Потерянное освобождение

Он не видел подобного зрелища со времен первого посещения системы, когда корабли Гвардии Ворона, тэрионцев, представителей Механикум и других сил, включенных в состав Великого крестового похода, привели Исстваан к Согласию. Его сюда послал Хорус еще до получения звания магистра войны и титула Воителя. Тогда это прозвучало как запрос, даже как приглашение, но для Коракса слова Хоруса были равносильны приказу самого Императора.

Примарх Гвардии Ворона никогда не был особо дружен с Хорусом. Тот всегда казался ему слишком высокомерным, готовым без повода демонстрировать силу. Коракс же предпочитал большую сдержанность в своих действиях, стараясь приводить миры к Согласию с минимумом суеты и позерства.

Но как бы мало ни нравился ему Хорус, Коракс все же восхищался им. Его поражало то, с какой легкостью Воитель заводил дружбу с подчиненными, и он знал, что Хорус во множестве кампаний показал себя выдающимся полководцем. Он был одарен редкой способностью видеть как общую картину, так и подмечать детали, в чем сам Коракс не мог с ним сравниться.

В физическом плане Хорус и Коракс были ровней друг другу в поединках и рукопашной. Подобные спарринги не создали между ними крепких уз, как с другими примархами, но Коракс никогда даже не думал о том, что однажды ему придется сразиться с Хорусом по-настоящему.

Он всегда был рад предоставить Воителю Гвардию Ворона, карая тех, кто отказывался от Согласия, сражаясь в тылу врага, нападая на корабли, как обычный пират, пока Хорус со своим легионом — который тогда еще звался Лунными Волками — добывал славу молниеносными десантными атаками и в грандиозных сражениях.

Коракс позволял Хорусу получать все лавры, сам он в них не нуждался. Император не раз говорил с ним об этом. Повелитель человечества знал цену Кораксу, и, хотя ему не пели дифирамбов, Спасителю Освобождения этого было вполне достаточно.

Теперь же, особенно если смотреть сквозь призму предательства, порывистость Хоруса казалась тщеславием, а его экстравагантность — жаждой крови. Воитель впал в самовозвеличение и при падении утащил в пропасть следом за собой многих генетических братьев Коракса.

— Поступил доклад по шестому квадранту, лорд, — объявила диспетчер Настури Эфрения, нарушив ход мыслей Коракса.

Кожа этой низкорослой стареющей женщины, рожденной на Освобождении, была морщинистой, седые волосы уже истончились, но ее глаза с прежней остротой и проницательностью изучали скопление экранов у главного пульта управления сканерами, над которым она склонилась. Под ее кожей вились трубки, слабо пульсируя в такт текущим по ним жидкостям системы жизнеобеспечения. По обе стороны ее шеи и вдоль пальцев тускло блестели аугментические скобы, когда она вводила на клавиатуре требуемые протоколы.

Диспетчер стратегиума носила обычные серые штаны, направленные в низкие ботинки, отворот ее черного кителя с широким воротником украшала рубиновая брошь в форме герба легиона, указывая на ее звание. Лицо женщины оставалось непроницаемым, пока она изучала последние результаты сканирования и поиска передач.

Она всегда была хладнокровной, даже в детстве.

Света почти не было. Сквозь трещину в скальной породе пробивался тоненький лучик, которого хватало, чтобы различить очертания предметов вокруг. Позади мальчика находилось что-то, наполовину погребенное среди камней, расколотое и искореженное от удара неимоверной силы, по неровному полу было разбросано битое стекло.

Свет отражался от тысячи восьмидесяти шести осколков.

Он задался вопросом, имело ли это значение, и решил, что нет. Значение имело то, что воздух был пригоден для дыхания, в пределах допустимой нормы, а гравитация немного меньше… меньше чего? Что означает «стандартной земной»? Он пока не мог сосредоточиться, но понимал, что такое гравитация, и при необходимости смог бы расписать множество длинных уравнений по вычислению ее силы и эффекта, но это была лишь крошечная частичка массы информации, небрежно рассыпанной у него в голове, словно стеклянные осколки на полу.

Воздух был перенасыщен озоном.

Откуда ему это известно? Он сделал еще один глубокий вдох, но пришел к тому же заключению. Он просто знал об этом, как и о повышенной концентрации углекислого газа. Оба этих факта кружились у него в голове, пока он не сопоставил их и на поверхность не всплыл вывод.

Искусственная атмосфера.

Это заключение не было окончательным, но казалось верным, особенно учитывая иные климатические факторы, с которыми столкнулось его тело после пробуждения в этом темном месте. Рядом определенно работал генератор. Он чувствовал электромагнитные возмущения, испускаемые его контурами.

Источник света стробировался на определенной волне, резонирующей с контурами генератора. Благодаря этому он догадался, что электричество для освещения вырабатывалось генератором, и это подтверждалось также анализом спектра света, падающего на улучшенную сетчатку его глаз.

Это было довольно тревожно.

Он совершенно не помнил это место. В действительности ему вспоминалось лишь приятное тепло, приглушенное фоновое жужжание и щелчки, а также тусклый свет, пробивающийся сквозь жидкость. Совсем не это холодное, сухое, темное место.

И голоса, беспокойные, сумасшедшие голоса, обволакивающие границу памяти. Он не помнил, о чем шел разговор, но после него осталось лишь странное чувство неприятия и недоверия.

Уровень влажности также был довольно высоким. Учитывая это, а также низкую температуру, он заключил, что находится недалеко ото льда. Он заметил, что его дыхание оставляет в мерцающих лучах облачка пара. Он вспомнил о слухе и удивился, что не обратил на него внимания раньше.

Поблизости раздавались звуки — звуки, которые не казались искусственными и напоминали ему о регулярных осмотрах, пока он рос и учился. Человеческие звуки.

Голоса.

Он понимал сущность языка и знал семь тысяч шестьсот сорок один язык, включая диалекты, жаргоны и наречия со всех уголков Старой Империи. Он не понимал, почему знает их, но попытался определить, к какому из языков принадлежали доносящиеся слова. Говорившие имели пансаннамический акцент, и слова звучали отрывисто. Ему не удалось распознать точную субветвь наречия, но это не помешало выработать восприятие для понимания.

Вскоре он смог разобрать, о чем шла беседа, и стал слушать.

— По меньшей мере четыреста покойников.

— На четыреста голодных ртов меньше, — произнес другой голос. — Вот как они считают.

— Эти дуговые буры не годятся для ледовых работ, — отозвался еще один. — Подобного следовало ожидать.

— Прекратить трепаться и за работу! — обругал остальных новый голос, наполненный мнимой властностью. Он ощутил за горячностью дрожь, тень страха, таящегося в подсознании говорившего.

Затем раздался пронзительный визг, и в крошечную щель ворвался мерцающий красный свет, в то время как скальная порода начала вибрировать чуть сильнее.

Он ждал, настороженный, но заинтригованный.

Лазерный бур неизвестной ему конструкции подбирался все ближе. Наконец камень раскололся, и в полость хлынул свет. Он мгновенно оценил открывшееся зрелище. Группка людей, одетых в поношенные синие спецовки, — семеро мужчин и три женщины — управляла лазером, пятеро направляли его рабочую часть, в то время как остальные находились в гусеничной тележке позади. Их возраст было невозможно определить, его стерли явные признаки голодания и тяжкого труда. Из-за морщинистой обветренной кожи, растрескавшихся губ и впалых глаз люди выглядели намного старше, чем были на самом деле.

С рабочими также находился ребенок. Девочка цеплялась за ногу одной из женщин в тягловой тележке, толкавшей бур. У крохи были длинные светлые волосы и узкое личико с пухлыми губками и ярко-голубыми глазами. Она казалась маленькой и хрупкой, словно сосулька. Как и всех остальных, девочку покрывала каменная пыль, но она стерла ее со лба тыльной стороной ладони, открыв болезненно-бледную кожу.