Король и Император

Почувствовав, что уже всплывает, возвращается в мир людей, Шеф снова услышал хриплый шепот:

– Зачем ты это делаешь, обманщик?

– Можешь считать, что, по-моему, Рагнарок слишком долго не приходит. Или что я требую для Локи такой же свободы, как для Тора. В общем, есть тот, кого я хочу с тобой познакомить…

Шеф вывалился из забытья, сердце его бешено колотилось. «Меня? – подумал он. – Не меня. Чур, не меня».

Глава 3

Шеф озабоченно следил, как его королевские гости выходят из специально построенного для них дома. Ночной кошмар все еще не давал ему покоя. Казалось, на мир упала мрачная тень. Шеф обнаружил, что даже ступает более легко, более осторожно, словно земля в любой момент может раздаться и сбросить его в мир, который он видел во сне.

Однако все шло своим чередом. Вот его друг и товарищ Альфред, он повернулся на ступенях и ободряюще протянул руки к крепкому малышу, спускающемуся следом. Маленький Эдвард то ли прыгнул, то ли упал в объятья отца. За ними, улыбаясь счастливой материнской улыбкой и прижимая к бедру второго ребенка, шла та, кого Шеф не мог забыть. Его любовь, давно потерянная для него Годива, некогда подруга детства, проведенного в болотной деревушке, ныне всем известная и всеми любимая леди Уэссекс. Гости не могли видеть его в то мгновение, он стоял в тени странного механического сооружения, которое намеревался сегодня опробовать. Он мог наблюдать, оставаясь незамеченным.

Незамеченным теми, на кого он смотрел. Но не его собственными людьми, которые неловко переминались и растерянно глядели друг на друга, видя его молчаливую сосредоточенность.

Он знал, что должен был бы опасаться и ненавидеть своих гостей. И строить планы – если не их убийства, то хотя бы их изгнания. Обезопасить себя от них. Многие поговаривали, хотя не осмелились бы повторить ему это прямо в лицо, что первая обязанность короля – подумать о своих преемниках. Много лет назад, в мрачные дни, когда в Англию вторглись сразу и франки Карла Лысого, и язычники Ивара Бескостного, Шеф и Альфред договорились разделить свою удачу и свои королевства, если когда-нибудь смогут владеть ими. Они также договорились, что каждый будет наследовать другому, если тот умрет, не оставив потомства, и что наследник одного из них в такой же ситуации будет наследовать обоим. В то время этот уговор не выглядел слишком серьезным. Они не знали, доживут ли до следующей зимы, не говоря уж о весне. И Годива ночевала в палатке Шефа, если не в его кровати. Он тогда считал, что коль скоро они выживут, то со временем сами собой вернутся и ее любовь, и его желание.

Он заблуждался. Умри он сейчас, и королевство перейдет к Альфреду. А после того – к смеющемуся карапузу, которого сейчас несут на руках, к маленькому Эдварду. Вице-королям, конечно, будет наплевать на их договор. Никаких шансов, что скандинавские короли Олаф и Гудмунд и любой из дюжины других согласятся подчиниться христианскому монарху. Сомнительно даже, что жители Мерсии или Нортумбрии признают над собой власть сакса из Уэссекса. Единый Король Севера был еще и единственным в своем роде. Единым Королем больше никого не признали бы.

Шаткое положение. Не станет ли оно исходным толчком для Рагнарока, о котором хотел напомнить ему отец? Шеф должен обзавестись женой и родить наследника как можно скорее. Так считают все. При дворе блистает множество дочерей ярлов и прочих принцесс Севера, не теряющих надежды на малейший знак внимания со стороны короля. Рагнарок или не Рагнарок, но он этого не сделает. Не сможет это сделать.

Выйдя из тени, чтобы поприветствовать своих гостей, Шеф постарался изобразить радостную улыбку. Но даже гости разглядели под ней гримасу боли. Альфред сдержал себя, не бросил взгляд на жену. Альфред давно знал, что Шеф вовсе не любитель мальчиков, как шептал кое-кто, он любит его жену Годиву. Иногда Альфреду очень хотелось, чтобы он смог отдать ее или разделить ее с Шефом. Но если он и допускал подобные мысли, то она – нет. По какой-то причине она с каждым уходящим годом все сильнее ненавидела своего друга детства. Ее неприязнь росла вместе с его успехами: возможно, она задумывалась о том, что могло бы быть.

– Чем ты удивишь нас сегодня? – с фальшиво прозвучавшим смешком поинтересовался Альфред.

Лицо Шефа прояснилось, как это случалось всегда, когда он мог показать какую-то новую штуковину.

– Это телега. Но такая, что в ней могут ездить люди.

– На телегах всегда ездят люди.

– Три мили до рынка и обратно. Ухабы да рытвины мешают ей ехать быстрее пешего, иначе седоки просто вывалятся. Даже на хорошей каменной дороге, которую недавно замостили мы с тобой, – последние слова были чистой лестью, это знали все присутствующие, – было бы невыносимой мукой ехать на разогнавшихся лошадях. Но не на такой повозке. Смотри. – Шеф похлопал по толстой стойке, которая шла вверх от крепления тележной оси. – Эта стойка упирается в упругую полосу. – Он показал на нее.

– Вроде тех полос, из которых ты делаешь арбалеты.

– Точно. К полосе приделаны ремни из крепчайшей кожи. А на ремнях висит вот это. – Шеф похлопал по плетеному кузову, заставив его слегка покачаться. – Залезай.

Альфред осторожно забрался внутрь, уселся на одну из двух скамеек, заметив, что кузов раскачивается, как гамак.

– Леди. – Аккуратно отступив на два шага, чтобы случайно не дотронуться до ее руки или одежды, Шеф пригласил Годиву последовать за мужем. Она забралась в экипаж, отодвинула сидевшего рядом с отцом маленького Эдварда и тесно прижалась к мужу. Шеф тоже сел, взял на руки хнычущего ребенка и усадил рядом с собой на переднее сиденье. Подал знак расположившемуся впереди кучеру, тот щелкнул кнутом, и повозка рывком тронулась в путь.

Когда запряженные в нее четыре лошади разогнались на хорошей дороге до неслыханной скорости, Альфред от неожиданности даже подскочил на своем сиденье – сзади раздался ужасающий скрип, превратившийся в бешеный визг, словно резали свинью. Там виднелось ухмыляющееся лицо с щербатым ртом – лицо, покрасневшее от напряжения, с которым человек дул в волынку.

– Мой тан Квикка. Люди слышат его волынку и убегают с дороги.

И действительно, раскачивающийся на рессорах экипаж уже домчал их до окраины Стамфорда. Альфред заметил, что вдоль дороги то и дело встречаются улыбающиеся керлы и их жены, пришедшие в явный восторг от захватывающей дух скорости. Отставшая королевская свита пустила своих лошадей в галоп, от возбуждения улюлюкая. Годива прижимала к себе дочку, озабоченно поглядывая на Эдварда, которому Шеф, железной рукой ухватив за штаны, не давал перевеситься наружу.

Альфред с трудом перекричал шум:

– Это и есть самое полезное достижение Дома Мудрости?

– Нет, – крикнул в ответ Шеф, – их много. Вон там еще одно, сейчас покажу тебе. Стой, Озмод, – закричал он кучеру, – остановись ради Бога, я хочу сказать, ради Тора, остановись. Ты что, не слышишь?

На повернувшемся лице тоже играла улыбка:

– Извините, сударь, но лошади чего-то испугались, похоже, такой скорости.

Альфред поглядел с неодобрением. Королевский двор в Стамфорде был странным местом. Альфреда и самого прозвали в народе Esteadig, Милостивый, за его доброту и широту взглядов. Тем не менее его таны и ольдермены обращались к нему не без должного уважения. А с его соправителем даже керлы частенько разговаривали так, будто они его школьные друзья и вместе воруют яблоки; что же касается Квикки и Озмода, то сколько ни называй их танами, но их лица и тела сохранили следы рабского происхождения. Еще не так давно единственное, что могло бы связывать их с королями, – это монарший приговор, зачитанный им перед казнью. Правда, как Квикка, так и Озмод участвовали в невероятном путешествии Единого Короля по странам Севера, и поэтому им прощались многие вольности. И все же…

Единый Король уже выпрыгнул из повозки, оставив ее дверцу открытой, и направился к группе крестьян рядом с дорогой, копающихся в глубокой грязи. Они оставили свое занятие и с уважением поклонились. Однако и на этих лицах гуляла улыбка.