Данэя (СИ)

В тот вечер ему очень не хотелось расставаться с Даном, не хотелось спешить к женщине, ждавшей его. И когда она, насытившись им, нагая и красивая, лежала рядом, уснув у него на плече, он совсем о ней не думал – был полон впечатлениями встречи с Даном, ощущал его дружеское прикосновение, видел ласковый, вдумчивый взгляд.

Утром он рано ушел от нее, чтобы в случае вызова никто не помешал их разговору. Он чувствовал по вчерашнему оживлению Дана, что тот материал очень заинтересовал его. На таких ученых, как Дан, очень похоже заняться тем, что заинтересовало, немедленно, не откладывая. И ночь таких никогда не останавливала. Если Дан что-либо обнаружит, то непременно вызовет его, чтобы сообщить. Но Дан его не вызвал, а сам он постеснялся это сделать.

Четверг прошел как обычно. После бани Лал отправился в театр, после него успел побывать на ипподроме: он любил животных, лошадей и собак особенно. Потом вечерний пир. Из ресторана он ушел домой вместе с женщиной.

Не с той, с которой был накануне. С другой. Потому что он нравился женщинам, и редко его протянутая рука не встречала ответного прикосновения; чаще ему было достаточно лишь протянуть руку в ответ. А также потому, что ему было всё равно: та или иная – все красивы, все умны; ни с одной не будет скучно – и вряд ли хоть какая-нибудь из них захочет его слушать, если он рискнет говорить о самом своем сокровенном.

... После четверга с его интенсивным каскадом развлечений, дававшим эффективную встряску усталым людям, шли ещё три нерабочих дня. Многие предпочитали провести их на лоне природы, отправлюсь в туристские походы в любые уголки Земли: пешие, лыжные, лодочные. Охотились и ловили рыбу; собирали грибы, орехи, ягоды и дикие плоды в лесах, где в эти дни прекращали работу роботы-сборщики, и заодно цветы, листья, ветки и корни, которыми украшали свое жилище. Другие отправлялись любоваться архитектурой былых эпох, посещали музеи, чтобы увидеть подлинники великих шедевров искусства.

Их обслуживала целая армия людей, организуя и обеспечивая множества мероприятий, вовлекая в них, заставляя полноценно отдыхать. Служба эта считалась весьма важной и была укомплектована людьми талантливыми, вооруженными большой эрудицией и великолепным знанием психологии. Совершенные под их руководством групповые экскурсии расширяли кругозор, давая одновременно необходимую умственную разрядку.

Многие отдавали это время любительским занятиям искусством. Но больше всего было тех, кто, оставаясь дома, продолжал работать.

... Лал улетел на рыбалку – главным образом, чтобы наедине ещё раз продумать ряд вещей. Ракетопланом, а затем аэрокаром он добрался до хорошо ему знакомой таежной реки. Места вокруг были далеки от городов и мало популярны у туристов. Никого не увидишь: только звери да редкие роботы-сборщики ягод, лекарственных трав и сухих веток.

Он с удовольствием дышал таежным воздухом, пахнущим нагретой смолой. Сделал заброс с берега и уселся ждать поклевок. Солнышко пригревало, ветерок чуть обдувал, и он старательно отгонял мысли, боясь прозевать поклевки.

Потом небо застлало облаками. Но к тому времени он уже поймал пару рыбин – хватит на уху и пожарить: робот приготовит быстро.

Выпил темной, настоянной на травах по своему особому рецепту, водки, съел горячую уху и зарумяненную как следует рыбу. Клонило в сон. Ветер усиливался, шумели верхушки кедров и лиственниц. Лал забрался в палатку, лег и, укрывшись электроодеялом, почти моментально заснул.

... Через час его разбудил шум дождя. Он откинул оконную шторку: темнота, вид самый тоскливый. Напился горячего чая и снова улегся, закурил. В трубке – курительная жидкость, капельки которой, проходя через нагреватель, работающий от микробатарейки, выходят в виде паров, создающих вкус во рту – и абсолютно безвредных.

До чего неуютно он чувствует себя. Гнетут и шум ветра, и сырость, вместе с воздухом входящая в палатку. Небо там, снаружи, угрюмое, свинцовое. Тоскливое ощущение, что ты прочно отрезан от всех. Вызвать аэрокар, чтобы улететь отсюда? Куда-нибудь: где светит солнце?

А! Ерунда. И там будет тоже: так же неуютно он чувствовал себя и дома и на пиру. Потому что он сейчас, действительно, прочно отрезан от всех. Тем страшным открытием, которое недавно сделал. Пока лишь для себя: никто не хотел его выслушать и понять.

Тягостное чувство отступило только позавчера, во время разговора с Даном, когда появилась надежда на возможность понимания. Но Дан пока молчит – Лал ни за что не решится вызвать его первым.

Пора подумать, пожевать свои мысли.

В величайшей древней книге – Библия, в части её Екклесиаст (Проповедник), он когда-то прочел:

«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: „смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».

Эти слова, приписываемые древнему мудрецу – царю Шломо (Соломону), поразили его тогда. И они тоже были повторены, много позже. Как один из основных законов диалектики – закон отрицания отрицания: явления непрерывно повторяются, но каждое следующее повторение происходит на более высоком уровне.

Для всех это были прописные истины, для него – не только. Именно используя это положение, он при сопоставлении былых эпох с нынешней натыкался на ряд малоприятных аналогий. Впервые подобное случилось, когда он делал докторскую диссертацию, и это пробудило интерес его к историческому анализу окружающей действительности. Самый ценный материал для этого могло дать занятие журналистикой, и он стал тогда дополнительно учиться в литературном институте.

История. Она много может рассказать и подсказать тому, кто любит её и способен многое хранить в памяти. С самого детства она была для него главным. Он поглощал исторические книги и фильмы, впитывая в себя и запоминая огромное количество фактов, имен и дат. История была его страстью. Хотя и по другим предметам он также хорошо успевал благодаря своей способности во всем чувствовать главное: это тоже помогало лучше понимать историю, и с такой меркой он к ним и подходил.

Тема его докторской диссертации называлась “Гуманизм современной эпохи”. Критикой основных общественных принципов там не пахло: они казались, как всем, несомненными, – но всё же были отмечены как теневые кое-какие стороны действительности.

Она привлекла к нему внимание: через несколько дней после её защиты он получил приглашение работать в «Новостях». Марк, редактор, с которым ему предстояло работать, отметил в диссертации ряд ценных для журналиста качеств: умение доходчиво излагать в сочетании с большой информационной насыщенностью, видеть главное и динамично анализировать. Но, главное, — несколько необычный сейчас подход к действительности как очередному этапу исторического развития, являющимся прямым продолжением предыдущих эпох, с которыми он сравнивался.

– Прекрасно! Интерес к истории сейчас незначителен. По моему, это порой мешает правильному пониманию явлений. Твой подход будет очень полезен.

И Лал занялся для начала репортажем. Окунувшись в жизнь, близко познакомился с невероятно большим количеством явлений, с огромным числом людей. Появились его первые очерки, эссе и, наконец, книга. Многие уже знали его имя, что способствовало работе, в результате которой он накапливал ценнейший материал.

И тогда снова пришли сомнения, связанные с некоторыми сторонами жизни современного человеческого общества.

К тому времени человечество было давно интегрировано. Нации и расы исчезли, и лишь небольшое количество расово чистых групп, крайне малочисленных, искусственно сохранялись генетиками; но они отличались от других только внешне.

Прогресс науки и технологии освободил людей не только от материальных забот, но и от неинтеллектуального труда. Основной массой людей стали ученые, и главными – цели научного прогресса: люди становились всё более одержимыми ими и считали необходимым жертвовать во имя их чем угодно. Тем более...