Девятое имя Кардинены (СИ)

— По справедливости.

— Вот и отлично. А теперь иди мойся и переодевайся. Ужин подадут через полчаса.

— А школа?

— Завтра. С гувернером я уже договорился. Студент-стипендиат, умен, талантлив, детишки ему наилучшие рекомендации дают. Будешь учиться чему сама пожелаешь. И, клянусь, мы с тобой все здешние книги перечитаем, не будь я Арно Стуре!

Бусина третья. Адуляр

Речка по имени Зейа в верхнем своем течении прыгает с одной гранитной ступени на другую, забирая в себя все, что выкрошилось из жил и прожилок земли; затем бежит мимо селения Лин-Авлар, весело лепеча и играя сама с собой в камушки, и наконец, в полукилометре от него чуть умеряет свою резвость, оставляя на отмелях и плоском берегу то, что принесла с собой. Как раз тут жители Лин-Авлара, оружейники и, значит, немного рудознатцы, промывают песок и берут шлихи, чтобы понять, что делается внутри гор.

Сегодня работали двое, стоя по щиколотку в воде: юноша лет шестнадцати, смуглый и темноволосый, с азиатским разрезом глаз, и беленькая, от силы двенадцатилетняя девочка в засученных парусиновых брюках.

— Ты, дикая эркени, не бултыхай лоток, будто белье в корыте полощешь, а то со взвесью самую суть выплеснешь, — проворчал юнец.

— Холодно и комары заели: не стоится смирно, — пожаловалась она.

— Терпи. Должен ведь я понять, какая порода идет — осадочная или коренная?

— Какой ты умный, Карен. Лучше вон за собой приглядывай, а то так руки дрожат, будто алмазы ищешь.

— Алмазы не алмазы, а хороший камень идет. Вот придем ко мне домой, я под микроскопом тебе покажу, какая красота. Любая крупица песку что драгоценность: хризоберилл, хромдиопсид, ортоклаз…

— Ты бы полегче выражался перед моей неученостью и невоспитанностью.

— Хм. Язву из тебя точно кое-кто уже воспитал. Так вот, всё это — мелкие кристаллики настоящих «редких земель». Золотые самородки тоже есть, только, жаль, и пинцетом не ухватишь.

Он аккуратно собрал на бумагу влажные шлихи, запаковал конвертиком и надписал.

— А знаешь, зачем нашим мастерам нужна эта каменная мелочь? В сталь подмешивать. Самые лучшие наши клинки такие: «диамант», «черная бронза» и «вороное жальце». Вытягивают из такого металла проволоку и потом отбивают вхолодную, чтобы вся слилась и перепуталась.

— Ага, ты говорил: нарушение исходной кристаллической структуры. И еще: всё неживое — кристалл, но всякая жизнь не имеет строгой внутренней формы, — тем временем она выбралась на сухое и разворачивала свои джинсики. — Значит, мастера пытаются сделать сабли живыми?

— Тэйни, голова твоя умная! Всё перепутала, чему я тебя учил. А вообще-то зачем плющить железку, если есть такие сплавы, что их даже изначально пулей не пробьешь? Одно плохо: тяжелы. Вот если раскатать алмазную сталь высоким давлением до толщины одной молекулы…

— Доспех современного тамплиера — голубая мечта Карена ибн-Фатиха бану Лино, — фыркнула девочка.

Карен свойски шлепнул ее по затылку, взял у нее из рук ведро, лотки и ковш, и оба зашагали к крепостце. Когда они уже вступили на скат горы, ведущий к воротам, их обогнали два всадника на мулах: высокий старик в сюртуке и бриджах с сапогами и немолодой, но щеголеватый патер в коричневой сутане, задранной до коленок, черных панталонах и сапожках-ноговицах местного кроя с подошвой и острым каблуком.

— Арно Стуре вернулся из Вечного Града и беглого эдинского попа с собой привез, — констатировал мальчик. — Тесновато нынче в Высоком Лэне. То бегали, как вы, от дяди Эйти, нынче спасаются от тех, кто его за глотку взял: Марэма Гальдена и Лона…

— Я еще барышня и в политике не понимаю, — перебила она с чопорным видом.

— А вот погоди, как дед тебе задаст, что хороводишься с обрезанцами, так сразу поймешь!

Жилые помещения в Лин-Авларе врезаны прямо в стену крепости, в два этажа. Вдоль верхнего тянется бесконечная галерея из мореного дуба, настолько древняя, что в щелях пола укоренились деревца со скрученной веками и почти что железной древесиной, мелкими листьями и стволами, подернутыми мхом. Сквозь крышу, прохудившуюся в позапрошлом столетии, дождь льет прямо на деревья, образуя вокруг лужицы. Когда девочка Тэйни гуляет по галерее, заглядывая во все открытые двери и вежливо приветствуя обитателей своим «рахматом», кажется, что она всему селению родня и домочадица. На самом же деле ее собственное обиталище находится гораздо ниже: в центре площади, где вплотную сгрудились дом собраний, мастерские, помещения для приезжих и гостей — и одноэтажное здание с крестом на куполе: католическая миссия. А в глубине двора, как раз напротив, из горы вырастает тонкая башня в лазурном изразцовом тюрбане, увенчанная полумесяцем.

Тэйни спрыгнула с галереи вниз, на брусчатку, и неторопливо пошла к дедову дому. Из окон гостиной ветер выдул длинные белые занавеси и обрывок чинной беседы за чашкой вечернего кофе. Она вслушалась.

— …что ожидать от места, где минарет возвышается над храмом Христовым! — рассуждал патер, чуть напоказ играя своим драматическим тенором.

— И все юнцы без различия вер ходят в медресе, а девочки — в воскресную школу, ибо в первое учебное заведение им по старинке хода нет, — хрипловато рассмеялся дед. — Арабскому-то их как-то еще учат, но в самом общем смысле: молиться. За годы великой неурядицы все наши факихи эмигрировали. Да полно: если бы здесь были так щепетильны в вопросах веры, как мы в Эдине, Лэн тоже бы взорвался.

Серебряная ложечка сердито звякнула ему в ответ.

— Поэтому ваша внучка Танеида Стуре и соединяет в своем лице обе конфессии?

— Что вы имеете в виду? В школу при миссии она ходит, кажется, исправно. Сам слежу, хоть я и методист по складу характера. Учиться, знаете, — это у нее в крови.

— И тяга ее к знанию поистине безбрежна, ибо она учится не только арабскому языку, но и мусульманскому писанию, единственный недоросль в Лин-Авларе, у которого это получается. Сам мулла ей, видите ли, в этом покровительствует. Закинется белым платком вплоть до кончика носа и сидит. Каждую пятницу, лишь солнышко спрячется, и еще по субботам на особицу.

— Видно вы, святой отец, в хороших отношениях с правоверными. Мне они всего этого не рассказывают.

— Да, господин Фатих Лино часто беседует со мной о своем отпрыске, который, по его мнению, вовсю приударяет… гм, ухаживает за вашей отроковицей.

— Чушь. Двое младенцев. К тому же оба из хороших родов и лишнего себе не позволят.

— Разумеется. Однако Фатих-ини удручен не этим. Видите ли, старый мулла у них последнее время работал и за муэдзина. Нехватка кадров, что ли. Простудился, сорвал голос и оказался неспособен читать Коран и призывы вживую. Азан-то, если поняли, с тех пор на магнитофоне запускают. Так вот не нашел ничего уместней, чем использовать в качестве рупора идей Аллаха вашу Тэйни, благо голос у нее редкостной звучности и тембра, а знаний почти как у шейха.

— Что?

— Да-да. Неслыханное новшество! За кого ее держат, интересно? За какой пол? Ведь в русле исламской традиции сие выглядит похлеще, чем в русле католицизма — англиканская священница за евхаристией. Ваша Тэйни, видите ли, подобным манером платит за науку: каждую пятницу шпарит Магометово писание нараспев и наизусть целыми сурами, ибо кроме нее некому, необразованны. Сначала из-за мужских спин, женскую галерею ведь в свое время не воздвигли. Но это показалось совсем уж непочтительным. Притом святое слово уходило куда-то в сторону. Так что в конце концов порешили? Кузнец Сайид, он у них самый сильный, сажает ее, всю сплошь в белых занавесках, на плечи, чтобы женщина не стояла впереди мужского пола, и босой выходит чуть не на уровень минбара. А что она над мужами верховенствует — этим небрегут. Этого былые факихи не учли.

— Впереди ниша — как крыло. А вверху светильник из хрустальных капель, водопадом. Когда полный тон возьмешь, звенеть начинают, и блики бегают внутри купола. Красиво!