Святой грааль

– Сегодня в город можно только пешком! – сочным басом сообщил он.

– Пешком?! – оторопел граф. – Да ведомо ли тебе, кто перед тобой?

Стражник виновато пожал плечами. Сзади к нему подошло ещё несколько дозорных.

– Пусть ваша милость не изволит гневаться, потому как сегодня у нас благородные господа наравне с простым народом! – задорно выкрикнул кто-то их стражников.

– Его светлость граф Робер де Парси не должен идти пешком, – подал голос один из баронов, выезжая вперёд.

Стражники с пониманием кивнули, но развели руками. Они даже не посмотрели на красочные знамёна с родовыми гербами, плескавшимися над головами знатных особ.

– Да будет известно вашей светлости, что сегодня в Сен-Пуане проходит маскарад! – торжественно доложил кто-то из стражников. Всем заправляет аббат Монтьё!

– Аббат Монтьё? – удивился стоявший рядом с графом епископ. – Никогда не слышал о нём.

– Ха-ха-ха! – добродушно рассмеялись стражники.

Из-за городских стен доносились звуки флейт, стук барабанов и бубнов, звон колокольчиков, шум трещоток. Мимо всадников, бесцеремонно расталкивая их коней, пробежали, приплясывая и звеня бубенцами, люди в масках – женщины и мужчины.

– Кто такой аббат Монтьё? – спросил граф, заметно раздражаясь столь негостеприимным приёмом.

– Самый известный здешний шут, возглавляющий Весёлую Шайку, – ответил ближайший стражник.

– Что за Весёлая Шайка такая?

– Да вы ничего не знаете, судари! Видать, вы никогда не бывали в наших краях. Согласно закону Сен-Пуана, раз в году город переходит во власть шутов. Шуты становятся главными у нас. Они могут судить даже вас, мессиры, если узнают, что за вами водится какой-нибудь грешок. А за кем из господ нет грехов? Так что можете войти в ворота, если не боитесь быть приговорёнными к повешению или четвертованию.

– Что за чушь! – возмутился де Парси.

– Можете нацепить маску, чтобы никто не узнал вас, господа, – предложил стражник.

– Возвращаемся в лагерь! – прорычал граф. – Никто ещё не позволял себе ничего подобного!

Он злобно пришпорил коня и помчался к белеющим палаткам своего обоза. Свита, гремя копытами, поскакала за ним.

Только Ван Хель спрыгнул со своего коня.

– Кто может присмотреть за ним, приятель? – спросил он у стражника, поглаживая коня по шее.

– Если вернётесь до захода солнца, то я пригляжу за вашим красавцем. Позже нас сменят.

– Я успею, – заверил Ван Хель. – За усердие получишь звонкую монету.

Он спокойно перешёл мост и вошёл в ворота, тут же погрузившись в карнавальный шум.

– Значит, у вас тут маскарад? – заговорил он с хозяином хлебной лавки.

– Да, аббат Монтьё готовится к судилищу. Вот уж позабавимся. Наступает самое интересное время. Поглядим, какое из шутовских объединений победит на состязаниях.

– У вас что, шуты имеют свои объединения? – удивился Ван Хель.

– Да, братства шутов.

– Никогда не слышал про такие, – признался Ван Хель.

– В нашем городе, – принялся растолковывать лавочник, – шуты объединяются в корпорации, как и ремесленники. Ты же знаешь, что всякая деятельность должна быть упорядочена.

– Не понимаю, зачем им объединяться в какие-то группы.

– Потому что высказывание собственного мнения может происходить только в рамках профессиональных союзов. Таковы строгие правила нашего города.

– А если я пожелаю выразить собственное недовольство чем-то, неужто мне посмеют заткнуть рот? – не поверил Хель.

– Видать, ты приехал издалека, коли задаёшь такие вопросы, сударь… Что ж, отвечу тебе, раз ты хочешь знать. Да, ты можешь сказать всё, что ты думаешь, но не на общественных собраниях. В собрании и на площади право голоса принадлежит только представителю профессионального объединения, будь то сапожник, ткач, цирюльник – любой. Шуты, если им угодно смеяться и показывать фокусы в одиночку, имеют на это право. Однако ни один из них не посмеет высмеять никого из наших градоначальников и тем более потребовать от них держать ответ перед простыми людьми. Но в маскарадную неделю аббат Монтьё не только позволяет себе всякие шалости со своими шутами, но и устраивает трибунал, где вершит суд над господами… Некоторых он приговаривает к тюремному заключению, некоторых – к обезглавливанию или к повешению. Народ ликует и хохочет.

– И что? Казнят? – удивился Ван Хель.

– Нет. Это ведь шутка. Кто же позволит нам отрубить голову барону, опозорившему крестьянскую девушку? Но всё-таки в глазах простых людей – это своего рода правосудие, пусть шуточное, но всё-таки правосудие. Аббат высмеивает всех.

– Забавно у вас.

– Некоторые мессиры, зная за собой немало грехов, стараются покинуть город на эти дни, но большинство всё же остаётся, потому как много всякого развлеченья у нас в маскарадную неделю.

– Да уж…

– Знаете, сударь, к нам даже Тюрлюпены из Парижа приезжают, чтобы показать своё умение зубоскалить. Правда, за право надевать маску в такие дни следует заплатить в городскую казну. Но разве кто-нибудь против? Столько подлинного веселья! Какие возможности посмеяться в глаза над ненавистными господами… Гляньте, а вот и аббат Монтьё!

На площадь вкатила повозка, на которой стоял мужчина в митре, с крестом на груди, в чёрной длинноносой маске, закрывающей верхнюю половину лица. Он сыпал направо и налево злыми шутками, декламировал сатирические стихи, хохотал и, неистово извиваясь всем телом, был похож на безумца, нуждавшегося в том, чтобы его связали сию же минуту. Толпа отвечала «аббату» дружным рёвом, воодушевляя его на новые шутки.

Из городской магистратуры шли, облачённые в свои лучшие одежды, чиновники, а вокруг них плясали, бешено задирая ноги и вертя руками, вертлявые человечки с размалёванными лицами и в разноцветных клоунских колпаках. Магистраты широко улыбались плясунам, из всех сил стараясь выглядеть добродушными и раскованными, хотя им было не по себе – боялись колкостей господина Монтьё. Они с поклоном остановились перед шутом, и длинноносая маска устрашающе кивнула. Ван Хель не слышал, о чём они беседовали, но вскоре магистраты удовлетворённо засеменили обратно.

За пару часов, проведённых на маскараде, Хель успел убедиться в том, что шутники из Шайки аббата Монтьё выставляли в смешном виде всех подряд, а не только дворянство и духовенство, доставалось и простым горожанам. Тут и там на площадях на деревянные помосты взбирались облачённые в маски «следователи» и рассказывали собравшейся толпе о скандалах, злоупотреблениях, воровстве и глупостях, имевших место за последний год. «Следователям» можно было передать любые материалы и жалобы. Хель обратил внимание и на то, что каждый «следователь» занимался своими вопросами: один высмеивал глупость, другой – жадность, третий – зависть, четвёртый – супружеские раздоры и так далее. Из-за этого толпа собиралась по интересам и живо обсуждала всё, что слышала.

Когда стало смеркаться, Хель вернулся к воротам, чтобы забрать у стражника своего коня. Он едва успел сесть в седло, как кто-то из стоявших у ворот указал рукой вдаль.

– Что за толпа, братцы?

На горизонте густо темнела человеческая масса, ощетинившаяся копьями и вилами.

– Поднимайте мост! – скомандовал командир стражников.

Хель тут же поскакал в лагерь Робера де Парси.

– Милорды! – крикнул он, осадив коня возле шатра графа. – Похоже, назревает заварушка. Сюда идёт вооружённый отряд.

– Что у них на знамёнах? – вышел из шатра барон де Белен.

– Я видел только кресты.

– Кресты? Уж не рыцари ли крестового похода?

– Всё может быть, мессир, – ответил Ван Хель. – Я разглядел копья и вилы.

– Вилы? Нет, это не рыцари.

– А гербы? Какие гербы?

– Никаких, мессир.

– Сюда едут не благородные воины, а вонючие мужики?! – Лицо графа тут же налилось воинственной свирепостью. – Может, какие-нибудь бунтари? Судари, возьмёмся же за оружие! Разгоним их, как бездомных псов!

Рыцари поспешно разошлись по палаткам, созывая своих оруженосцев.