Илион

Парки и фурии в изобилии снуют среди Олимпийцев; в каком-то смысле они тоже боги, иногда получающие временную власть над иными бессмертными. Наружность у них не столь человекообразная, как у прочих. Следует признаться, мне ничего не известно об этих существах, кроме того, что живут они неподалеку отсюда, на одном из трех вулканов к юго-востоку от Олимпа, подле резиденции моей хозяйки.

К слову: Мелета заодно с сестрицами Мнемой и Аоиде тоже явилась. Более «современные» музы – настоящая Каллиопа, Полигимния, Урания, Эрато, Клио, Евтерпа, Мельпомена, Терпсихора и Талия – оживленно болтают между собой. А прямо за ними начинаются богини высшего разряда. Афродиты, правда, нет – это я разглядел прежде всего, – хотя ее мать Диона прийти не замедлила. Вон она, разговаривает с Герой и Гермесом, озабоченно супя брови. Рядом Деметра, покровительница земледелия, с дочкой Персефоной, супругой Аида, и Пазифея, одна из харит. Далее всех, согласно своему низкому положению, с каверзным видом перешептываются соблазнительные нереиды, обнаженные по пояс.

Метабогиня по имени Ночь стоит отдельно, сама по себе. Прочие боги почтительно сторонятся этой могущественной дамы в иссиня-черном платье и вуали. Я никогда не видел ее на Олимпе и ровным счетом ничего о ней не знаю. Кроме разве что невразумительных слухов, будто бы сам Зевс побаивается темной гордячки.

Пытаясь различить в толчее знакомые «звездные» лица, я чувствую себя робким фанатом, угодившим на вручение наград Киноакадемии. Вот, например, Геба – пристроилась к небольшой группе бессмертных мужского пола; она и сама богиня юности, дитя Громовержца и Геры, однако приучена прислуживать остальным. Величайшего ремесленника Гефеста в любой сутолоке выдают пламенно-рыжие волосы; хромоногий прибыл не один, а с молодой супругой Харитой. (Правда, вроде бы этих самых харит на свете много…) Впрочем, я давненько обнаружил, какое неблагодарное занятие – разбираться в иерархии Олимпа.

Неожиданно посланница Зевса Ирида вылетает – да, именно вылетает – на середину и возвещает чистым, звучным, как песня флейты, голосом:

– Отец будет говорить!

Приглушенные беседы немедленно смолкают, и бескрайний зал, своды которого теряются в вышине, погружается в тишину.

Громовержец поднимается. Величественный престол и лестница, выполненные из чистого золота, омывают его тело жарким, неземным сиянием.

– Слушайте, что я скажу, о боги и богини. – Голос владыки спокоен и негромок, но от его мощи гудят мраморные стены. – Один из нас нанес тяжкие раны Афродите, лежащей на исцелении в лечебнице. Теперь моей дочери ждать возвращения еще несколько долгих дней. Злодей (или злодейка) хотел погубить божество, не созданное, чтобы умирать!

Потрясенные слушатели принимаются бурно обсуждать невероятную новость.

– МОЛЧАТЬ!!! – кричит Зевс.

Его рев сшибает меня с ног и отшвыривает в сторону, словно листок, поднятый вихрем. Хорошо еще, что я не задел никого из присутствующих, а звук падения заглушили раскаты эха.

– Так вот мое слово, о боги и вы, прекрасные богини, – Молниелюбец грохочет подобно громкоговорящей системе оповещения распоследней модели, – и пусть никто из вас даже не помышляет преступить его. Покоритесь моей воле. СЕЙЧАС ЖЕ!

В этот раз я оказался подготовлен к яростному смерчу и со всей силой вцепился в колонну, чтобы не улететь.

– Внимайте все. – Зевс понижает голос до шепота, еще более ужасного в своей силе. – Любой, кто поможет ахейцам или троянцам, как я наблюдал в этом месяце, окажись это бог или богиня, не избежит суровой кары: возвратится с долин Илиона под ударами громов и молний и с вечным позором будет изгнан с Олимпа. Дерзнете не повиноваться – и познаете, как глубока и прожорлива черная бездна Тартара, разверстая в пространстве и времени на половину Вселенной.

В течение этой речи голографический омут начинает кипеть, бурлить, чернеет как смоль и наконец превращается в нечто совсем иное. Четвероугольный ров размером с десяток олимпийских бассейнов, только составленных встык и наполненных клокочущей нефтью, со страшным шумом исчезает. В полу зияет отверстие, точнее, ход в какое-то мрачное, безумно глубокое, полыхающее зловещим пламенем место. Из пропасти вырываются волны удушливого запаха серы, и боги с богинями отшатываются подальше от края.

– Вот он, Тартар! – вопит владыка. – Глубочайшая пропасть в Доме Аида, настолько же далекая от ада, как светлое небо от земли! Вспомните, вы, старейшие из бессмертных, как последовали за мной на битву с титанами, правившими до нас! Забыли, что Крон и Рея, породившие меня, низвергнуты за те железные врата и медный порог?! И где теперь Тифон с его чудовищною силой?

В Зале повисает гробовая тишина, нарушаемая лишь сдавленным воем и стенаниями, доносящимися из бездны Тартара. Я ни на миг не сомневаюсь: это не голограмма, а истинный адский прогал чернеет и плюется серой в тридцати футах от моего укрытия.

– ЧТО Ж, ЕСЛИ Я РОДИТЕЛЕЙ – И ТЕХ БЕЗ ЖАЛОСТИ ПОВЕРГ ТУДА НАВЕКИ, – громыхает Зевс, – ДУМАЕТЕ, ХОТЬ НА МИГ ПОЩАЖУ ВАШИ ВОПЯЩИЕ ДУШОНКИ?!

Боги и богини не отвечают, лишь пятятся еще на пару шагов.

Губы Тучегонителя кривит опасная улыбка.

– Давайте, бессмертные, испытайте меня, авось хоть чему-нибудь научитесь!

С крыши в тот же миг падает исполинская веревка, растянутая прямо над зловонными глубинами. Олимпийцы кидаются врассыпную, уворачиваясь от увесистого конца, и тот ударяется о мрамор с оглушительным громом. Трос, который должен, судя по виду, весить многие и многие тонны, скручен из дюймовых канатов из чистого золота.

Сойдя по сияющим ступеням, Зевс без усилия поднимает веревку со своей стороны.

– Хватайтесь за конец, – говорит он почти дружелюбно.

Боги и богини переглядываются; никто не двигается с места.

– ХВАТАЙТЕСЬ ЗА КОНЕЦ!

Сотни бессмертных и их бессмертных слуг бросаются выполнять приказ, цепляясь за канат, словно малыши на «Веселых стартах». С минуту Громовержец поигрывает золотой веревкой, преспокойно посматривая на бесчисленную ораву, столпившуюся на другом краю пропасти.

– Стащите меня вниз, – ровно произносит Кронид. – С небес на землю, в Аид, и даже глубже, в вонючий Тартар. Я сказал, тащите.

Ни единое божество не шевелит бронзовым мускулом.

– ТАЩИТЕ, Я ПРИКАЗАЛ!

Владыка принимается тянуть за блестящий конец. Сандалии Олимпийцев с визгом скользят, упираясь в гладкий пол. Противники друг за другом сползают к роковому обрыву; кто-то спотыкается, кто-то валится на колени.

– ТАЩИТЕ, СУКИНЫ ДЕТИ! – орет Зевс. – ИЛИ САМИ ПОЛЕТИТЕ В СМРАДНУЮ ЯМУ ДО СКОНЧАНИЯ ДНЕЙ, ПОКУДА ВРЕМЯ НЕ СГНИЕТ НА КОСТЯХ ВСЕЛЕННОЙ!

Зевс дергает сияющий трос, и двадцатифутовый конец извивается в его кулаке коварной змеей. Очередь из богов, богинь, харит, фурий, нереид, нимф и как-их-там-еще (не держит веревку одна лишь иссиня-черная Ночь), громко скрипя подошвами, неудержимо влечется к Тартару. Афина должна пасть первой; когда до пугающей пучины остается каких-то три десятка футов, дочь Громовержца возвышает голос:

– Ну что же вы, бессмертные? Завалим старого козла!

Арес, Аполлон и Гермес с Посейдоном напрягают дюжие спины, еще некоторые следуют их примеру, и скольжение прекращается. Натянутый трос скрипит от напряжения. Богини громко считают до трех и тянут в унисон, причем Гера – жена Зевса – старается больше всех. Золотая веревка даже стонет от натуги.

Кронид хохочет. До сих пор он ловко удерживал канат в одной руке; теперь же кладет на него другую и дергает снова.

Олимпийцы поднимают громкий визг, точно детишки на американских горках. Афина и те, кто рядом с ней, съезжают по мрамору, как по гладкому льду, все ближе и ближе к жуткой бездне. Дюжины бессмертных попроще не выдерживают и бросают веревку, но Афина и не думает разжимать хватку. Светлоокую немилосердно несет к дымящейся западне вечных страданий. Божества тужатся, истекая потом и громогласно извергая проклятия, однако страшного движения не остановить.