее тяпнуть на брудершафт, а когда она категорически пить отказалась, ссылаясь на вышеозначенного мужа, высказал ей все, что он о ее муже думает (мужа у Элеоноры отродясь не было, перевелись у нас герои, об этом знал весь отдел, но все само собой молчали, дабы не нарушать очарование легенды). А когда она попробовала закатить истерику, предложил ей свои услуги в качестве свахи, пообещав найти какого-нибудь приятного мужичка при содействии своего отца. Отец Бориса трудился на славном поприще отечественной психиатрии в качестве главврача местного психдиспансера, и об этом также в отделе было известно всем.

А потом все пошли в подвал, в тир. Вместе с начальником тира, без которого не обходится практически ни одна серьезная пьянка (известное явление в конторе – напились и захотелось молодцам пострелять, а ведь в кабинете не разгуляешься). Женскому контингенту, естественно, к оружию прикасаться запретили; кривые, как турецкие сабли, еще застрелят кого ненароком. Содрогаясь, Борис вспомнил, как кто-то, он не помнил точно, кто именно, предложил повесить вместо обычных грудных мишеней портреты нынешнего руководства, и предложение было принято без излишних проволочек. Вспомнил, как радовался Рэм, угодив в глаз нынешнему премьеру, с удивлением вспомнив при этом, какие у него в этот момент были злые глаза. А потом пили опять.

Хотя, кроме мерзких воспоминаний, были и вполне нормальные, если не сказать даже – приятные. Вспомнил, что он довольно долго о чем-то беседовал с Эльгой, начальницей секретариата. О чем именно, неизвестно. Помнилось только, что не смотря на то, что Эльга была практически трезвой, а он, в свою очередь, пьян, как фортепьян, у них было полное взаимопонимание и со стороны Эльги не чувствовалось фальши человека трезвого, говорящего со смертельно пьяным. Такие вещи Борис чувствовал сразу. Эльга была ослепительно красива, умна не по годам (в двадцать три – начальник секретариата Управы – это явление) и по ней вздыхал ( кто – тайно, кто – открыто) весь холостой состав Управления.