Шестой ангел. Начало

— И каков был практический результат деятельности Рихарда Дарре?

— Очень существенный — к 1939 году, впервые в 20-ом веке, производство ржи в Германии обогнало производство пшеницы.

— Следовательно, перед войной население как Германии, так и СССР могло запрограммировано оказаться под влиянием алкалоидов спорыньи?

— Так и получается, — пожал плечами Алик.

— То есть, возможно, Лысенко работал даже не на немцев, а на кого-то еще? Стоит ли предположить, что существовала некая третья сила, заинтересованная в военном конфликте и в повышении агрессивности сторон? — спросил я, не ожидая, впрочем, ответа. — Кстати, Дарре расстреляли после войны?

— Вовсе нет. Он был арестован союзническими войсками, и в 1949 году его приговорили к семи годам заключения на «процессе Вильгельмштрассе». Но год спустя он уже был освобожден и работал на союзников в качестве консультанта по агрохимии.

— Все чудесатей и чудесатей, как сказала бы Алиса. Осталось только понять, на кого работал Дарре.

— Может, ни на кого и не работал. Просто руководствовался своими ущербными представлениями. Ровно такие же статьи о пользе возврата ко ржи пишут и сегодня православные фундаменталисты в России, отстаивая необходимость особого ржаного пути для русской цивилизации и даже не понимая, что под копирку повторяют все доводы нацистов об «энергии черного хлеба», идя по пути Гиммлера с его «Аненербе». Поищи в сети, например, статью «Жить по ржи» известного православного публициста Холмогорова.

— А может, как раз прекрасно и понимают? Как еще можно успешней всего вернуться в средневековье с бесами в чулане и Девой Марией на небесах? Единственный путь для вымирающих во всем мире архаичных религий — биохимическое воздействие на паству. Заметь, что также и попытки реабилитации Трофима Лысенко и его учения предпринимаются всерьез и настойчиво.

— Обыкновенным священникам второй 1937 год точно не нужен, даже клир выступит против ржаного хлеба, когда осознает проблему.

— Если осознает. Да и рожь уже не так обязательна, и методы можно применять более новые — бесплодные стерильные линии, например, или использовать нехватку меди в почве. Спорынью также можно поменять с ржаной на африканскую. Она как раз стала откуда-то распространяться по Бразилии и США уже более десяти лет назад. Однако, кажется, нам уже пора в путь на восток. Кельн откладывается, едем в Вену.

— Ты в состоянии вести машину? — с надеждой спросил Алик.

— Даже не думай об этом. Сегодня твоя очередь. А я буду спать.

Полчаса спустя мы выехали из Страсбурга. Но заснуть надолго мне не удалось, вскоре меня разбудил резкий толчок в бок.

— Извини за беспокойство, но у нас кто-то на хвосте, — Алик был заметно взволнован. — Черный «Мерседес» едет за нами от самого Страсбурга.

— Я думаю, что еще десятки машин едут тем же путем, — ответил я, оценив обстановку. — Ладно, проверим. Через пару километров уходи вправо на съезд. Поедем через Рейн по старому железнодорожному мосту. Если это не хвост, то он за нами не потянется, там мало кто ездит.

Алик съехал с трассы и пошел на полукруг разворота. «Мерседес» поехал за нами, держась на почтительном расстоянии. Старая двухполосная дорога была практически пустой. Через полчаса мы въехали в зону лесополосы, и преследователи вдруг начали резко нас догонять. Мой взгляд инстинктивно упал на кнопку проигрывателя, но тут произошло нечто странное. «Мерседес» вдруг взвизгнул тормозами, вильнул из стороны в сторону, вылетел на обочину и врезался в дерево. Мне показалось, что все это произошло за доли секунды.

— Ты видел? — прошептал Алик, тормозя. — Она возникла прямо на дороге.

— Что возникло? — не понял я.

— Девушка в пурпуре. Я видел в зеркало. Она появилась перед «Мерседесом», и водитель от неожиданности свернул прямо в лес.

— Ты с утра свежего черного хлеба точно не ел? Давай задний ход.

Мы отъехали назад и вышли из машины. Разбитый «Мерседес» обнимал дерево. Водитель был мертв. Из правой двери вывалился человек в черной одежде и слабо шевелился. Я подошел и выбил ногой пистолет, который он пытался поднять.

— Оказывается, наш друг — священник, — сказал Алик, увидев белый пластмассовый воротничок, наследие римско-католического ошейника, означающего послушание и посвящение Господу.

— Почему-то я не удивлен.

— Похоже, эти ребята четко представляют, куда мы можем отправиться. Даже если мы сами этого еще не знаем. Где они будут поджидать нас в следующий раз?

— Вы осмелились встать на пути Господа! — неожиданно громко вдруг заговорил священник. Кровь выплескивалась у него изо рта при каждом слове. — Вы лишь ничтожные жалкие земные черви, и Он сотрет вас в прах земной.

— Вероятно, святой отец не просто бредит, а искренне представляет, что Бог вовсе не трансцендентен, а вполне себе материален, и это некий гриб, — заметил Алик. — Гриб пронизывает своей невидимой грибницей все живое, заставляя людей поддерживать его жизнедеятельность и управляя ими, как кордицепс муравьями.

Честно говоря, я совершенно не понял, что Алик хотел этим сказать. Однако священник, казалось, вздрогнул при его словах.

— Она сбила меня с пути, но вас она не спасет, — с трудом прохрипел он. — Вы влезли не в свое дело и пытаетесь проникнуть туда, куда заказан путь простому смертному. Вам все равно никогда не удастся ничего понять, а долго вы не проживете.

— Ну, кто бы говорил, — саркастически заметил я.

Священник с ненавистью посмотрел на нас, захрипел еще сильнее, последний раз дернулся и затих.

— Пора ехать, — бесстрастно сказал Алик и пошел к дороге. — Стоит поторопиться.

До Вены мы добрались только ночью. О видениях Алика я не произнес ни слова за всю дорогу. Понятно, парень перенервничал, бывает.

Глава 18 Антиквар

Утром я проснулся поздно. Небо было привычно мрачным. Алика будить я не стал, спустился вниз, выпил кофе и решил отправиться в антикварный магазин, пока не пошел дождь. Нырнув с шумного Грабена на узенький Доротеергассе, знаменитый своими антикварными салонами, я медленно шел, заглядывая в витрины и любуясь расписными шкафчиками восемнадцатого века. Пройдя сотню метров в сторону Хоф-бурга, я заметил, что в одной витрине висит небольшой плакат на русском языке со словами «разгадай тайны старины». Ну да, за этим я здесь и оказался. Мистика. Я машинально остановился у витрины с плакатом, затем обернулся и увидел прямо напротив нужный мне магазин. Скромная бронзовая надпись тускло блестела под лучами неожиданно прорвавшегося сквозь тучи солнца: «Отто Рейхардт, антикварные книги».

Я подошел к магазину. Прямо за стеклом на витрине лежала хорошо сохранившаяся книга Лео Перуца «Снег святого Петра». В левом нижнем угу обложки красовалась уже ставшая мне хорошо знакомой печать иезуитов с ползущей по букве змеей.

Дверь в магазин открылась с легким скрипом, глухо звякнул колокольчик. У небольшой стойки справа стоял владелец салона. Этот старик с благообразной белой бородой и в пенсне словно явился из какого-то старого приключенческого фильма. По крайней мере, я себе в детстве так антикваров и представлял.

— Вижу, вы обратили внимание на книгу Перуца, — приветливо сказал хозяин магазина. — А я было думал, что его произведения забыли, уже несколько лет никто книгу не замечал. Но за последние дни вы уже третий человек, кто спрашивает о ней. Тоже увлекаетесь Джеймсом Бондом?

— Нет, не сказал бы. Да и, честно говоря, не совсем понимаю, какое отношение имеет Перуц к Джеймсу Бонду.

— Ну, ведь известно, что книги Перуца сильно повлияли на Яна Флеминга, создателя серии книг о Джеймсе Бонде. Я решил, что вы именно в этой связи заинтересовались его творчеством. Прошлый посетитель расспрашивал меня именно о Флеминге. И об этой странной иезуитской печати на обложке книги Перуца. Я не смог ему помочь, ничего об этой печати не знаю, первый раз вижу подобное на не столь уж старых книгах. Посоветовал ему отправиться в центральный архив Кельна. Там, возможно, могут прояснить что-нибудь об этом знаке. Господин, который продал мне ее, утверждал, что этот экземпляр книги принадлежал лично Гиммлеру. Я ему не поверил, конечно, все хотят набить цену на свой товар. Но кто знает. Так, значит, не Флеминг вас заинтересовал? У меня есть несколько редких экземпляров его книг.