Олимп

Мужчина решил не допытываться у старикана и его полусонных товарищей, куда подевались люди с площади, где все воины с домочадцами и почему вокруг так тихо. Скоро само выяснится.

И вот он зашел за телегу, чтобы переодеться. При виде квит-медальона старик и двое его соседей оживились, принялись наперебой делать выгодные предложения; толстяк, торговавший фруктами, повысил цену до двухсот мер золота и пятисот серебряных фракийских монет. Хокенберри отказался, радуясь, что обзавелся мечом и парой кинжалов прежде, чем обнажиться.

Наскоро перекусив у стойки свежевыпеченным хлебом, сушеной рыбой и сыром под тепловатое пойло, которому далеко было до настоящего кофе, схолиаст вернулся в тень и устремил глаза на дворец Елены через дорогу.

Конечно, ученый мог бы квитироваться прямо в ее покои. Он легко проделывал это прежде.

«Ну а если она там? Что дальше?»

Быстрый удар клинком – и назад, на корабль, идеальный невидимый убийца? Да, но кто поручится, что стража его не заметит? В десятитысячный раз за последние девять месяцев мужчина пожалел о потере видоизменяющего браслета – устройства, которым боги в первую очередь снабжали своих слуг и которое позволяло им до такой степени преобразовывать квантовые вероятности, что Хокенберри, как и всякий бедняга-схолиаст, умел мгновенно превратиться в любого человека в Илионе и окрестностях, при этом не только приняв его облик и одежду, а в самом деле заняв чужое место на квантовом уровне реальности. Вот почему даже грузный Найтенгельзер мог сделаться юнцом в три раза легче себя, не нарушая пресловутый закон сохранения массы, растолкованный Томасу несколько лет назад одним из коллег, имевшим склонность к точным наукам.

Что ж, больше такой возможности ученому не представится: вибрас остался на Олимпе вместе с тазерной тросточкой, остронаправленным микрофоном и непробиваемыми доспехами. Зато медальон цел.

Бывший служитель Музы коснулся золотого кружка на груди… и вдруг остановился. Как же он все-таки поступит при встрече с Еленой? Убивать схолиасту еще не доводилось, тем паче поднимать клинок на самую прекрасную женщину, с которой он занимался любовью, самую очаровательную среди всех, кого он видел, соперницу бессмертной Афродиты… Есть от чего призадуматься.

У Скейских ворот началось какое-то волнение. Хокенберри пошел посмотреть, в чем дело, дожевывая хлеб на ходу, перекинув через плечо свежий мех с вином и гадая по дороге о положении в Илионе.

«Меня здесь не было две недели. В ту ночь, когда я отправился на судно – вернее, когда Елена пыталась прирезать меня, – казалось, ахейцы вот-вот ворвутся в город. Невероятно, чтобы троянцы, пусть даже с помощью олимпийских покровителей – Аполлона, Ареса, Афродиты и небожителей помельче, – сумели противостоять ожесточенной атаке Агамемнона и его воинств, на стороне которых сражались Афина, Гера, Посейдон и так далее».

Ученый достаточно насмотрелся на эту осаду, чтобы ни в чем не быть уверенным. В недавнем прошлом здешние события по большей части напоминали сюжет великой поэмы Гомера, однако в последнее время благодаря вмешательству некоего Томаса Хокенберри все карты смешались, и совпадавшие линии реальности трагически разбежались в разные стороны. Поэтому он и спешил влиться в толпу горожан, с восходом солнца торопящихся к главным воротам.

Она стояла на широкой смотровой площадке среди уцелевших членов царского рода и прочих важных особ. Декадой ранее на этом самом месте красавица поведала Приаму, Гекубе, Парису, Гектору и остальным имена данайских героев, собиравшихся у стен города. И вот Гекуба, Парис, а с ними многие тысячи троянцев покинули бренный мир, но Елена по-прежнему рядом с Приамом и Андромахой. Седовласый правитель, когда-то водивший армии, сгорбился на троне, переделанном под паланкин, – сморщенная, усохшая карикатура на полного сил царя, представшего глазам схолиаста каких-то десять лет назад.

А впрочем, сейчас эта мумия держалась бодрячком.

– До сих пор я сокрушался о себе, – воскликнул Приам, обращаясь к окружившей его знати, а также к немногочисленной царской охране на ступенях и у подножия стены.

Лесной Утес и близлежащая долина были пусты, однако, проследив за взглядом Елены и поднапрягшись, Хокенберри увидел-таки огромную толпу на расстоянии примерно двух миль, у крутобоких ахейских кораблей. Судя по всему, троянцы преодолели ров и частокол, то есть сократили многомильный ахейский лагерь до считанных ярдов песчаного берега, и обложили неприятеля, прижав его к винно-черному морю. Оставалось лишь нанести могучий решающий удар.

– Да, я жалел себя, – повторил Приам, возвысив охрипший голос. – И требовал сострадания от многих из вас. Когда любезная царица погибла от рук бессмертных, я превратился в немощного, сломленного калеку, отмеченного печатью рока… не просто дряхлого старца, но человека, переступившего порог бессилия… убежденного, что Громовержец избрал меня для черной судьбины.

За десять лет на моих глазах пало немало храбрых сынов, и я не сомневался, что Гектор последует за ними в обитель Аида, не дождавшись отца. Я мнил увидеть, как дочерей увлекают в рабство, как враги опустошают мои сокровищницы, как символ и заступник Трои палладион покинет храм Афины, а беззащитные младенцы летят с городских стен, заливая кровью острые камни, – достойное завершение для варварской осады!

Месяц назад, о друзья и родные, бойцы и их супруги, я готовился встретить ужасный день, в который ахейцы с обагренными по локоть руками схватят и поведут в ненавистный плен моих милых дочерей, Елена падет от меча кровожадного Менелая, а Кассандру безбожно обесчестят. Помышляя так, я ждал – нет, почти алкал того страшного часа, когда стану слезно молить аргивских псов растерзать мою еще живую плоть, повергнутый у дворцовых ворот копьем Ахиллеса или державного Агамемнона, хитроумного Одиссея или немилосердного Аякса, грозного Менелая или могучего Диомеда. Воображал, как один из них сокрушит мое дряхлое тело и вырвет из старческой груди постылую жизнь, накормит моими внутренностями моих же собак – о да, самых преданных из товарищей, стерегущих двери царских покоев, – и, внезапно взбесившись, они же начнут лакать хозяйскую кровь и вырвут хозяйское сердце у всех на глазах.

Да, вот о чем денно и нощно стенал я месяц и даже три недели назад… Но утро настало, и посмотрите, как переродился мир, возлюбленные троянцы! Зевс отозвал от города всех богов – и тех, кто желал избавления Илиона, и тех, кто жаждал нашей погибели! Отец бессмертных поразил ударом небесной молнии даже Геру! Всемогущий Кронид спалил ахейские черные корабли, повелев бессмертным возвращаться на Олимп и принять заслуженную кару за неповиновение! Как только боги перестали наполнять наши дни и ночи огнем и грохотом, Гектор повел войска от победы к победе. Исчез Ахилл, некому больше остановить моего благородного сына. Аргивских свиней оттерли к берегу, к обгорелым остовам черных судов. Южные шатры порваны в клочья, северные сожжены дотла.

И вот враг зажат в кольцо. На западе теснят его доблестные троянцы с Гектором во главе, Эней со своими дарданцами, Акамас и Архилох, оба сыны Антенора, искусные в битвах.

На юге дорогу к отступлению отрезают блистательные отпрыски Ликаона и наши верные союзники из священной Зелии, что при подошве холмистой Иды, Зевсова престола.

На севере на пути врага встали Адраст и Амфий в полотняной броне, предводители мужей Апеза и Адрастеи, облеченных в пышные латы из бронзы и золота, которые были сорваны с ахейцев, павших при стремительном отступлении.

Любезные нам Гиппофоой и Пилей, пережившие десять лет резни, чаяли сложить головы вместе с троянскими друзьями и братьями, но вместо этого нынче ведут на рать смуглокожих пеласгов бок о бок с военачальниками Абидоса и дальней Арисбы. Нет, не поражение, не постыдная смерть ожидали наших сынов и союзников! Не пройдет и нескольких часов, как они увидят голову ненавистного Агамемнона, вознесенную на острие копья! Грозные фракийцы, пеласги, копьеборные киконы, криволукие пеоны, пафлагоны, гализоны и троянцы узрят окончание этой долгой войны и вскоре по заслугам добудут золото низложенных аргивян, богатые доспехи Атрида и его бесчисленных ратников! Крутобокие черные корабли уже не спасут греческих царей; каждый, кто явился на нашу землю грабить и убивать, будет убит и ограблен!