Новая космическая опера. Антология

— Здесь никто никого не принуждает, — ответил Нарьян, чувствуя, что обязан ее успокоить. — Это самое главное. Меня зовут Нарьян, и я имею честь, как заметил уважаемый хозяин, быть архивариусом Сенша.

Женщина облегченно улыбнулась и сообщила, что ее зовут Ангел. Правда, настоящее имя можно перевести как «Обезьяна», но она не желает его вспоминать.

— Вы не такой, как другие, — сказала она, словно это только что бросилось ей в глаза. — Я видела подобных вам в портовом городе. Один из них, лодочник, вез меня по реке до границы гражданской войны. Потом начались города, в каждом из которых живет только одна раса, отличающаяся от остальных.

— Верно, от нашего города до других далеко, — согласился Нарьян.

До его слуха донеслась барабанная дробь: приближалась процессия. Была середина дня, солнце остановилось в зените, прежде чем начать опускаться.

Женщина тоже услышала барабаны и встревоженно вытянула шею. Процессия показалась из-за деревьев на противоположной стороне площади. Ежедневно в один и тот же час «посвященные» появлялись в этой части города. Предводителем был мужчина с голым торсом, лупивший в барабан с золотой бахромой. Барабанный рокот сотрясал всю площадь. Позади то семенили, то подпрыгивали два-три десятка нагих женщин и мужчин. Волосы у всех были длинные, грязные, ногти желтые и заскорузлые, больше похожие на когти.

Процессия, следуя за барабанщиком, пересекла площадь и побрела прочь по извилистой улочке. Женщина по имени Ангел облегченно перевела дух.

— Какое странное место! Они безумны?

— Они не сами утратили разум, его отобрали, — объяснил Нарьян. — Некоторым вернут разум через год: они лишены его в наказание. Другие отказались от самих себя на всю жизнь. Таково их религиозное призвание. Но все они — и святые, и преступники — были прежде так же разумны, как ты или я.

— Не сравнивай меня со своим народом, — сказала она, вздрогнув. — У меня нет ничего общего ни с этими сумасшедшими, ни с тобой.

Нарьян поманил хозяина и заказал еще две чашки.

— Насколько я понимаю, ты прибыла издалека. Несмотря на страх, который она ему внушала, он не

сомневался, что сможет вызвать ее на откровенность. Но она вместо ответа только усмехнулась.

— Я не хотел тебя оскорбить, — молвил Нарьян.

— Вы одеваетесь, как здешние жители. Это тоже требование религии?

— Это моя профессия. Я местный архивариус.

— Здесь все такие разные! В каждом городе живет отдельная раса. Раньше здесь не было ни одного разумного существа. А теперь только вдоль одной длинной-предлинной реки обитают тысячи не похожих друг на друга созданий! Они отнеслись ко мне, как к правительнице или богине…

— Хранителей уже давно не стало. Мы на пороге конца времен.

Она снисходительно улыбнулась:

— Всегда есть люди, воображающие, будто истории пришел конец. Мы тоже думали, что переживаем конец истории: ведь на карту были нанесены все звезды в Галактике. А все планеты, пригодные для освоения, были уже заселены…

Нарьян замер, решив, что сейчас услышит, где она побывала, но она сказала только:

— Мне говорили, что Хранители — наверное, мои потомки — создали множество рас, но все эти здешние существа называют себя людьми, даже те, кто нисколько на людей не похож…

— Заново Рожденные называют себя людьми, ибо для их теперешнего состояния нет другого названия, независимо от того, пали они или остаются невинными. Ведь до того, как их создали, у них вообще не было имен. Жители Сенша пока что сохраняют целомудрие. Мы несем за них ответственность.

Он не хотел говорить с ней умоляющим тоном, но ничего не мог с собой поделать.

— У вас это плохо получается… — И после этих слов она взялась рассказывать о Войне, бушующей выше по реке и приближающейся к этому городу в самом центре Вселенной.

Повесть ее была длинной и запутанной, к тому же женщина то и дело прерывалась, чтобы задавать вопросы, а Нарьян, при всем своем знании пураны, далеко не на все имел ответ. Она говорила, он заносил ее слова в блокнот. Она сказала, что удобнее прибегнуть к записывающему устройству, но он воспроизвел по памяти длинный отрывок ее истории, доказав свое умение не упустить ни слова.

— Скоропись — лишь помощник, — заявил он.

— Вы запоминаете чужие рассказы?

— Рассказы — это очень важно. В конце концов, только они и нетленны, только их и оставляет нам история. Они вечны. — Он боролся с желанием спросить ее, понимает ли она то, что так ясно для него, — собственную судьбу, если останется в городе.

— Слишком долго я существовала вне истории, — сказала она, обдумав его слова. — Не уверена, что хочу снова стать ее участницей. — Она резко встала, опрокинув стул, и вышла из чайной.

Нарьян счел за благо не удерживать ее. Вечером, когда он наслаждался у себя на балконе сигаретой под мрачным Оком Хранителей, к нему явился робот, и лицо Дрина, материализовавшееся над его серебряным пультом, сообщило, что спутники женщины знают, где она находится, и скоро ее заберут.

Корабль приближается. Нарьян пытается понять, какой он формы. Это огромный черный клин, собранный, как детская пирамидка, из пластин, каждая из которых больше, чем самое высокое здание в городе. Внутри корабля перемигиваются красные огоньки. Нарьян, смахивая с голых рук комаров, наблюдает за черной громадиной, скользящей под черным небом, где, кроме нее, нет ничего, одно лишь Око да горстка мелких звезд. Здесь, в самом центре Вселенной, родную Галактику не будет видно до самой зимы.

Толпа с каждой минутой беспокоится все сильнее. По ней пробегают осязаемые волны тревоги. Нарьян чувствует волнение горожан, но плохо понимает, что их тревожит, хотя он и прожил среди них невесть сколько времени.

Горожане с привычным почтением пропускают его сквозь толпу, и вот он стоит почти под самым роем механизмов, защищающих причал, в двух десятках шагов от магистратов, нервно теребящих свои хлысты. Резкий запах, издаваемый плотной людской массой, вызывает у него тошноту, шум толпы — то общий низкий гул, то чей-то отчаянный вскрик — пробирает до костей. Механизмы полосуют стоящих в первых рядах ослепительными лучами света, и глаза людей загораются, как зловещие оранжевые огоньки.

Наконец корабль оставляет позади храмовый комплекс на северном краю города, кажущийся образцом хрупкой изысканности по сравнению с этой зловещей, бездушной махиной. Баржа пятится к ступеням, уходящим в воду, и шум волн заглушает стрекот механизмов в воздухе.

Толпа дружно вскрикивает, рвется вперед, к самому рубежу, охраняемому механизмами, увлекая с собой Нарьяна. Горожане взволнованно просят прощения за то, что чуть не повалили с ног, пытаются не касаться его — так улитки отползают от комка соли. Механизмы жужжат на разные лады, магистраты заносят хлысты и дружно выкрикивают всего одно слово, теряющееся в общем шуме. Люди в передних рядах валятся на колени, трут глаза и громко воют: машины на время ослепили их.

Нарьяна машины щадят, как только что его щадила толпа. Внезапно он оказывается в изоляции: вокруг стонут и рыдают, шеренга магистратов выглядит неумолимо. Кто-то из них окликает Нарьяна, но он не отзывается на оклик.

Теперь ему хорошо видно, что собой представляет корабль. Он остановился довольно далеко, у самого края причала, но все равно приходится высоко запрокидывать голову, чтобы увидеть, где кончаются ярусы пластин. Кажется, что к городу подплыла огромная гора. В гуле толпы появляются новые ноты, как бывает при сильном порыве ветра над полем. Нарьян оборачивается и видит в лучах прожекторов, насколько разрослась толпа. Она заполнила всю огромную площадь над рекой; на крышах домов тоже стоят люди. Бесчисленные глаза горят, как нездешние звезды.

Все таращатся на корабль, к которому спускается летающая платформа. На платформе стоит Дрин, готовый приветствовать экипаж.

Нарьян закладывает за уши проволочные дужки очков. Теперь он может различить выстроившуюся на одной из плоскостей команду корабля.