Повелитель первого. Долгая Ночь

— Альтани?

— Яго, где твой родной мир?

Севатар втянул в легкие воздух, пронизанный запахом его собственного кислого пота. Чего бы он только не отдал за возможность помыться.

— Его больше нет. Мертв. Уничтожен много лет назад.

— Как он назывался?

— Нострамо. Место без закона и без солнца. Он сгорел не потому, что был виновен, а потому, что мы не смогли сохранить его невинным. Наши законы перестали работать в тот же миг, как мы отправились к звездам, и наш отец в смятенном отчаянии испепелил свидетельство своей неудачи.

— Твой отец убил весь свой мир?

— Он был не один. По нашей родине стреляли все наши корабли. Я наблюдал, как он отдал приказ на борту «Сумрака». Мы пролили на мой родной город дождь смерти. Ты когда-нибудь видела, как умирает мир, Альтани?

— Нет. Никогда.

Севатар едва дышал, забывшись в пылу воспоминаний.

— Это прекрасно. По-настоящему, действительно прекрасно. Никогда не видел ничего, что бы потрясло меня так, как ночь, когда я смотрел, как горит моя родная планета. Это воплощенное развоплощение. Разрушаешь сами нити мироздания, разнимая на части тело из камня, огня и жизни, создание которого было замыслено самой Галактикой. Видишь в трещинах ломающихся тектонических плит пылающую кровь мира…

Ответом на его ересь стала тишина. Он был предателем среди предателей, в конце концов исповедавшись.

Наконец, мертвая девочка снова заговорила, и теперь ее голос звучал куда мягче.

— Яго, я тебя не понимаю.

— Это потому, что я единственный простой человек в сложной Галактике. Теперь Империум пылает, а триллионы гибнут в траншеях амбиций Гора и огне лицемерия Императора. В бездну их обоих, мне плевать на них. Нас называют «Повелителями Ночи». Благородство во тьме. Вот наше место от рождения. Я не солдат, который принадлежит хозяину. Я — правосудие. Я — приговор. Я — кара.

— Это не то, чем ты являешься — это то, чем ты хотел бы быть. Чем тебе следовало быть.

— Я тут не на суде.

— Но кого ты судишь теперь? Кого караешь?

Прежде, чем он успел ответить, она добавила еще одну шпильку — собственный приговор.

— Яго, на чьей ты стороне?

Севатар прижался стучащим лбом к холодному каменному полу, не обращая внимания на кровь, бежавшую изо рта.

— Я ни на чьей стороне.

Опять последовало долгое молчание.

— Ты пытался сбежать. Думаю, что знаю, почему ты остановился.

— Знаешь?

— Ты считаешь, что заслуживаешь находиться здесь. Это правосудие, за все, что ты сделал. Поэтому ты сидишь один в темноте, а твой мозг разлагается внутри черепа. Ты принимаешь это как казнь.

Он сглотнул, секунду будучи не в силах заговорить.

— Как я сказал, я простой…

— Кто-то идет!

Встрепенувшись, от чего его череп будто пронзило иглами, она исчезла. Из уха потекла кровь — таким же неторопливым и густым ручейком, как и из носа.

Сверху раздался механический голос:

— Свет.

Ему хватило ума закрыть глаза, когда осветительные сферы вспыхнули, резко оживая. Яркий свет слепил даже его генетически обработанное зрение. Последний раз, когда он не стал зажмуриваться на время ежедневного ритуала, следующие часы он видел на своих сетчатках алые болезненные пятна.

Отключающаяся машина затрещала и загудела, словно оса, и энергетическое поле рассеялось. Севатар поднял голову и уселся в позе терпеливой сдержанности, прикрыв глаза. Дверь камеры со скрежетом сдвинулась по визжащим направляющим.

Они не должны были видеть его слабость. Не должны были видеть, как он страдает.

Он приветствовал своих пленителей неприятной улыбкой, похожей на ржавый клинок.

— Уже пора есть? Какое чудесное гостеприимство.

Хозяева давно уже перестали ему отвечать. Они молча стояли у двери, их работающие силовые доспехи издавали гул, а механические суставы и машинные нервы рычали при каждом движении.

Даже не открывая глаз, он знал, что двое целятся ему в голову из болтеров, а третий — стоящий посередине — собирается оставить на полу камеры ведро с кашей. Он чуял масло, которым они чистили оружие, и угольный смрад благовоний, которые они использовали для своих рыцарских реверансов.

— Прошу вас, передайте шеф-повару мои комплименты. Прошлое ведро было самым вкусным.

Он услышал двойной треск болтеров, прижавшихся к наплечникам, и не удержался от улыбки, хотя у него и похолодела кровь.

— Что ж, это что-то новенькое. Есть причина в меня целиться?

— Перед тем, как войти, мы слышали, что ты разговариваешь. К томящемуся в заточении великому истязателю так быстро пришло безумие?

— Похоже на то.

— С кем ты говорил, Севатар?

— С призраками, с которыми делю камеру. Когда остаешься один столь долго, сам придумываешь себе компанию.

— Ты знаешь, что у тебя снова идет кровь?

— Да? Благодарю за заботу, кузен.

— Это была не забота.

— Знаю. Я воображал, будто ваш примарх одарил свой Легион хорошими манерами. Могу я теперь получить мою питательную слизь, благородный рыцарь? Я постоянно так голоден.

Ему удалось приоткрыть глаза ровно настолько, чтобы впустить немного злого света. Как он и ожидал, перед ним стояли три расплывающиеся фигуры. Трое Темных Ангелов, облаченных в черные доспехи своего Легиона. Его щедрые, заботливые хозяева.

Но глаза пришлось снова закрыть. Свет въедался в них, словно кислота. Он обратился к первому тюремщику:

— Я не видел тебя раньше. Узнаю остальных, но не тебя. Что привело тебя в мои покои, кузен?

— Считаешь себя забавным, предатель?

— Ты постоянно меня так называешь. Прояви уважение, Ангел. Знаешь же, что я выше тебя по званию.

Воин зарычал от омерзения.

— Мы наблюдаем за тобой, Севатар.

— Не представляю, какой интерес смотреть, как я сижу в клетке, будто ценная зверушка. Вам разве не нужно быть там, на вашей маленькой войне?

Как он знал заранее, они не попались на приманку. Темные Ангелы оставили на полу контейнер с белковой пастой и ушли за дверь. Севатар дождался, пока с треском оживет гудящее от напряжения силовое поле. Только тогда он пришел в движение и стал есть, словно зверь, хватая кашу сложенной ладонью.

Какое-то время он опять был один, забрасывая в рот питательную жижу. В ее холодном химическом безвкусии не было ничего приятного.

— Яго.

Мягкий голос Альтани принес немедленное и абсолютное облегчение, словно на пылающую рану пролилась ледяная вода.

— Обед подан. Ты голодна, малышка?

Он вытянул руку, роняющую капли, предлагая белковую слизь темноте.

— Если хочешь, можешь принять участие в этой великолепной трапезе.

— Нет, Яго. Прошу тебя, послушай меня. Рыцари Первого не слепы. Они опасаются, что с твоим разумом что-то не так.

Он оскалил мокрые от каши зубы в отвратительной ухмылке.

— Мне говорят, что с моим разумом много что не так. Боюсь, тебе придется выражаться точнее.

— Из-за крови и боли они догадываются о твоем секрете. У одного из них есть Дар. Он знает, что ты что-то скрываешь.

Внезапно успокоившись и похолодев, он облизнул губы, ощутив пресный невыразительный вкус протеиновой пасты.

— Один из них был псайкером? Откуда… Откуда ты это знаешь?

— Я почувствовала его здесь, с нами. Он тянулся к тебе своим сознанием, совсем как я.

Стало быть, теперь Первый Легион использовал для наблюдения за ним своих библиариев. С этой непредвиденной опасностью предстояло разобраться. Однако не Темные Ангелы являлись той причиной, от которой у него застыла кровь — наибольшая близость к страху с того момента, как Восьмой Легион забрал его и преобразил.

— Альтани. Скажи-ка мне кое-что, маленький призрак. Как ты умерла?

— Что? Яго, я не мертва.