Космическая чума

ументами, огляделась и вручила их офицеру Грюнвальду.

– А это не опасно для меня… э… общение… – запинаясь, обратился он к Торндайку.

– Если заметите, что… – попробовал я привлечь его внимание к спокойствию Торндайка и подбить Грюнвальда прощупать доктора, но тот вновь оборвал меня.

– Никто пока не нашел никаких следов инфекции, – сказал он. – А мы постоянно живем бок о бок с Мекстромовой. Вы же видите, мисс Клифтон абсолютно спокойна.

Мисс Клифтон продемонстрировала себя полицейскому и подала руку. У мисс Клифтон было такое личико и фигура, что человек забывал обо всем. Она превосходно выучила свою роль. Полицейский и сестра вышли из кабинета рука об руку, и я только подивился, что делать мекстрому в подобной компании.

– Я не хотел вам говорить, Стив. Вы сами не сознаете, что боитесь причинить кому-нибудь вред.

Разум подсказывал мне: за что такие почести? Высоко взлетел? Или хочется посмотреть, как я корчусь от боли, пока инфекция подбирается к моим внутренним органам? Собирается отрезать больную плоть? Дюйм за дюймом наблюдая мои страдания?

– Стив, некоторые вещи ты уже знаешь. Хотя бы то, что ты – переносчик. Других переносчиков нет. Мы бы хотели знать, как ты разносишь инфекцию?

«Снова в лабораторию», – подумал я.

Он кивнул:

– К тому же, возможно, количество случаев Мекстромовой удастся снизить, уменьшив фактор риска.

– Надеюсь, буду вам полезен как мекстром, – воодушевляясь, сказал я.

Торндайк показался мне немного озадаченным:

– Возможно.

– Послушайте, Торндайк! Хватит ходить вокруг да около! – сказал я ему. – Я довольно хорошо осведомлен о том, что здесь происходит. Лучше сказали бы, как отсюда поскорее смыться.

– Этого я не скажу.

– А кто?

Он ничего не ответил, а принялся разглядывать меня, словно букашку. Я тут же последовал его примеру, и теперь мы были на равных.

Мои пальцы отбивали дробь, оценивая ситуацию. Я был готов забыть, что Торндайк мекстром и врезать ему по морде.

Он цинично усмехнулся.

– Вы в слишком незавидном положении, чтобы диктовать свои условия, – сказал он резко.

– Ладно, – неохотно согласился я. – Значит, я заключенный. К тому же, под угрозой смерти. Не считайте меня безрассудным.

– Беда, что вы делите все только на черное и белое, и не более. Спросите меня, что лучше, – жить или умереть? И не ждите ответа. Единственное, что я могу сказать, что не знаю. Это зависит от обстоятельств.

– А конкретнее?

Он окинул меня холодным взглядом:

– Стоит ли вам оставлять жизнь?

– И кто же будет решать?

– Мы.

Я чертыхнулся, сожалея, что не знаю латыни. А как хотелось бы процитировать на ней о стражах и страждущих. Видно, он видел меня слишком узко, ограниченно, а я ждал, что он процитирует ее, прочтя в моем мозгу. Но, очевидно, суть фразы до него не дошла, и он не проронил ни слова.

– А разве какой-нибудь человек или группа людей вправе решать, жить мне или умереть?

– Всегда, – ответил он.

– Разве…

– Преступники…

– Я не преступник. Я не нарушал