Крутен, которого не было

Василий КУПЦОВ

КРУТЕН КОТОРОГО НЕ БЫЛО.

Не рожденный, с чужой судьбой…

Во всем виноват, как всегда, заяц!

Три слова так и гудели в голове, точно три колокола, один другого басовитее. Точнее, слов насчитывалось пять, но почему-то казалось, что их только три. Три… Не надо быть мудрецом, чтобы понять, почему! «Через три дня ты умрешь». Умрешь, умрешь… Но почему?

Юноша резко осадил скакуна — лесная дорога сворачивала, и прямо за поворотом — древняя старушка с вязанкой за плечами. Вздумала идти наперерез! Чох бы побрал старую каргу… Но нельзя же уподобляться тем злыдням, что рассуждают «после нас хоть потоп», тем, кто почуяв собственную смерть, заливает все вокруг кровью… Карга прошаркала ногами прямо у носа жеребца, даже не оглянулась. «Ничего, пусть мне предречена смерть, пусть я спешу — еще хуже давить при этом других. Даже эту глухую, выжившую из ума…»

— Ой, дитятко, Навь за спиной у тебя! — старуха смотрела в упор, казалось, ее белые, наверняка — полуослепшие глаза видели то, что людям иным, со зрением зорким, как у сокола, не под силу, — Мрак черный, так и колышется, Навь клочьями тянется… Бедняжка, бедняжка.

Руки сами касаются брошенных было поводьев, вперед! Морщинистое лицо остается где-то далеко позади, может — и не увижу его больше никогда. Наверняка не увижу. Вот и она тоже — Навь уже рядом, шлейфом тянется. Некоторым дано видеть приближение смерти. Но зачем об том говорить. Кто скажет слова благодарности, если тебе, воину, предскажут перед битвой смерть? Сколько странных историй о том. Вот, сказывали, заметил ведун у юного княжича смерть за спиной, да сказал о том воеводе. А тут — враги впереди. Поставили отрока позади, супротивников опрокинули, победили. Вернулись, глядь — шальная стрела мальчишке прямо в глаз. Уж и на излете была, а все одно — мозги проткнула. И самое обидное-то, что в сечи почти никто более и не погиб тогда. Страшная история, из тех, что поучают — от судьбы не уйдешь.

Но то — Судьба. А он своей судьбы не знает. Вот только сказаны страшные слова… Но почему?! Ведь жизнь всего пару дней казалось такой легкой и прекрасной! Ну, вот взять хоть с того разговора в Старых Палатах…

— А ты, Млад, не хочешь со мной на охоту? — спросил Гориполк.

Юноша только что вбежал в Старые Палаты, где за древним дубовым столом, натертым до блеска рукавами многих поколений предшественников, сидел подросток лет четырнадцати. Здесь было тихо и прохладно, пахло кожами и краской. Воздух сперт, дышалось тяжеловато, узкие окошки предпочитали не распечатывать даже летом — считалось, что свиткам может повредить сквозняк, что должно быть одинаково тепло, сухо — и зимой, и летом! Отрок поднял голову, смахнул с носа прядь длинных темно-русых волос.

— Хочу… Но…

— Что «но», Младушка? Поехали! Вместе — веселей!

— Мне за свитками сидеть надо… — вздохнул паренек.

— Никуда твои свитки не денутся, — засмеялся юноша, — сколько помню, все здесь лежат, ни у одного ножки не выросли, в темный лес не сбежали! Потом почитаешь!

— Потом я другой свиток почитаю, — кругловатое лицо подростка расплылось в улыбке.

— Ты же княжич, не дело тебе портами здесь скамейку протирать!

— Дык я младшой, Крутомилу — княжить после отца, тебе — воеводить, а мне — волховать!

— Знаю я, волховать… — в голосе юноши сквозило недовольство, — Коли б ты, Младояр, волшбе учился, али среди жрецов крутился… А твой Иггельд тебе все науками голову забивает! Ну, и что из тебя выйдет? Ведунишка? Лекарь, что ли?

— Лекарь — второй человек на поле ратном, после воеводы, — напомнил Младояр.

— Воля твоя, оставайся, коль хошь… А я поехал!

— Куда в этот раз?

— На Кудыкины Горы! — юноша схватил младшего братца за нос, но тут же схлопотал кулаком в лоб. Гориполк от неожиданности отпрянул, неуклюже попятился назад, паренек не удержал равновесия, его седалище неожиданно оказалось на полу, а сам княжич — в углу.

— Ишь, этому тебя тоже Иггельд обучил? — спросил Гориполк, огорошено потирая лоб.

— Ага, — кивнул Млад, добавив деловито, — драться будешь?

— Живи… — улыбнулся Гориполк. Ему, казалось, очень даже пришлось по душе таковое обращение, — Я к Гремячей речке собрался, говорят дичь там непуганая!

— У Гремячей речки Белый Ведун бродит, где-то там его логово, — голосок Млада неожиданно сломался на половине фразы, последние слова он пробасил.

— Скоро женим! — подмигнул братику Гориполк.

— Я говорю — Белый Ведун там рыщет, смотри, чтоб дороги не пересеклись!

— Что мне ведун? — пожал плечами Гориполк, — Я — княжич!

— Дурное у него ведовство, — не успокаивался Млад, — у Белого Ведуна сама Смерть свояченица!

— Испугал! Я пять раз с врагом в сече побывал, шестерых вот этой рукой порубал! Из меня две стрелы вытаскивали… Твой Иггельд, кстати… А ты — ведун там страшенный! — засмеялся Гориполк, — Последний раз спрашиваю — едешь веселиться? Поохотимся, погуляем, с девками хороводы поводим?

— Нет, — тихо, но твердо отрезал подросток.

— У князя было три сына, — рассердился Гориполк, выходя в сени, — два умных…

— А третий — дурень, — вздохнул Младояр, разворачивая древний свиток.

Гориполк отправился на охоту один, прихватив только своего конопатого отрока. Поглядывая на мальчика, княжич все злился на младшего брата — ведь его, неладного, двадцать раз на веселье приглашал, не за ухо, а словами ласковыми. А он — не поехал, знать — не любит братца. Или любит, но поменьше своих свитков, будь они неладны. Небось, Иггельд бы позвал — камни какие али деревья разглядывать — вмиг собрался бы, да поехал этот дурень А потеху, княжьему сыну пристойную — по боку!

Молодые люди уже перешли Гремячью, брод им подсказали местные ребятишки, сыновья здешних землепашцев. Лес оказался редок, просто радовал глаз — ели стояли поодаль друг от дружки, не мешая движению. Земля, устланная иголками и мхами, была мягка и приятна, оставалось только держаться подальше от болотистых низин — и одно удовольствие. Вдыхаешь запах хвойных смол, дышится легко, глубоко! Отрок пару раз порывался заняться охотой иною — заезжаешь на полянку, так негде копыту ступить — грибы белые, мясистые, сплошняком, рядом — маслят столько, что аж поскользнуться страшно… Истинно сказано — в наших лесах с голоду только ленивый да неумелый пропадет.

Наконец, мальчишка не стерпел, соскочил с жеребчика, да полез в малинник. Гориполк хотел, было, прикрикнуть на отрока — а тот ему полные горсти красных ягод протягивает. Малина — нет ничего на свете слаще, разве что мед, но тот по-другому сладок. Ну и охота у княжича получается: поехал за тридевять земель малину пробовать! Так, негодуя сам на себя, поедал сладкие ягоды княжич…

Отрок, тем временем, нажрался голубики до синих губ. Кому что нравится, княжич не представлял, как можно пить пиво, коли рядом — вино, есть голубику, вертя носом в кустах малины. Наевшись, молодые люди вновь забрались на жеребцов.

— На кого охотиться будем? — спросил мальчик.

— На зверя невиданного!

— Где же он? — отрок, включаясь в игру, начал вертеть головой, приставлять ладонь ко лбу…

— А вот мы сейчас устроим зверя невиданного, воткнем тебе, Бегуня, перо в штаны, да пустим в чисто поле!

— А потом, потом — тебя… — вмиг разобидевшийся мальчуган растерялся, силясь придумать что-то не менее обидное в ответ, — Смотри, Гориполк, смотри… — он указал рукой куда-то влево.

— Чего смотри? — усмехнулся княжич, решив, что отрок его разыгрывает.

— Да зверь белый!

— Какой еще белый зверь… — отмахнулся, было, юноша, но ненароком взглянул по направлению руки паренька. Меж кустов и впрямь мелькнуло нечто белое. Не говоря ни слова, Гориполк пустил жеребца вскачь. Только ветер засвистел в ушах! Впереди вновь промелькнула белая шерсть. Что же это за чудо такое лесное? Княжич скакал и скакал, силясь понять, что за зверь такой впереди. Кажется, видом не виданный, слыхом не слыханный. Настоящая княжья добыча!