Святой грааль

Жак де Бриен болезненно сморщился:

– Вы позволяете себе странные высказывания, сударь, подозрительные высказывания, почти крамольные. Да простит вам Господь согрешения ваши… Из ваших слов я могу сделать вывод, что вы ставите под сомнение содержание Священного Писания.

– Ошибаетесь. Я ни в чём не сомневаюсь, – ухмыльнулся гость.

– Слава Богу! – вздохнул с облегчением де Бриен и набожно перекрестился. – И да защитит меня Пресвятая Дева в день печали и скорби… Однако ж позвольте всё-таки спросить, господин Ван Хель…

– Можете называть меня просто Винсент.

– Откуда вам известно всё это?

– Что?

– Ну… про эту ужасную Коллегию. Ведь ежели она столь таинственна, как вы-то сподобились узнать про неё?

– Вам нужна правда? – Ван Хель недоверчиво покачал головой.

– Да.

– Что ж, извольте: когда-то я был одним из её членов.

– Вы?… – Де Бриен почти с ужасом взглянул на собеседника. – Помилуй меня, Господи, грехи мои очисти покаянием. Помилуй и сохрани, не оставь душу мою гореть в аде… – Он снова перекрестился. – Но теперь вы, как я понимаю, отреклись наконец от этих нечестивцев во славу Господа нашего Иисуса Христа.

– Вы всё о своём! – Ван Хель медленно обошёл комнату, осторожно перешагивая через разбросанные вещи, и остановился перед крохотным окном, затянутым вощёным холстом. – Вам сейчас надо думать о собственной шкуре, Жак. Коллегия добралась до «Житий Мерлина», но хочет разделаться с вами, поскольку думает, что вы знаете некоторую правду об Артуре и сможете отразить её в вашем романе… Хотите, дам вам совет?

– Слушаю вас. – Де Бриен подался вперёд, вперившись в лицо Ван Хеля.

– Вам надо пустить слух о том, что ваш Артур будет совершать во имя Христа подвиг за подвигом.

– Пустить слух?

– Иначе откуда ониузнают, что вы создаёте именно такой образ Артура, а не тот, который написан в «Житиях»?

– Да я и сам хочу, чтобы мой персонаж был благороден и высоко нёс знамя истинной веры. Он должен бороться со всяким злодейством, удивлять милостью своей и щедротами…

– И всё-таки не забудьте, что вам всюду надо рассказать о ваших замыслах… И никому, разумеется, не упоминать о знакомстве со мной… А теперь давайте выпьем ещё вина, – улыбнулся Ван Хель.

– Минутку, эта бутылка уже пуста. – Жак де Бриен засуетился. Казалось, он обрёл нарушенное душевное спокойствие. Разгребая наваленные перед шкафом вещи, он торопливо освобождал дверцу, чтобы добраться до спрятанных внутри шкафа бутылок. – Я с готовностью возьмусь за написание романа о великом рыцаре, о славном короле, поднявшемся на борьбу с тёмными силами, – бормотал придворный сочинитель, словно убеждая кого-то невидимого. – Я создам удивительный образ, который послужит примером твёрдости духа и прекрасных порывов. Это будет высочайший идеал рыцарства…

Когда он наконец извлёк из шкафа вино и повернулся к гостю, победно потрясая бутылкой над головой, Ван Хеля уже на было в комнате.

– Сударь! – проговорил растерянно де Бриен. – Где же вы?

Никто не отозвался.

Ван Хель остановился. Спереди донеслись звуки трещоток и деревянных колотушек. Из-за угла появились трепещущие отблески факелов. Послышался грубый смех и нестройная песня.

Ван Хель бесшумно прыгнул к деревянной стене дома и, прижавшись к ней всем телом, как ящерица, без видимого усилия вскарабкался на крышу, цепляясь за выступы брёвен. В ночной тьме он был неразличим – просто колыхнувшаяся густая тень на доме.

Распластавшись на черепичной кровле, он видел, как внизу неторопливо прошли десять мужчин, вооружённых копьями и мечами. На металлических шлемах и наконечниках копий подрагивали отблески факелов. Трещотка смолкла, прервалась песня.

– Эге, братцы! Да тут, похоже, была поножовщина. Клянусь пресвятой Девой! Покойники кругом валяются, – гаркнул грубый голос.

– Посвети-ка маленько, – прозвучал второй голос. – Должно быть, какая-нибудь шайка не поделила добычу.

– Чего не поделили? Гляньте на этого, у него кошелёк при себе! – воскликнул третий.

Ван Хелю уже не было видно людей, они скрылись за поворотом, но их голоса и шаги по лужам и грязи ясно доносились до его слуха.

– Не удалось им поживиться. Славно же кто-то разделался с ними.

– Не повезло мерзавцам…

– Утром надо прислать за ними повозку, – заключил старший. – Запомните, куда ехать. Квартал хлебопёков…

Ван Хель отполз немного по кровле в сторону, но из-за плохо державшейся черепицы, грозившей осыпаться при неосторожном движении, решил дождаться, пока ночной дозор отойдёт подальше. С крыши дома ему были видны далёкие мерцающие точки факелов на городских стенах. Снова по стенам прокатилась шумная волна трещоток и колотушек со стен – часовые оповещали друг друга об истечении очередных тридцати минут ночного дежурства.

Выждав ещё немного после того, как дозор удалился, Ван Хель бесшумно спустился на дорогу и продолжил свой путь. Через несколько минут он добрался до квартала ткачей и остановился перед трёхэтажным домом, над входом в который был нарисован громадный белый лебедь с причудливо изогнутой длинной шеей, а всё остальное пространство стены было покрыто изображениями женщин, занимающихся пряжей и вышиванием. Фасады очень многих домов в городе были так или иначе разрисованы, указывая на характер деятельности домовладельца и его семьи.

Окошко на втором этаже было распахнуто, и оттуда сочился тусклый жёлтый свет.

«Не спит», – понял Ван Хель и, осмотревшись, взобрался вверх по стене, ловко наступая на торчавшие балки и крючья, к которым крепились вывески. Заглянув в окно, он тихонько позвал:

– Изабелла!

В комнате послышалось шуршание платья, и в следующее мгновение перед ним появилась девичья голова. Большие тёмные глаза взволнованно блестели.

– Ванхель, милый мой Ванхель, наконец-то вы пришли! А я уж чего только не подумала…

– Со мной ничего не может случиться, ангел мой.

– Я боялась, что мы уже не свидимся более.

– Что за глупости! О чём вы говорите, Изабелла? Разве я хоть раз не держал данного слова?

– Речь не вовсе о вас, сударь.

– О чём же?

– О моём отъезде. – Девушка всхлипнула. – Боюсь, сегодня ночью мы расстанемся с вами навсегда.

– Вы решили уехать?

– Не я, а мой батюшка принял такое решение. Он отсылает меня в замок графа де Парси. Завтра рыцари графа отправятся в его владения, они будут сопровождать обоз с товарами. Поеду и я.

– Но почему вдруг?

– Граф прознал о том, что никто не может превзойти меня в искусстве вышивания. И мой отец решил не упустить случая хорошенько заработать на мне. Вдобавок отныне у него всегда будет повод показаться на глаза графу, дабы испросить какой-нибудь милости, навещая меня в его владениях… Будь проклят тот день, когда я взяла в руки иглу с ниткой!

– Не печальтесь, моя дорогая, и не вините своё мастерство, – успокаивающе проговорил Ван Хель и нежно коснулся ладонью щеки Изабеллы. – Я что-нибудь непременно придумаю, чтобы оказаться подле вас.

– Но как?

– Я найду способ… А теперь позвольте мне влезть в окошко, потому что висеть на стене не так удобно, как восседать на табурете…

– Конечно, мой милый Ванхель…

Она порывисто отстранилась, давая мужчине возможность проникнуть в уютную комнату, стены которой были обтянуты коричневыми шерстяными тканями, с искусно вышитыми на них белыми, жёлтыми и красными цветами. На стоявшей в углу кровати лежало несколько подушек, а подле спального места громоздился сундук, где хранилось бельё и одежда. Горевшая свеча бросала свет и на элегантную этажерку из резного дерева, где лежали большие ножницы и множество катушек с разноцветными нитками.

– Вы продолжаете одеваться не по погоде, – посетовала она, оглядывая гостя. – Уже декабрь, а вы до сих пор не сменили платье на зимнее.

– Я не боюсь холода и почти не ощущаю его, – отмахнулся он.