Промысел Господень: Летописи крови

Чума разрасталась. Вместе с ночными ветром в другие города прибывали хладнокровные убийцы, повсюду сеющие одно и то же — смерть. Они больше не делали различий между человеком и каинитом, уничтожая любое существо на своем пути. Днем или ночью, в любое время каждый мог стать их очередной жертвой. Казалось, против этой инфекции нет никакого противоядия.

Несколькими часами раньше Ватек дал приказ не чинить препятствий существам, желающим проникнуть в его кондо. Он распорядился таким образом, имея в виду существ, имеющих стойкое желание встречи с ним. Сейчас же он был готов основательно пересмотреть первоначальный план. Раньше он полагал, что Псы станут весьма интересными собеседниками. Кому, как не им, знать о желаниях Патриархов, через их уста Ватек услышит то, что должен был узнать с самого начала. И, конечно, убийство Псов в таком случае станет его основной победой на данный момент.

Но то, что он узнал от Терцио, было неожиданностью, к которой Ватек был не готов. Он даже мог смириться с тем, что в бою с Псами мог погибнуть. Теперь же ему предстояло говорить с каинитами, трясущимися от страха. И, что было очевидно, боялись они отнюдь не Шерхана. Тогда в чем же причина их странного поведения?

Затянувшийся момент сомнений прервал конкретный Тальви:

— Милорд, мы обнаружили их.

— Думаю, Нунцио, они и не пытались скрываться. Они уже на территории?

— Да. Как было приказано, им не препятствуют.

— Правильно… Терцио?

Спатта, на время вновь погрузившийся в транс, ответил не сразу.

— Псы меня не беспокоят. Их состояние стабильно. А вот человек… или как его теперь называть…

— Черт возьми!

Ватек понял, что сдерживать зарождающиеся порывы гнева он больше не сможет. Он боялся признаться, что давно потерял способность контролировать происходящее. Но только недавно он понял, почему так произошло. Удивительно, но вдруг он понял, как именно надо сложить те разрозненные фрагменты мозаики, чтобы получить полную картину. И от этого мороз пробежал по коже Шерхана, на мгновение сковав разум стальными тисками первобытного ужаса. Когда в судорогах агонии его память прокручивала перед внутренним взором всю его прошлую жизнь, стараясь там найти помощь, уцепиться за спасительную нить, ведущую к выходу из опасного лабиринта, он увидел то, что старательно пытался забыть.

Огонь.

Ватек дернулся, словно пораженный электрическим разрядом.

— Терцио, оставайся здесь и попытайся захватить их разумы. Тальви! Готовь всех, способных сражаться. Немедленно! Остальных уводи в схроны. К утру ни одной души не должно здесь остаться.

Глаза оружейника округлились. Никогда он не видел своего лорда в таком состоянии.

Мудрый Терцио лишь тихо вздохнул. Ведь он знал кое-что такое, отчего некоторые могли бы запросто пожелать собственной смерти. Желательно, быстрой и безболезненной.

Прошло несколько недель. Земля Терры горела огнями пожаров. На пепелищах отплясывали дьявольские танцы младшие дети вампира. А он стоял над ними и ухмылялся, особо не пряча окровавленные клыки, которые с недавних пор перестали втягиваться в десны, придавая ему сомнительный облик простого человека.

Вампир праздновал свой триумф. К рукотворному пьедесталу, сложенному из останков жертв, его слуги приносили новые тела. Уже мертвых предавали огню, еще живых он превращал в новые орды кровососов. В его глазах блестели отражения искаженных лиц тех, кто подвергался пыткам во славу его ненасытной жестокости. Но за чудовищными злодеяниями, которыми отмечался его путь, скрывалось нечто такое, что могло бы любого загнать в тупик недоумения. Как любой тиран, независимо от своей природы, вампир испытывал страх перед любым явлением или существом, способным покончить с его существованием. Странный психоз, поразивший его в самом начале пути, разрастался, причиняя вампиру массу неприятностей. Свою собственную боль он выплескивал на окружающий мир, многократно ее преумножая. Правда, теперь страданиям подвергался не он сам, а все те, кто вставал на его пути.

Сейчас он был абсолютно другим. Если раньше в его жизни бывали мгновения, когда нечто похожее на обычные чувства заставляло его сожалеть о содеянном, то отныне он более не испытывал ничего подобного. Чувство собственного превосходства вытеснило из его души все лишнее.

Железной рукой он направлял свои легионы по земле, оставляя лишь уголь и прах от сгоревших в огне людей и каинитов. Он не вел счет собственным потерям, компенсируя их новыми вампирами из посвященных жертв. Ему было все равно, что случится в конце безумного марафона уничтожений. Он желал остаться единственным существом на планете. Даже перспектива собственной кончины не могла заставить его прекратить бесчинства.

Ему противостояли не только оставшиеся в живых, сама природа противилась тому, с кем пришлось столкнуться ее детям. Катаклизмы и стихийные бедствия стали ее оружием, но даже этого было мало. Его орды, словно лавина, сметали все и вся на своем пути. Без разбора, без тени сомнения, без жалости. И, несмотря на все это, сил вампира не хватило на то, чтобы дойти до конца.

Необходимость, подкрепленная неувядающей тягой к жизни, заставила людей и каинитов заключить хрупкий мир, чтобы в объединении избавиться от общего врага. Под покровом ночи, когда даже звезды весьма экономно расходуют свой свет, обе стороны пришли к соглашению и единой армией начали противостоять чудовищным ордам. Началась великая война, итог которой был одинаково плачевен и для победителей, и для побежденных.

Война длилась несколько лет. В течение долгих месяцев две армии сталкивались друг с другом во множестве сражений. Независимо от масштабов схватки, в живых удавалось остаться немногим. Три генетических набора, три разные крови смешивались в один коктейль, рождавший доселе невиданных существ. И каждая из сторон пыталась использовать их только в собственных интересах. В итоге людям и каинитам удалось уничтожить общего врага, но это не принесло долгожданного мира.

Его загнали в угол, обложили со всех сторон, как опытные охотники поступают со своей жертвой. Он давно понял, что все закончится именно так, но не желал сдаваться быстро, уповая на то, что ему будет дарована быстрая смерть. Он не ждал пощады так же, как сам никого не щадил. Эксперименты каинитов с мутациями и генной селекцией привели к тому, что против его войска были выставлены силы, побороть которые у вампира не было сил. Чаша весов качнулась в сторону его противника и неумолимо перевешивала с каждой проигранной битвой. Наконец в древнем Колизее он нашел свой последний приют вместе с горсткой уцелевших родичей.

Свою последнюю ночь он провел в импровизированной молитве, слова которой были обращены к тому, кого он счел нужным именовать своим Богом. А именно к случаю, который дал ему когда-то шанс побороть естественную слабость организма и вернуть себе возможность наслаждаться солнечным светом. Он благодарил за это судьбу. И тут же проклинал ее за, что так или иначе этот же свет должен будет погубить его на рассвете.

Его последний бой был жесток и кровав как никогда раньше. Он убивал, не видя различий между своими и чужими, он рвал врагов голыми руками, а их изуродованные тела использовал как оружие. Его не брали ни пули, ни магия, ни иное оружие. Залитый кровью убитых, израненный и уставший, он как берсерк презрел физическую боль и продолжал биться до тех пор, пока последние капли жизненной силы не вытекли из сосуда его плоти.

Его тело разорвали на тысячи кусков, сожгли их в разных частях планеты. Часть праха была похоронена в глуби земной тверди, часть была развеяна по ветру, а остальное утопили в океанской воде. Его имя было предано забвению. Любой, кто стал бы вспоминать его, должен был быть немедленно казнен.

Расквитавшись с демоном, люди и каиниты встали перед новой проблемой. Далее их совместное существование должно было коренным образом видоизмениться.