Олимп

– А у нас и в других общинах прислужники поломались. Отказали, и все. И ток отключился.

– Естественно, – кивнул старец. – Вы же разрушили мой орбитальный остров, вот и последствия. Зато электрическая сеть планеты и прочие механизмы до сих пор невредимы. Даже лазарет при желании можно восстановить.

Харман изумленно округлил глаза, повернулся и, тяжело дыша, прислонился к железным перилам. Мужчина по-прежнему не замечал пропасти между собой и мраморным полом. Девять месяцев назад они с Даэманом под руководством самого Просперо направили на его орбитальный остров гигантский «уловитель черных дыр» – только ради того, чтобы уничтожить кошмарный обеденный стол, за которым Калибан, устроивший логово в лазарете, уже много столетий пожирал вместе с костями тела «старомодных», достигших Последней Двадцатки. Вместе с лазаретом погибла извечная уверенность всякого человека в полном исцелении от недугов, случайных ран и признаков возраста. Конечность земного существования легла на плечи людей страшным грузом. Смерть и старение стали печальной действительностью. Но если маг не солгал, человечество снова может выбрать искусственную молодость и вечную жизнь. Супруг Ады еще не знал, как относиться к этой возможности, однако даже при мысли о подобном выборе у него скрутило живот.

– А что, есть иной лазарет? – Негромкий голос мужчины эхом разнесся под сводом гигантского купола.

– Разумеется. На орбитальном острове Сикораксы. Осталось только его активировать, как и силовые прожекторы вместе с автоматическими системами факсов.

– Сикоракса? – повторил Харман. – Та ведьма, о которой ты говорил, мать Калибана?

– Она самая.

Мужчина собирался спросить, как же они попадут на кольцо, чтобы исполнить задуманное. Потом вспомнил о соньере, оставшемся в Ардисе, и задышал еще тяжелее.

– Выслушай меня, друг Никого, – сказал Просперо. – Можешь уехать отсюда по Эйфелевой дороге через час и сорок пять минут. Или выйти прямо сейчас, шагнуть за край и разбиться на ледниках Кхумбу. Выбор за тобой. Позабудь о своих мечтах: ты больше не увидишь ни любимой Ады, ни победы своих друзей – Даэмана, Ханны и прочих – над войниксами, ни того, что уцелело от вашего Ардиса. Слова мои так же верны, как и то, что день сменяет ночь. Алчный Сетебос умертвит зеленую планету и облечет ее коркой синего льда, если ты не разбудишь Мойру.

Харман попятился и сжал кулаки. Старец в синем халате оперся на извилистый посох. Одним лишь взмахом этой обычной с виду палки он мог отбросить кратковечного собеседника через перила с высоты в сотни футов, и тот разбился бы среди беломраморных, выложенных самоцветами стен.

– Должен же быть иной способ, – процедил мужчина сквозь стиснутые зубы.

– Иного способа нет.

Муж Ады стукнул кулаком по железным перилам.

– Все это какая-то тупая бессмыслица.

– Друг Никого, не напрягай свой ум разгадываньем тайн, – изрек Просперо, и голос его покатился эхом к вершине купола. – А на досуге Мойра происшедшее подробно разъяснит. [48] Но для начала пробуди ее от сна.

Харман упрямо мотнул головой.

– Не верю, что я потомок вашего Ахмана как его Хан Хо Тепа. Неужели это возможно? «Посты» сотворили нас, людей старого образца, через столетия после Финального факса, когда исчез народ Сейви, а…

– Вот именно, – улыбнулся маг. – Откуда, по-твоему, взялись образцы ДНК и запасные тела? Ты все, и даже более, узнаешь от Мойры. Она постчеловек, последняя из их рода, и ей известно, как помочь тебе прочесть эти книги, прежде чем кабина Эйфелевой дороги покинет станцию. Вполне вероятно, что для нашей спящей не тайна, как вам одолеть калибано и войниксов, а то и самого Калибана с его повелителем Сетебосом. Но у нас мало времени. Достаточно ли дорога тебе жизнь твоей Ады, чтобы заплатить за нее маленьким проявлением неверности? Остался ровно час и сорок пять минут, потом вагон придет в движение. Не так-то легко проснуться четырнадцать веков спустя. Мойре понадобится время, чтобы прийти в себя, подкрепиться и разобраться в положении; лишь тогда она будет готова пуститься с нами в путешествие.

– С нами? – глупо переспросил мужчина. – По Эйфелевой дороге? Обратно в Ардис?

– Почти наверняка, – подтвердил Просперо.

Харман вцепился в перила, так что белые костяшки пальцев покраснели. Наконец он разжал руки и вновь обернулся к магу.

– Хорошо. Но ты жди меня здесь. А лучше возвращайся в башню. Скройся с глаз. Я все сделаю, только мне не нужны свидетели.

Старец мгновенно пропал. Мужчина постоял у перил, вдыхая затхлый запах старинных кожаных переплетов, и устремился к лестнице.

53

Их было сорок пять – потрепанных, замерзших колонистов и колонисток, проделавших семимильный путь от Тощей Скалы до факс-павильона.

Даэман шагал впереди с рюкзаком, в котором изредка ворочалось мерцающее белое яйцо Сетебоса; Ада шагала рядом, стараясь не думать о сотрясении мозга и сломанных ребрах. Первые несколько миль оказались хуже всего: неровная почва окаменела на холоде, к тому же снова посыпался снег, видимость ухудшилась, и все с тревогой ожидали нападения безголовых тварей. Однако прошло полчаса, потом три четверти, потом целый час; чудовища не появлялись, и люди понемногу начали расслабляться.

В сотне футов над головами идущих кружил соньер с Греоджи, Томом и восемью серьезно пострадавшими пассажирами, то вырываясь вперед и взлетая высоко над лесом, то возвращаясь и снижаясь так, чтобы Греоджи мог докричаться до своих товарищей.

– Войниксы примерно в полумиле, но продолжают отступать! – сообщал он. – Пятятся от вас и от яйца.

Хозяйку сожженного особняка (каждый вздох причинял ей страдания, в висках стучало, в голове и запястье пульсировала боль) мало утешало смехотворное расстояние в половину мили. Супруга Хармана еще помнила, как проворно бегают эти твари, как лазают по деревьям и беззвучно прыгают вниз: чтобы настигнуть уцелевших обитателей Ардиса, им хватило бы и минуты. Двадцать пять винтовок и пистолетов, но ни одной запасной обоймы – вот и все, на что могла рассчитывать пестрая компания. Из-за сломанной кисти и забинтованных боков молодая женщина осталась без оружия, отчего, шагая рядом с Даэманом, Эдидой, Боманом и другими, ощущала себя еще более уязвимой. В лесу намело сугробы почти в целый фут, и Ада едва находила силы, чтобы брести вперед, навстречу мокрому липкому снегу.

Направляясь на юго-восток, к дороге между имением и факс-павильоном, группа миновала густо заросший каменистый участок леса, но и тогда продолжала мучительно медленно плестись, равняясь на самых слабых, больных, раненых и переохладившихся за прошлые две ночи. Сирис, одна из врачей Ардиса, шла вместе с ними, заботясь о том, чтобы все получали необходимую помощь, и порой напоминая вожакам, чтобы не ускоряли шага.

– Не понимаю, – сказала супруга Хармана, когда очутилась на просторной опушке, которую помнила по сотне летних пикников.

– Ты о чем? – спросил кузен.

Он нес рюкзак на вытянутых руках, как если бы тот издавал зловоние. Впрочем, Ада заметила: оттуда и впрямь попахивало тухлой рыбой и затхлыми водами уличной канавы. Однако яйцо по-прежнему ярко светилось и время от времени беспокойно двигалось, а значит, малыш Сетебос еще не умер.

– Почему войниксы держатся на расстоянии от этой штуки? – произнесла женщина.

– Боятся, наверное, – отозвался Даэман.

Рюкзак он теперь нес в левой руке, а в правой – заряженный арбалет.

– Это и так ясно, – резче, нежели ей хотелось бы, проговорила будущая мать. Грохот в голове, рези в руке и боках выводили ее из себя. – Я о другом. Какая связь между… существом… в Парижском Кратере и безголовыми тварями?

– Не знаю, – ответил кузен.

– Войниксы окружали нас… ну, всегда, – продолжала рассуждать Ада. – А это чудовище явилось только неделю назад.

– Верно, – согласился Даэман. – Однако у меня такое чувство, что между ними есть какая-то связь. Может, и прежде была.