Илион

Гигантские, закованные в латы, молчаливые боги, все до единого (кроме двух исцеляющихся), выстроились длинными рядами в сумрачной тени скал. Высоко над головами описывают круги летучие колесницы. И мерцает Эгида – как защитное, так и наступательное оружие невероятной силы.

На ничейной земле, там, где блистающая Эгида врезается в каменистую почву, лежат двадцатифутовые трупы керберидов. Двуглавые псы с зубами из хромированной стали и газохроматографическими масс-спектрографами в черепах недвижно валяются на скале. Чудовищ порешили Гектор и Ахилл, явившись на Олимп несколько часов назад.

Далее – обугленные руины казарм, в которых обитали схолиасты. За ними выстроилось воинство людей, нынче вечером их сто двадцать тысяч.

Рати Гектора, сорок тысяч храбрейших героев Илиона. Парис получил приказ оставаться в городе; старший брат возложил на него трудную обязанность – защищать дома и возлюбленных за стенами Трои. Моравеки раскрыли над крепостью силовое поле, хотя воины скорее полагаются на собственные медные копья и человеческую отвагу. Прочие военачальники здесь.

Подле Гектора виден верный брат главнокомандующего Деифоб, в его распоряжении десять тысяч отборных копьеборцев. Рядом с ним – Эней, бывший избранник Провидения, вынужденный теперь заново ковать свое счастье и судьбу. За фалангами Анхизида – благородный Главк с одиннадцатью тысячами свирепых ликийцев и полками колесничников.

Здесь же Асканий из Аскании, сокомандующий фригийского воинства, молодой капитан в коже и бронзе, глаза сверкают жаждой великой славы. Его четыре тысячи двести асканийцев только и ждут повеления оросить песок божественным ихором, раз уж в жилах противника нет ни капли крови.

Вожди и советники Илиона, слишком престарелые и слишком ценные, чтобы идти на сечу, но все же вооруженные до зубов и готовые сложить головы, если потребуется, сомкнули ряды в тылу воинства. Среди них, конечно же, владыка Приам в легендарных доспехах, изготовленных из руды доисторического метеорита, и седовласый Антенор, отец многих троянских героев, большинство из которых уже полегло в сражениях.

Антенора сопровождают почтенные братья Приама Ламп, Клитий и седобородый Гикетаон, до вчерашнего дня поклонявшийся Аресу и ценивший это божество сильнее всего на свете, а за ними – наиболее уважаемые старейшины Трои, Панфой и Фимет. В окружении старцев невозможно не заметить прекрасную Андромаху. Она не сводит взгляда с милого супруга. В своем ярко-алом платье мать убитого Скамандрия, любовно прозванного Астианаксом, Владыкой города, похожа на живое воплощение горестной утраты.

Посередине трехмильной линии битвы возвышается пресветлый Ахилл, сын Пелея, мужеубийца, предводитель восьмидесяти тысяч ахейцев, проверенных в жестоких боях. Ходит молва, что он неуязвим. Нынче вечером Пелид пылает сверхъестественной силой и нечеловеческой яростью, напоминая скорее бессмертного, чем кратковечного.

Справа от «быстроногого» оставлено пустое место – в память о дражайшем друге и соратнике Патрокле, по слухам, зверски умерщвленном Афиной Палладой всего лишь сутки назад.

Чуть далее расположилась удивительная тройка – Агамемнон, Менелай и Одиссей. Атриды еще не оправились после ужасного поединка, любовник Елены не способен поднять щит левой рукой, однако свергнутые военачальники решили не покидать товарищей в столь важный день. Лаэртид в глубокой задумчивости озирает как свои, так и неприятельские ряды, почесывая подбородок.

Греческую армию возглавляют храбрейшие герои, уцелевшие за девять лет жестокой войны, на колесницах и пешие: Диомед, по-прежнему одетый в шкуру льва и размахивающий дубинкой размером с обычного человека; Большой Аякс, что возвышается над солдатами, как буйвол в овечьем стаде; Малый Аякс, предводитель профессиональных головорезов из Локра… На расстоянии полета камня от них – великий копьеборец Идоменей со своими прославленными критянами, а рядом, стоя в колеснице, выпрямился в полный рост могучий Мерион; сердцем он уже на поле жаркой брани, бьется бок о бок с побочным братом Большого Аякса, лихим лучником Тевкром.

На правом, ближайшем к морю ахейском фланге ряды солдат поворачивают головы, чтобы увидеть старейшего из аргивских командиров, хитроумного смирителя коней Нестора. Пилосец намеренно расположил свои дружины в стороне от прочих. На своей приметной колеснице, запряженной четверкой лошадей, и в этом огненно-красном шлеме, он должен или первым погибнуть, или раньше всех прорвать оборону бессмертных. Рядом на сияющих повозках – бесстрашные сыновья почтенного старца: друг Ахилла Антилох и его более высокий и красивый видом брат Фразимед.

Здесь же можно увидеть сотню других полководцев, а под их началом еще тысячи ратников, каждый из которых с гордостью носит как собственное имя, так и имя своего достойного отца, и собирается любой ценою еще сильнее прославить их, пусть ради этого придется навеки сойти в Царство Аида.

Справа от греческих фаланг беспорядочно рассыпались по берегу несколько тысяч зеков – зеленых и молчаливых, как и всегда. Таинственные существа приплыли по океанским волнам на своих баржах, фелюгах и хрупких парусных судах. Зачем здесь МЗЧ, ведомо только им самим, да еще, возможно, аватаре Просперо или неизвестному божеству Сетебосу. Ибо ни греки, ни троянцы, ни даже бессмертные боги не пытались заговорить с этими странными созданиями, безмолвно стоящими у края негромко плещущего прибоя.

Примерно в полумиле от них пылают в лучах марсианского заката распущенные паруса, и начищенные весла в уключинах ловят яркие блики золотого моря. Более сотни ахейских кораблей ощетинились острыми пиками, на палубах сияют щиты, пышут жаром тридцать тысяч боевых шлемов с желтыми, алыми, пурпурными, синими гребнями.

Меж крутыми боками судов рассекают позолоченные волны три черных перископа и заостренные плавники военных подлодок Пояса, управляемых моравеками.

Парой миль далее растянулась пехота моравеков – двадцать семь тысяч наземных воинов в черных доспехах, с лапами как у жуков, легкое и тяжелое вооружение в избытке. Артиллеристские батареи роквеков, силовые и баллистические, установлены аж в пятнадцати километрах от линии фронта, стволы направлены на Олимп и несметную армию бессмертных. В небесах надо всеми ратями людей и моравеков курсирует авиация из ста шестнадцати «боевых шершней»: некоторые специально настроены на полную невидимость, другие дерзко сохранили первоначальную черноту. В космосе, если верить словам прибывших с Пояса моравеков, кружат шестьдесят пять военных кораблей, причем орбита одних лишь на волосок шире марсианской атмосферы, другие же летают в миллионах миль от Фобоса и Деймоса. Предводитель моравеков Пояса только что доложил моравеку с Европы Манмуту, а тот перевел Ахиллесу и Гектору, о полной готовности всех видов бомб, снарядов, силовых полей и энергетических пушек на каждом из кораблей. На античных героев данный рапорт на произвел никакого впечатления.

Неподалеку от Пелеева сына, по правую руку от Одиссея и Атридов, но чуть в стороне видны Манмут, Орфу и Томас Хокенберри, доктор филологии, облаченный в форму троянского пехотинца. Нельзя не заметить, как захватывает его все происходящее, однако в то время, когда тысячи воинов благородного Ахилла недвижно замерли в ожидании приказа, схолиаст нервно переступает с ноги на ногу.

– Чего ты топчешься? Проблемы? – шепчет маленький робот по-английски.

– У меня какая-то дрянь в трусах ползает, – шипит Хокенберри в ответ.

И вот обе армии собраны. Последние силы – человеческие и бессмертные – подтянуты и приведены в боевой порядок. Воздух наполняет жуткая тишина. Лишь только волны медленно накатывают с шелестом на галечный пляж да марсианский бриз слабо посвистывает между скал, еле слышно проносятся по небу летучие колесницы, негромко гудят «шершни», кое-где всхрапывает конь или случайно бряцают бронзовые доспехи воина, слегка переменившего позу. Самый мощный и вездесущий звук создают десятки тысяч возбужденных людей, которые внезапно утратили умение ровно дышать.